Так "Рижский вестник" 17 октября 1905 года сообщал об одной из сотен молодежных революционных сходок. Вскоре, 26 октября, были изданы правила проведения собраний. Пункт 5 запрещал участие в них "людям вооруженным, за исключением тех, коим ношение оружия присвоено законом, состоящим на действительной службе нижним воинским чинам, учащимся в низших и средних учебных заведениях и вообще малолетним".

Школьный вопрос был одной из движущих сил революции 1905 года. Именно создание при Александре III единой имперской системы начальных школ, призванное вырастить поколение лояльных к России людей, в итоге привело к обратному результату. Потому что учились–то латыши не на родном языке! "Влияние духовенства на сельскую школу сведено к нулю, — заключал официальный отчет "О беспорядках в Лифляндской и Курляндской губерниях", — а настоящее школьное начальство интересуется почти исключительно лишь успехами в русском языке… Прошедшее эту школу под руководством социалиста и атеиста молодое поколение пропитано социалистическим революционным духом… В настоящее время зло так велико, что для упорядочения местной сельской школы придется удалить от должности сотни учителей".

Вега в "Прибалтийской смуте" подтверждает: "Проповедниками идей социализма среди деревенского темного и малоразвитого пролетариата являлись исключительно "идеальные юноши", студенты, псаломщики, сельские учителя без ясных убеждений и хотя бы начальных понятий политической жизни страны". Стоит заметить, что кругу авторов газеты "Русский вестник" отнюдь не понравилось то, что "на новом знамени значится девиз: "Вон русскую школу!" (5 июля 1905). Спустя два дня публикуется передовая статья под характерным заголовком "В защиту русской школы". Поразительно — в гигантской империи, кажущейся непоколебимой, уже встает такой вопрос! И акценты актуальны даже через сто лет…

"Только благодаря русским педагогам математика, физика, космография в средней школе поставлены теперь гораздо выше, чем было раньше; только благодаря русской школе местные воспитанники узнали, что между русскими есть выдающиеся художники, литераторы и ученые". Что же касается причин смуты, то "совершающиеся в разных частях России беспорядки… по признанию многих мыслителей — не более как уродливые плоды западноевропейской науки, постаравшейся подорвать религиозность масс и не давшей ничего взамен этого руководящего начала".

Собранное по Высочайшему указу от 28 ноября 1905 года Особое совещание при временном прибалтийском губернаторе среди прочего "разбора полетов" затронуло также и тему школы. Стоит выделить выступление одного из немногочисленных русских участников совещания, г–на Семенова, от 19 сентября 1905 года: "Русский народ уже принес и продолжает нести громадные жертвы для этого края… Латышский же народ, достигший в 20 лет громадного прогресса, должен помнить, кому он этим обязан: он обязан русскому народу и русской школе. Мы не хотим посягать на самобытность латышей и эстонцев, но мы, предки которых орошали Прибалтику своею кровью, требуем, чтобы государственный язык занимал в школе и вообще в жизни края подобающее ему место… В революции русская школа неповинна, и ставить решение школьного вопроса от этого временного явления нельзя".

Между тем даже лояльные империи остзейские немцы ставили вопрос по–другому. Ф. Ф. Врангель в книге "Остзейский вопрос в личном изложении" выступает за то, чтобы политические права ставились в зависимость от образовательного ценза — то есть чтобы масса выпускников начальных школ не была допущена к избирательному праву. "Русификация народной школы способствовала революции в сильнейшей степени, — утверждает бывший директор Императорского лицея и член Николаевской морской академии. — Она содействовала распространению среди юного поколения туземного населения социалистических учений, вытравила из их душ религиозные верования".

"Чем быстрее росло материальное благосостояние сельского населения, — пишет Врангель, — чем глубже в него проникало просвещение, чем больше членов его сравнялось по своему образованию с их прежними господами, тем более ощущался всякий признак прежнего племенного неравенства…"

Поэтому он уверен, что для сохранения порядка в Прибалтийском крае необходимо поддерживать культурную самодостаточность немцев. Врангель перечисляет ряд мер: "Признание немецкого языка одним из местных языков.

Право преподавания в общественных школах на немецком языке. Обязательное знание местных языков (в том числе и немецкого) со стороны всех лиц судебных и почтово–телеграфных учреждений, а также и низших административных должностей, имеющих непосредственное сношение с населением. Право подавать в местные учреждения документы на немецком языке".

Обратим внимание: в 1907 году никто не снял его превосходительство с должности за публикацию открытых призывов против русского языка "как единственного государственного". Вообще одним из главных позитивных результатов революции 1905 года стала практика более свободного употребления в Риге русского, немецкого, латышского и еврейского (идиш) языков. Но сравнительная гармония продолжалась весьма недолго. Уже в 1915 году Первая мировая с ее яростным преследованием в тылу "тевтонов" (а заодно и евреев как потенциальных агентов Германии!) ликвидировала хрупкий межэтнический баланс интересов. И уже в 1920 году на трамвайных остановках Риги грубо замалевали русские и немецкие надписи.

Так или иначе, именно массовая народная школа подняла национальное самосознание латышей. Но она же исказила его рост — ведь русский язык воспринимался как репрессия. Столетней давности опыт надо было бы учесть нынешним творцам ассимиляционной реформы…

(Продолжение следует.)

Любуйтесь латвийской природой и следите за культурными событиями в нашем Instagram YouTube !