На дворе — поздняя осень 1905 года. "Все лавки и магазины торговали, и это немного успокаивало тревожное состояние нашей "русской колонии", как мы называли наш небольшой кружок русских людей, заброшенных на эту инородческую окраину нашей обширной матушки–России. Мы знали, что местные купцы–евреи хорошо осведомлены обо всем, и если они спокойно торгуют, то опасность уже далека. Тем не менее вечером все торопились разойтись по домам…"
Комендант Туккума — подполковник Виндавского полка Миллер, происходил, несмотря на свою остзейскую фамилию, из дворян Кубанской области. Родился он в Москве в 1848 году — и прожил на свете 57 лет. Не знал и не гадал выпускник Рижского пехотного училища, усмиритель китайского восстания "боксеров" в 1900 году в отряде балтийского немца Ренненкампфа, что ему придется принять смерть от тех, чьего существования он, наверное, не очень–то и замечал.
Из войск в Туккуме был всего лишь полуэскадрон 2–го лейб–драгунского Псковского Ее Величества Государыни Императрицы Марии Федоровны полка. И мятежники постепенно начали пробовать его на излом. Пришло 29 ноября. "На Гармонической, Альт–Мокенской и Елизаветинской улицах ночью было настоящее сражение, в котором был убит один драгун и ранен пехотный солдат… Некто Янпетер был тяжело ранен мятежниками и долго лежал на улице, пока войска его не подобрали".
Уездный начальник Раден был в смятении. Напротив, городской голова Креманс обещал все уладить — надо только создать местную самооборону (знаком отличия должны были быть пожарные каски) и убрать войска с улиц! "Подполковник Миллер, храбрый воин, к сожалению, отличался беззаботностью, так гармонировавшею с его грузною плотною фигурою, и с полным презрением относился к латышской революции. К сожалению, он послушался увещеваний городского головы и его приспешников и распорядился убрать с улиц все патрули и даже дневальных от ворот гостиницы Экмана".
Тут–то все и началось. "В каком–то опьянении толпа палила без перерыва по направлению к гостинице… Советом руководителей мятежа, засевшем в латышском общественном собрании, было решено поджечь драгунские конюшни и, вынудив драгун выйти на улицу, перебить их".
"Едва показался подполковник Миллер, как был убит наповал выстрелом с колокольни лютеранской церкви. Между двумя рядами лошадей выбежали из ворот на улицу драгуны, встреченные градом пуль, и, дав залп из винтовок во все стороны, стали прокладывать себе дорогу, обрывая проволочные заграждения и усыпая путь телами убитых и раненых… С дикими воплями набросились мятежники на раненых и, несмотря на мольбы, зверски умерщвляли их. Начальник туккумской тюрьмы видел, как один негодяй вынул из–за голенища сапога нож и стал медленно перерезывать горло раненому драгуну, наслаждаясь его муками. Судорожно билось тело несчастного страдальца, а окружавшая толпа дико хохотала и криками поощряла гнусного палача. Тела подполковника Миллера и нижних чинов были подвергнуты самому возмутительному поруганию и осквернению".
В Туккуме драгуны потеряли убитыми 18 нижних чинов и своего командира. Расплата была еще более страшной. В Туккум направился отряд генерал–майора Хоруженкова (ветеран трех кампаний, также "боксерской"). В либеральной газете "Новое время" 19 декабря 1905 года он детально описал все происшедшее: "До того времени, когда разразилась в Туккуме эта страшная резня, я несколько раз просил об увеличении войск, стоящих в Туккуме, на что получал отказ, за неимением оных. Когда же гром грянул, то высшие власти встрепенулись и послали туда войска. Я 1 декабря был послан с отрядом — 4 роты по 40 чел. в каждой (160 чел.), 1 эскадрон (85 чел.), двумя орудиями, на которых имелось лишь две гранаты, 6 шрапнелей и 10 картечи… более снарядов нет и в Риге".
Тактика карательной экспедиции была самой простой. Выстроившись цепью, с наступлением темноты солдаты стреляли во все, что движется. Патронов, в отличие от артиллерийской амуниции, хватало. Утром в Туккуме нашли 300–400 трупов. Восстание было подавлено.
Вега в "Прибалтийской смуте" констатирует: "Руководимые полицией мелкие части войск не могли, да и не имели права разбираться в том, кто прав, кто виноват. Отсюда возникли в умах народа убеждения, что войска наняты немцами, и что это даже и не войска, а переодетые наемники".
Тут же приводится мнение одного латыша, в целом лояльного Империи: "Никакой агитатор–революционер своими речами не мог бы достигнуть таких блестящих успехов в смысле пропаганды, как это сделали казаки своими нагайками, ибо недаром в народе казаки назывались "народными учителями".
Но что прикажете делать, если "закон бездействовал, власти бежали"? В феврале 1917 года аналогичная ситуация в Петербурге вызвала паралич, и не нашлось ни Хоруженкова, ни даже генерала Миллера. Возобладал страх пролития крови, которой можно было остановить еще большую кровь. Назовем это "синдромом 1905 года", и вспомним, что порядок в Лифляндии и Курляндии был восстановлен 40 пехотными ротами, 28 эскадронами и 18 орудиями. Всего было три сводных отряда — Северный и Южный (оба действовали в соответствующих частях Лифляндии — Видземе) и Виленский (железная дорога Двинск — Рига и Юго–Восточная Курляндия).
Вега фиксирует: "Отрядам карательных экспедиций пришлось между прочим, поддержать престиж правительственных войск… не столько репрессиями, сколько твердостью и определенностью требований и справедливостью… При самом небольшом усилии со стороны войск сразу явилось и со стороны народа доверие к ним, вместе с беспрекословным исполнением войсковых требований". Более того — в обмен на сохранение жизни повстанцы сами сдавались с повинной! Все–таки в умах подавляющего большинства латышей того времени русская армия была армией ИХ страны.
(Продолжение следует.)