Foto: Shutterstock
Классическое условие театра абсурда – этот абсурд должен быть очевиден для зрителей, но незаметен для действующих лиц пьесы. Мастерство актера в таком театре заключается именно в том, чтобы как можно реалистичнее демонстрировать искреннюю уверенность, что все происходит правильно и логично.

Общественная жизнь Латвии часто этому определению отвечает. Есть актеры — значительная часть общества, живущая в своем мире. Там происходят некие события, порой драматические, бушуют страсти, празднуются победы, иногда случаются трагедии. И есть зритель, не устающий пожимать плечами — ну неужели они не понимают, что их проблемы часто не имеют никакого отношения к действительности?

Давайте откроем новостную ленту — найдем подтверждение абсурдности латвийского бытия чуть ли не каждый день. Зрители притерпелись, их глаз немного замылился. Но предположим, прибыл к нам иностранец и стал с интересом наблюдать, что происходит в стране.

Вот широко обсуждаемая проблема: что делать с мешками КГБ. Оказывается, много лет назад — более тридцати! — Латвия была под властью тоталитарного режима. КГБ хватал невинных людей и подвергал репрессиям. Весь ужас ситуации в том, что злодеяния творили не только профессиональные заплечных дел мастера, но и их добровольные тайные помощники. Имена этих помощников и находятся в таинственных мешках.

Так что же делать? Опубликовать и осудить? Но в мешках не все имена — кто-то окажется безнаказанным. А другого, наоборот, записали по ошибке — как ему отмазаться, ведь других доказательств сотрудничества нет. Уничтожить картотеку — а как же мы будем изучать трагическую отечественную историю? В общем, все сложно…

Что должен подумать наблюдатель, углубившийся в этот сюжет? Очевидно, раз люди копаются в былых трагедиях, то в настоящем ничего подобного нет. Что сегодня никто не преследует невиновных, никого не арестовывают по политическим причинам. На контрасте со счастливой нынешней жизнью ужасы прошлого выглядят особенно дико. Поэтому общество так напряженно обсуждает далекие события.

Но продолжая читать новости того же дня, наш иностранец снова натыкается на одиозное слово "безопасность". Теперь, правда, не Комитет, но полиция безопасности — разница в названиях существенная. Но при этом единственная, потому что методы те же. Оказывается, задержан некий Юрий Алексеев, 59 лет. Он выдавал себя за журналиста, редактора различных газет и порталов. А на самом деле распространял отвратительные речи ненависти. Доблестные сотрудники его разоблачили, провели дома обыск, при котором обнаружили еще и пистолетные патроны. То есть уголовные дела теперь будут проводиться не по одной статье, а по двум.

Наблюдатель — человек образованный. Он знает, что КГБ действовал именно так — старался скомпрометировать оппонентов режима грязными поступками, которые они, по мнению окружающих, явно совершить не могли. Но для пущей верности подкидывал уже совсем невероятные обвинения — вдруг с основным что-то пойдет не так. Скажем, известный диссидент, жестко критиковавший власть, не только анонимно призывал убить какого-то чиновника, во что еще как-то можно было поверить, но и регулярно насиловал малолетних.

Наше постКГБ действует именно так. Ну откуда могли взяться патроны? Открываем грустную статью на официальном портале. Она помещена в рубрике "разъяснения" и начинается с суровых слов: "Обыск — это крайнее средство уголовного расследования. Его неуместное применение, как это доказывает приговор Европейского суда по правам человека в деле журналистки Илзе Нагла, может стоить государству значительного штрафа и вреда правовой репутации". Действительно, Латвия вынуждена была выплатить Илзе 20 000 евро. При этом обыск принес результат: по изъятым у Нагла материалам был обнаружен преступник Илмарс Пойканс, в отношении которого суд впоследствии вынес обвинительный приговор. Кстати, президент только что осужденного помиловал. То есть, направив прошение о помиловании, Пойканс и сам согласился с тем, что его действия были противоправными.

Далее комментатор цитирует Уголовно-процессуальный закон: "Обыск — это следственное действие, состоящее в принудительном поиске в помещениях или на местности с целью найти и изъять искомый объект, если есть достаточные основания считать, что этот объект находится на месте обыска".

Так вот — что было искомым предметом? Если уголовный процесс возбужден по статье о разжигании национальной розни путем помещения комментариев в Интернете, то зачем лазить под подвесной потолок? Какие основания считать, что именно там потенциальный преступник хранит орудия преступления? И что сыщики говорили судье, который дал им санкцию на обыск? Дескать, поищем гаджеты, а там, может, еще что-нибудь найдем?

Вернемся к нашему наблюдателю. Что он должен подумать, будучи разумным человеком? Да то же самое, что думаем мы. Что бессмысленно заниматься мешками КГБ, если современные спецслужбы действуют столь же преступными методами. Куда плодотворнее узнать имена не тех, кто предавал своих товарищей много десятилетий назад, а тех, кто творит беззаконие сегодня.

Ведь обыск у Алексеева — отнюдь не первое действие подобного рода. Лет пятнадцать назад при обыске в офисе латвийских национал-большевиков нашли пистолет, а у их лидера Владимира Линдермана дома — взрывчатку. Людей посадили, а потом выпустили — нет состава преступления. Но раз они не виноваты, а оружие было, то преступление все же состоялось. Кто-то же этот пистолет и взрывчатку подкинул! Почему бы это имя не назвать? Общественная опасность от такого деятеля куда серьезнее, чем от фигурантов пресловутых мешков.

Между тем после той истории с оружием обыски и изъятия компьютеров стали буднями полиции безопасности. Дела потом разваливаются в суде или в ходе расследования, либо просто висят годами без движения — никто ответственности за противоправные действия не несет.

Юрист с официального портала советует не перебарщивать с обысками: "если нет полной уверенности, что лицо умышленно избегает давать показания, следственный судья может считать, что полиции сначала надо использовать другие, более мягкие методы. Например, призвать человека самого дать необходимую следствию информацию". Кстати, обыск у Наглы провели после того, как она отказалась выдать Пойканса. А у Алексеева — как раз когда он отправлялся в полицию для дачи показаний. Потому что для охранки не писаны ни законы, ни рекомендации.

Очевидно, что дело Наглы никакого влияния на реальные действия латвийских спецслужб не оказало. Равно как и рассказы об ужасах тоталитарных режимов. Но куда страшнее другое: все это никак не замечено нашими актерами. Они искренне уверены в том, что Нагла и Алексеев находятся в разных правовых полях. Потому что когда издевались над Наглой — как мы видим, при намного более весомых юридически обстоятельствах — гражданское общество подняло ужасный шум. Прецедент Алексеева никакого впечатления на это общество не произвел. Разумеется, я говорю сейчас только о действующих лицах театра абсурда, а не о зрителях. Зритель все понимает, но на сцену ему дорога закрыта.

Истерика по поводу КГБ и равнодушие к преступлениям ныне действующей охранки — это только одна из пьес, которую я разобрал подробно. Другие назову скороговоркой, потому что при разнице сюжетов содержание одно и то же: полное непонимание логических связей там, где эти связи очевидны для любого разумного человека.

Например, страдания по ущемлению родного языка в плохие времена и сегодняшнее стремление лишить соседей этого языка намного более брутальными методами. Плач по ужасам оккупации и воспевание легионеров СС в памятную дату их боев на оккупированной российской территории. И так далее, и тому подобное.

Поэтому у меня вызывает недоумение сама идея интеграции в существующее в Латвии общество. Я не могу выйти на сцену играть роль, если не верю в спектакль. И не могу объяснить абсурдность происходящего его действующим лицам. Остается оставаться зрителем. Разве что показать действо другим и посмотреть на их реакцию.

Seko "Delfi" arī Instagram vai YouTube profilā – pievienojies, lai uzzinātu svarīgāko un interesantāko pirmais!