Громкие теракты с исламистской (так или иначе) подоплекой — символичное в самом зловещем смысле завершение года, в течение которого сообщения с пометками "терроризм", "радикальный ислам", "Ближний Восток", "беженцы" поступали бесперебойно. Ко всему прочему, нынешний берлинский теракт — "копия" июльского в Ницце, когда иммигрант из Туниса врезался на грузовике в толпу, наблюдавшую салют в честь Дня взятия Бастилии. Тогда погибло 86 человек, а ответственность тоже взял на себя пресловутый ИГИЛ — хотя террорист вроде бы не был религиозен, пил алкоголь и, по мнению некоторых комментаторов, дело было не в исламе, а в психических отклонениях и социальной неустроенности.
Но в том-то и состоит урок уходящего 2016-го: после многочисленных преступлений, совершенных в этом году выходцами из исламского мира, и направленных против представителей мира западного, христианского, стало окончательно невозможным четко отделить насилие идейное от безыдейного, организованное от спонтанного, связанное с национально-религиозной тематикой напрямую — от связанного с нею косвенно.
Для немцев 2016-й, заканчивающийся массовым убийством на рождественской ярмарке, начался с массовых сексуальных домогательств на праздновании Нового года (про Кельн помнят все, но творилось подобное не только в Кельне). Уместны ли тут параллели? Формально — нет, фактически — общность очевидна. Так проявляется то самое "столкновение цивилизаций", о котором не высказался только ленивый или политкорректный до невменяемости.
Тут, конечно, по постсоветской традиции следовало бы обрушиться на безумную западную терпимость и самоубийственное гостеприимство, породившие все проблемы с беженцами. Вот только в постсоветских краях, где терпимости не ночевало, проблемы, в общем, те же самые. Что события 2016-го в очередной раз и доказали. И разобрать, насколько некоторые убийства, совершенные, например, в России, спровоцированы исламистской идеологией, а насколько личным безумием, так же непросто. Гюльчехра Бобокулова, отрезавшая в феврале этого года в Москве голову Насте Мещеряковой, была объявлена судом сумасшедшей — хотя она кричала "Аллах акбар!" и объясняла, что мстит за бомбежки Сирии. Но в том-то и дело, что одно другому — идеология сумасшествию — совершенно не противоречит. В мире, где агрессивный исламизм становится массовым поветрием, мемом, модой, экзальтированные девицы, которые в другое время понарошку бы резали вены, теперь бегут в ИГИЛ, маньяки-расчленители сидят на радикалистских сайтах, а неудачники в депрессии садятся за руль и давят неверных.
Экзальтированные девицы, депрессивные лузеры, опасные шизофреники, молодые бездельники существовали везде и всегда — но когда они поодиночке, группами и в составе псевдогосударственного образования принимаются убивать во имя Аллаха, это переводит разговор из плоскости медицины и социологии в плоскость идеологии и глобальной политики. И разговор получается вовсе не отвлеченный. Нынешний год и вообще последнее время доказали: даже если ты не интересуешься политикой, политика в любой момент может заинтересоваться тобой. Кем бы ты ни был. Дипломатом, открывающим фотовыставку, посетителем рождественской ярмарки, наблюдателем праздничного салюта, курортником, возвращающийся из Шарм-эль-Шейха, или москвичом, нанимающий няню.
И в будущем риск гарантированно не станет меньше. Почти наверняка — возрастет. Потому что конфликт цивилизаций никуда не денется. Потому что представителей исламского мира в Европе не станет меньше — наоборот, прибавится (а в России, помимо гастарбайтеров из Средней Азии, хватает и собственных мусульман). Потому что государственные лидеры не только упорно не предлагают внятной стратегии лечения множества связанных друг с другом недугов, но по идеологической привычке уклоняются даже от формулирования диагноза. Потому что никого из домогавшихся в Кельне не наказали, а в связи с берлинской фурой чиновникам и журналистам долго не давалось слово "исламизм". Потому что популисты, эксплуатирующие тему беженцев, на деле тоже не помогают решать или хотя бы осмысливать проблемы, а лишь усугубляют хаос в головах (как, например, в 2016-м агитаторы за Brexit).
Так что прогноз — не к столу с гусем или оливье будет сказано — пессимистичный. И совет в этой связи — не забыть обо всем плохом, хотя бы на время праздников, а наоборот: быть начеку. Во время праздников — в особенности. Угроза будет сохраняться на зимних ярмарках и летних пляжах, в поездах и на рок-фестивалях. И в уютной Германии, и в эпикурейской Франции, и в считающей себя свободной от западной дури России.
Это — плохая новость. А хорошая состоит в том, что едва ли не самой безопасной частью Европы остается и будет оставаться… Ну да, Латвия. Во всяком случае, наша часть Восточной Европы: от немецкой границы до российской.
И латышские националисты, и русскоязычные евроскептики склонны пугать себя и окружающих. Мол, доберутся и до нас все эти евросоюзовские напасти: хиджаб, шариат, тахарруш, джихад, шахид. Но именно в 2016-м стало окончательно ясно: не доберутся. В сколько-нибудь обозримой перспективе — точно. Помните громко озвученные не так давно цифры? Из всех запросов на убежище, поданных в ЕС, на нашу страну приходится меньше 0,1 процента. По состоянию на эту осень худо-бедно в Латвии легализовались два десятка беженцев, и почти все немедленно сбежали — теперь уже от нас. В ту самую многострадальную Германию.
Вроде бы это повод порадоваться — для всех здесь: не только для записных ксенофобов, но и для совершенно незашоренных посетителей рождественских ярмарок. На рижских ярмарках и вправду несравненно безопасней, чем на берлинских. Однако же вовсе не потому, что наша policija профессиональней ихней polizei. А потому что наши государственные власти куда бездарней и циничней. Ибо власти немецкие при всей своей политкорректности, лицемерии и политиканстве обеспечивают в стране такой уровень жизни, благосостояния, социальной поддержки, что в страну рвутся миллионы иностранцев (включая, да, террористов). А Латвия не выглядит особенно привлекательной даже для беглецов из сирийских развалин и африканских трущоб.
А это — вряд ли повод для радости.
За прошлый год население нашей страны уменьшилось на 17 000 человек — главным образом за счет тех, кто уехал отсюда том же направлении, что и уезжающие из Сирии, Туниса, Эритреи, Сомали. Эти тысячи латвийцев собственная лощеная элита с ее законопроектами напугала больше, чем чужие озверелые джихадисты с их бомбами.
Впрочем, шансы справиться в близком будущем с обеими угрозами — примерно одинаковые. Обозначаются они цифрами, под которые принято сдвигать бокалы: 00.00.
