Поэтому разложим, как завещала экс-президент, нашу воблу на газетке, тяпнем водочки — и поразмышляем о том, почему эталонная представительница латышской элиты глубоко обиделась не на нас, досадное последствие оккупации (по нашему поводу у нее иллюзий никогда и не было), а на латышский народ. Тот самый, который Вике-Фрейберга, по ее словам, идеализировала, в котором пробуждала "латышскость", и который ответил экс-президенту "ненавистью, злостью и завистью".
Разумеется, Вике-Фрейберга не могла не разглядеть точащие из-за кулис уши КГБ: в ее интервью TV3 были помянуты люди старой гэбэшной выучки, которые, мол, живут промеж нас и только ждут момента, чтобы нанести предательский удар. Ничего нового ни в логике подобной, ни в стилистике, конечно, нет: визг по поводу пятой колонны, руки Москвы, лубянской агентуры — привычная, отрепетированная часть здешнего ритуала.
Новизна в том, что обвиняют на сей раз не русских политиков или журналистов — а самые что ни на есть латышские СМИ (скандал с приобретением сверхпрестижного кладбищенского участка раскопал отнюдь не Sputnik, а газета Diena) и хуже того — латышский народ. Получается, канадка Вике-Фрейберга пробуждала-пробуждала в латышах "латышскость", а они, неблагодарные, все равно пошли за гэбэшниками.
Классика политической демагогии — обвинить оппонента в предательстве интересов нации, заклеймить врагом народа. Но здесь куда более интересный поворот темы: власть обвиняет сам народ в том, что он ее предал. Не "враг народа", а "враг — народ".
"Власть" - это не только давно оставившая верховный пост Вике-Фрейберга. Это представители ныне правящей коалиции — зампред "Единства" Эдвард Смилтенс, сопредседатель Нацобъединения Гайдис Берзиньш — вставшие на защиту экс-президента. Смилтенс сказал про "атаку на символ государства", Берзиньш намекнул, что правоохранителям неплохо бы выявить зачинщиков кампании. Откуда ноги растут, опять-таки, всем понятно: Смилтенс напомнил, что Вике-Фрейберга не боялась критиковать Россию. Стало быть, с одной стороны Diena и "злой, завистливый" латышский народ, выполняющие заказ Кремля, с другой — бывшая и действующая власть, латвийское государство и его импортированный из Канады символ.
Народ и партии (правящие) в Латвии никогда не были едины, как бы некоторые из них себя ни называли, — в том смысле, что интересы бюрократической элиты объективно противоположны интересам общества. Брюзжание избирателей в адрес бессовестной власти — дело привычное. Но вот публичные обиды власти на избирателя — того самого, титульного, чьими национальными интересами она традиционно оправдывает собственные мерзости — это, пожалуй, новинка политического сезона.
Но — вовсе не только латвийского.
Даже хронологически наши кладбищенские разборки совпали с самыми разными скандалами в самых разных странах, общим лейтмотивом которых так или иначе стало противостояние рядового избирателя и элиты. Пока Вике-Фрейберга обижалась на латышей, в США прошла чуть ли не самая беспокойная в их истории президентская инаугурация. А сообщения про "злой и завистливый латышский народ" шли в новостных лентах вперемешку с известиями о том, что на Украине депутат Рады Надежда Савченко назвала тамошние власти "врагом народа номер два" ("номер один" — понятно, Россия).
Избрание американским президентом "несистемного" Дональда Трампа — наиболее громкий, яркий и показательный пример выхода коллективного избирателя из-под контроля политической, медийной, общественной элиты (второй по известности пример — Brexit). Событиями такого рода ознаменовался ушедший 2016 год: их иногда называют "антиэлитарными революциями", но это скорее бунт элит против демократии. Когда обе вроде как конкурирующие главные американские партии объединяются против совершенно законно избранного президента, каким бы он ни был (причем — члена одной из этих партий), когда независимые СМИ, включая самые статусные, тиражируют, наплевав на профессиональную репутацию, заведомый фейк с писающими проститутками, когда звезды Голливуда, небожители, публично матерятся, как окраинная гопота — это и есть нарушение правил теми, кто обязан за соблюдением правил следить. Когда Верховный суд Британии запрещает выходить стране из ЕС без согласия парламента (в котором тоже полно противников Brexit'а) — это использование демократических институтов для препятствования демократии: коль скоро за Brexit напрямую проголосовало большинство британцев.
Чем более развиты в той или иной стране демократические традиции — а Британия и США в этом смысле считаются эталонами — тем наглядней парадоксальность происходящего. Что уж говорить про страны постсоветские, где демократия не только ходит пешком под стол, но и хромает при этом на обе ноги. Тем интересней, что и на продвинутом Западе, и в Латвии, и на Украине развивается, по сути, один и тот же сюжет. Речь не о противостоянии верхов и низов, извечном и повсеместном. Речь — об отказе даже от формального ритуала, согласно которому взаимоотношения верхов и низов, элиты и масс строились ранее.
Элита, обвиняющая народ в предательстве — этот мотив объединяет и американские выборы, и Brexit, и латвийскую кладбищенскую историю, и украинские страсти по депутату Савченко. Последняя ведь не просто позиционировала себя как выразительницу интересов простых людей, но и повела себя соответственно: ради освобождения пленных встретилась с главами ДНР и ЛНР, высказывалась, нарушая политические табу — и была мигом разжалована элитой из национальных героинь в национал-предательницы (коллеги по Верховной Раде прямо призывали завести на Савченко дело о госизмене).
Элиты нервничают, элиты срываются. Поводы, ситуации, обстоятельства совершенно разные, но основная причина так или иначе одна — элиты боятся утраты контроля над обществом. Их скрытый конфликт становится все более явным, выводя в Европе и Америке на авансцену тех, кого еще вчера считали маргиналами и популистами.
Тут бы написать, что Латвии эта тенденция дает шанс расшевелить в кои-то веки здешнее тухлое политическое болото, подвинуть паразитарную, профессионально несостоятельную бюрократическую касту, приросшую к властным рычагам и намеренную даже разложение своей бренной плоти обставить максимально престижным образом. Но что-то подсказывает: как бы наши верхи и низы ни обижались друг на друга, ничего не могут и не хотят они примерно в равной степени. Какая уж тут революционная ситуация. Перед календарем (на котором семнадцатый год) стыдно.
Но именно такая стабильность чревата тем, что вопрос о месте на кладбище встанет не только перед одним символом латвийского государства, но и перед ним самим.
