Этот разброс в мнениях отражает дилемму, перед которой Израиль стоял с первых дней своего существования — как обеспечить безопасность в условиях постоянной военной и террористической угрозы, при этом не ограничивая (или минимально ограничивая) права граждан. Все это, заметим, сохраняя в действии введенные еще британской администрацией законы о чрезвычайном положении и в отсутствие писаной конституции, которая не была принята по внутриполитическим причинам.
В истории достаточно примеров, когда государства, живущие в состоянии перманентной угрозы, превращались в жестко структурированные диктаторские режимы, управлявшиеся военными или их ставленниками. Лавры Спарты не давали покоя многим правителям, и попытки выстроить ее заново не прекращаются уже много веков. Израиль, ставший жертвой агрессии в первый день своего существования, ведший крупную войну примерно раз в десятилетие и постоянно готовый к отражению нападения террористов с любого направления, по этому пути не пошел. Армия и органы безопасности жестко контролируются гражданским политическим руководством, а оборонная политика является темой для широкого обсуждения. Более того, полномочия "людей в форме" жестко ограничены — например, израильская полиция не может войти на территорию университетских кампусов без согласия университетского руководства.
Происходят и гораздо более странные вещи — семьи террористов с Западного берега подают в израильские суды апелляции на решения военных властей, а правозащитные организации, включая израильские, собирают материалы о нарушениях прав человека военными властями, публикуют их и иногда тоже обращаются по этому поводу в суды и в прокуратуру. Верховный суд Израиля, руководствующийся уже много лет концепцией, названной ее автором, Верховным судьей Бараком "все подсудно", раз за разом рассматривает вопрос баланса между правами человека и интересами в сфере безопасности и зачастую отдает предпочтение первым.
Все это является частью системы, строившейся много лет с целью предотвратить ситуацию, когда интересы безопасности возьмут верх над всеми прочими сторонами жизни. У отцов-основателей Израиля получилось сочетать принцип "израильтянин — это солдат, одиннадцать месяцев в году находящийся в отпуске" с верой в демократические идеалы. В то же время, на правительство постоянно оказывалось давление "снизу" — и со стороны "четвертой власти", не раз отправлявшей в отставку высших военных руководителей, и со стороны неправительственных организаций, "присматривавших" за властями. Когда влияния журналистов и правозащитников не хватало, в дело вступал Верховный суд, не раз и не два создававший невыгодные властям прецеденты и даже законодательные акты, противоречившие, с его точки зрения, законам, гарантировавшим права граждан. При этом, судьи всегда помнят об еще одном базовом праве граждан — быть защищенными от убийства фанатиками, не желающими слышать о каких-либо правах.
Когда с угрозой, давно и хорошо знакомой Израилю, столкнулась Европа, многие сразу заговорили об использовании израильского опыта борьбы с террором. Тут же возникли опасения, что создание мощной и централизованной системы, которая будет способна "играть на опережение" и не расследовать теракты, а предотвращать их, будет противоречить тем ценностям, на которых базируется Евросоюз. Пошли даже разговоры о возможной "израилизации" Европы. Но если смотреть не только на боевой опыт и оперативные и технологические возможности тех, кто обеспечивает безопасность Израиля, но и на опыт Израиля в соблюдении равновесия между правами граждан и соображениями безопасности, то, может, "израилизация" — это именно то, что нужно в нынешней ситуации?
