"После терроризма во Франции ясно, что этот механизм — фильтрация, задержания — где-то не работает. Мы хотим сделать это по-демократически, но на войне так нельзя", — сказал Грабовскис (Delfi.lv, 29 марта).
В 3-й Гаагской конвенции 1907 года установлено, что в случае военного конфликта его инициатор обязан своевременно и недвусмысленно объявить войну. Уже через неполных семь месяцев мир мог наблюдать "эффект домино", когда круговерть корректно составленных ультиматумов, деклараций и сообщений привела к Первой мировой, а следовательно — к эпохе военно-политических катаклизмов ХХ столетия. Этот парад "объявлений войны" затем больше не повторился.
Накануне и во время Второй мировой начавшие ее тоталитарные режимы не раз обходились без предупреждений (вторжение Италии в Абиссинию в 1935 году, нападение Германии и дальнейшее вторжение СССР в Польшу в 1939 году, нападение СССР на Финляндию в 1939 году). Важная причина, почему объявление войны вдруг "вышло из моды", заключалась в новых принципах международных отношений, основы которых были заложены в 1928 году т.н. пактом Бриана-Келлога. Там предусматривалась неприемлемость войны как способа разрешения международных противоречий. Предполагалось, что война в межгосударственных отношениях неприменима. Начало войны, индикатором которого было ее объявление, грозило инициатору не только моральной, но и уголовной ответственностью, в чем убедились подсудимые в Нюрнберге, Токио и других местах. Поэтому в ХХ веке заметно возросло число случаев, когда объявление войны маскировалось под легитимную оборону, защиту гражданского населения от происходящих или планируемых преступлений. Также использовались силы, которые не были напрямую связаны с инициатором войны и т.д. Использование почти всего данного арсенала в последние пару лет мы можем наблюдать "в прямом эфире" в случае агрессии России против Украины.
В целом, объявление войны в ходе истории de facto остается необязательной частью военных действий. Таких случаев было гораздо меньше, чем войн, и гораздо меньше, чем принято считать. Объявление войны — скорее, правовой, а не военный акт. Права и обязанности воюющих сторон реализуются только в системе межгосударственных отношений. В случае объявленной и, соответственно, всеми признанной войны "правила поведения" государственной власти в отношении врага, союзников, нейтральных стран и собственных граждан прописаны более конкретно. Поэтому не стоит удивляться, что заслуженный профессионал силовых структур использует военно-политическую метонимию и вместо того, чтобы констатировать, что "Европа переживает активизацию террористической деятельности" или нечто подобное, категорически заявляет: "Европе объявлена война". А затем предсказуемо следует: "Мы хотим… по-демократически, но на войне так нельзя". À la guerre comme à la guerre, дорогие сограждане!
Можно лишь догадываться, как далеко простирается "по-демократически нельзя" господина Грабовскиса. Означает ли это бессрочное расширение полномочий силовых структур, скажем, для упрощения процессуального порядка для слежки, задержаний и арестов? А может, особые зоны размещения или полицейский надзор для потенциально опасных лиц? А может, автоматическое включение в список потенциально опасных на основании этнической, религиозной, региональной или расовой принадлежности? А как быть с теми, кто, хотя и не принадлежит к потенциально опасным, но могли бы додуматься до того, чтобы помешать защитникам родины исполнять свой долг, вмешиваясь, куда их не просят, поднимая лишний шум, и таким образом подрывая столь необходимое на войне народное единство? И как быть со свободой слова и собраний? Не стоит ли это приостановить до лучших времен?
Как тут не вспомнить Ояра Вациетиса и его "Когда извилинами мозга командовать будет извилиной зада сержант" ("Две оды скорпиону, 1967)! Поймите меня правильно, этой цитатой я не ставлю под сомнение умственные способности военных (мол, "все они думают этим местом"). В данном случае метафора Вациетиса описывает ситуацию, когда общество в целом, поддаваясь коллективной паранойе, утрачивает способность к рациональной политической саморегуляции. Хочется добавить: приведенное выше хрестоматийное французское высказывание у своих истоков в XVII веке обозначало не право воюющих сторон действовать в зоне войны на свое усмотрение, а готовность благородных кавалеров терпеть неудобства военного времени.
Однако, быть может, в Европе действительно творится что-то настолько чрезвычайное и небывалое, что это требует категоричной риторики и, соответственно, действий?
Террор в разных проявлениях и с разным идейным обоснованием является реальностью политической жизни Европы уже около полутора столетий. Сюда относится "охота" на коронованных и титулованных особ, развязанная во второй половине XIX и начале ХХ века анархистами, социалистами-революционерами и националистами, акции паравоенных фашистских организаций против политических и идейных противников и представителей ненавистной расы в период между войнами в Германии, Венгрии, Румынии и т.д., три последних кровавых десятилетия ХХ века (теракты ирландских националистов и британских лоялистов в Северной Ирландии, баскских сепаратистов, правых и левых радикалов в Италии, Западной Германии, Испании, Бельгии и т.д.).
Да, в последние десятилетия радикальный ислам действительно стал главным источником терроризма в Европе. Но разве он в чем-то опаснее, безжалостнее, радикальнее своих предшественников других идейных направлений? Взрывы в 1980 году в Болонье (скорее всего, дело рук неофашистов) или в Оме, в Северной Ирландии в 1995 году (достижение Подлинной Ирландской Республиканской армии) были такими же убийственными как схожая акция Al-Qaeda в Мадриде в 2004 году или недавняя акция ДАИШ в Брюсселе. Так же хладнокровно, как и исполнители прошлогодних терактов в Париже, своих жертв расстреливал "несгибаемый, нордический" Брейвик.
Говорят, в отличие от всех прошлых радикальных движений, исламский экстремизм Европе чужд, его сюда "импортировали". Трудно с этим согласиться, если учесть, что Европа уже много веков находится в постоянном контакте и взаимодействии с исламским миром. Значительные территории на Балканах и Пиренеях большее и меньшее время находились под правлением магометан. Позже практически все мусульманские страны были колониями, протекторатами или мандатными территориями европейских держав. Турция, которая теоретически по-прежнему имеет шанс стать страной ЕС, возникла и развивалась на пороге Европы и Азии, поддаваясь влиянию обеих сторон. И если даже большевизм — продукт Европы, а радикальный ислам — нет, то делает ли это утопию Всемирного Союза Советских Социалистических Республик хоть в чем-то более привлекательной, чем видение Всемирного Халифата?
В виде радикального исламского терроризма Европа столкнулась с очередной угрозой, похожей на те, с которыми сталкивалась в прошлом. Но именно в последние десятилетия наша часть мира научилась противостоять похожим опасностями, сохраняя и развивая при этом принципы гражданских прав и свобод. И еще: любые бесчинства террористов в прошлом и настоящем — это детские игры по сравнению с разрушениями и страданиями, которые Европе принесли режимы прошлого столетия, лейтмотивом создания которых было "по-демократически нельзя". Поэтому такие высказывания из уст европейца тревожат меня больше, чем любое объявление "джихада" из уст очередного восточного бородача.
Перевод DELFI. Оригинал здесь
