Определение иммигранта
Нельзя сказать, что датчане, по крайней мере, большая их часть, ненавидят иммигрантов, но периодически чувствуется, что они их боятся. Такой вывод напрашивается по заголовкам датских газет, к примеру: "Учат ли их (мусульман) ненавидеть Данию?", которые могут случайно затесаться среди вдохновенных фраз о Марии, новой датской принцесе: "Почему мы любим Марию", "Доброе сердце Марии", "Мария = sexy + trendy + cool" (сексуальная, стильная, клевая). Так же, как и жена другого датского принца, прибывшая из Гонконга, Мария — иммигрантка, однако же это слово по отношению к ней звучит странно. В отличие от представителей гораздо большей группы "мы, другие", у нее никогда не было проблем с получением вида на жительство, изучением датского языка или гражданством, ведь "мы же любим Марию". Мария из Австралии, и на ее долю выпадает только хорошая реклама. Если же какая-то группка молодых людей —палестинских имигрантов второго поколения, зарежет французского туриста, то рекламы будет ничуть не меньше, вот только последствия будут совсем другие. Больше предрассудков. Больше страха.
Наверняка найдутся люди, не согласные с утверждением, что живущие в Латвии латыши и русские похожи друг на друга. И все же я сомневаюсь, что так уж многие верят стереотипичным образам "латвийского русского" и "латвийского латыша". В Дании очень распостранен некий конкретный образ "иммигранта". Это мусульманин, ненавидящий датчан, плодящий детей и живущий за счет налогоплательщиков.
На курсах датского языка, проходящих в помещениях одной христианской организации, я чувствую себя очень белой. Там нет ни одного мусульманина — вместо них филиппинцы, вьетнамцы, двое русских, представители разных народов Южной и Центральной Америки и девушка из Руанды. Мусульмане не пошли бы в христианскую школу. Я разговариваю с филиппинкой Рут, сорока лет, она живет в Дании уже семь лет и в сентябре хочет подать на гражданство. "Твоя кожа такая белая", — говорит она. — Тебе здесь будет легко адаптироваться", и она рассказывает о том, каково жить на Филиппинских островах, пытаясьподчеркнуть, что в Дании гораздо, гораздо лучше, несмотря на то, что погода холоднее и люди не всегда приветливы, но это она скорее дает почувствовать.
У датчан нет длительных "взиамных исторических счетов", как это водится у латышей и русских. Иммигранты (в данном значении слова) начали волнообразно перебираться сюда только в семидесятые годы. Дания была процветающей страной, где все платили большие налоги и поддерживали всех: безработных, многодетные семьи, студентов и т.д. И в этом маленьком безопасном государстве начали появляться люди из небезопасных районов, у которых со всем этим не было никакой связи — и вдруг их стало слишком много. Самое распространенное мнение: они претендуют на большие детские пособия (еще в школе учительница географии однажды рассказывала нам о массовом переселении в Скандинавию "этих людишек") и начинают "жить на широкую ногу". И все-таки они люди.
Отношения, комментарии, законы
На одном этаже нашего копенгагенского дома живут две польские семьи, две семьи с Ближнего Востока и я — латышка. Во дворе на стене нацарапано Peker svin. В переводе с датского это означает "иммигрантская свинья".
Выражение Peker svin обидно для иностранцев, которые тут живут и видят это каждый день, но это всего лишь надпись на стене. И заголовки газет, как бы громко и злобно они не звучали, всего лишь написанные слова. Политика и законы — совершенно другое дело. К примеру, граждане других стран, состоящие в браке с гражданами Дании, моложе 24 лет не могут получить вида на жительство, указывая брак как причину пребывания в стране. Это закон главным образом распространяется на иммигрантов с Ближнего Востока, которые рано вступают в брак, однако и граждан ЕС он тоже касается. На прошлой неделе в газете было написано, что большинство датчан этот закон поддерживают: он якобы уменьшает число фиктивных браков. Однако, без сомнения, в Дании и в других странах ЕС есть люди, вступающие в брак до достижения 24 лет. На данный момент за этот "закон 24 лет" дело Дании слушается в Международном суде по правам человека.
Кроме законов, которые нарушают права человека (право семьи быть вместе) есть и шедевры дипломатии. Несколько лет назад член некогда маргинальной партии Dansk Folkeparti (теперь она третья по величине партия в Дании) публично заявил, что лучшее решение проблемы имигрантов, а конкретно — сомалийцев, это выбросить их из самолета без парашютов. Еще одна "шуточка": иммигранты размножаются, как крысы. Политик потом извинился и заменил "крыс" на более нейтральное — "кролики".
Как видно, о проблеме иммигрантов говорится много, и рекламы хватает, хотя она и довольно однообразна — если не считать принцессу Марию. По-другому дело обстоит с беженцами: их пресса не упоминает. Будущая юристка Эмма мне рассказывала о семье, которую она навещала в гетто для беженцев: 20 жилых квадратных метров, включая туалет, для женщины и ее троих детей. Семья из Ирака, отец убит. Они жили в Дании три года (проживая на выделяемое государством пособие для беженцев, которое значительно ниже датского прожиточного минимума), и теперь им говорят: "Саддама нет, уезжайте домой!". Эмма убеждена, что у Дании нет прав учить другие страны правам человека. Это вывод, который могла бы сделать и я, но я всего лишь иммигрантка из Восточной Европы, и из моих уст это звучало бы слишком бессовестно.
История "из жизни"
Чуть раньше я утверждала, что большинство датчан не относятся к иммигрантам с ненавистью. Я же на данный момент их ненавижу, конечно, себя к этой группе не причисляя. Вот я еду из магазина на велосипеде с двумя большими мешками, и вдруг на перекрестке у одного пакета рвется дно. Не зная, что же спасать, потому что вещей слишком много, я прислоняю велосипед к стене и поворачиваюсь, чтобы собрать остальное — включая свой кошелек. И ту на моих глазах на всю эту кучу моих вещей наезжает машина, которая ждала правого поворота. В машине двое мускулистых парней с бритыми головами, они смотрят на меня с агрессивным равнодушием: точно так же, как если бы под их машиной оказалась и я.
Мне стыдно, что я не попыталась запомнить номер, только подняла кошелек и то, что еще можно было собрать. Ко мне подошел вежливый датчанин, предложил пластиковый пакет, я сказала: "Nej, tak", потом "Тak" (Нет, спасибо. Спасибо). Я здорово испугалась. Без пакета я не добралась бы до дома, потому что у меня было очень много вещей, которые я не смогла бы дотащить, толкая велосипед.
Весь путь до дома я пыталась как-то переварить тот взгляд мужчин из машины. Я не понимала, за что. И в то же время думала, что теперь я закончу эту статью примерно так: иммигранты иногда могут быть злыми. Только у дверей я поняла, что они — бритоголовые, в майках — не были иммигрантами. По крайней мере, не теми, о которых пишут во всех газетах, когда они режут какого-нибудь туриста. Иными словами, они не были мусульманами. Мой муж был удивлен: "Так они были белыми?". Да, и скорее всего датчанами.
Я долго пыталась найти различные объяснения — экономические, политические, — отношения местных к иммигрантам, но после своей "пятиминутки ненависти" к ним я поняла кое-что очень простое. "Иммигрант или датчанин" здесь не столь важный вопрос, как "белый или мусульманин". Тем не менее, хоть и провела я в Дании всего месяц и работаю над статьей о том, как здесь нарушаются права человека и как плохо обращаются здесь с чужими, я сама думаю так же, как описанные мной датчане. Имигранты наезжают на мои продукты, а датчанин дает мне мешок, чтобы я могла это все собрать. И все-таки где-то у меня в мозгах заработал какой-то новый механизм, из-за которого мне придется попросить читателя самому попытаться понять, почему иммигрант всегда мусульманин, а любой белый на улице — датчанин. (Насчет темнокожих и филиппинцев я не так уверена. В моих глазах они, по крайней мере, темнокожие скорее датчане, но наверное, это индивидуально). Я так же, как и большинство датчан, не ненавижу имигрантов.