Мартиньш Капранс. Что делать с депортациями?

Смерь младенцев, мороз и голод, тяжелый и бессмысленный труд — эти и другие темы хранят в памяти многие жертвы депортаций. Все это в каком-то смысле направляет опыт депортаций в предсказуемое русло. О депортациях трудно говорить еще и потому, что, кажется, за эти годы все уже сказали и сами депортированные, и другие заинтересованные стороны (политики, историки, судьи). Упоминание депортаций стало рутинным. Честно говоря, эти лишь к лучшему, так как "рутинизация" общего болезненного опыта, если хотите, заглушает боль и исцеляет общество. Несмотря на мнение, что статус высланных людей после восстановления независимости не был оценен по достоинству, коллективная рана депортаций постепенно заживает. Поэтому актуален вопрос — что будем делать дальше? Какие представления о депортациях надо поддерживать, учитывая социальную реальность Латвии? В конце концов, какую роль упоминание депортаций должно иметь в воспитании следующего поколения?

В этом году люди, как обычно, 25 марта вспоминают жертв депортации. С 14 июня 1987 года, когда "Хельсинки-86" впервые осмелились у Памятника свободы публично напомнить о жертвах сталинской политики, их упоминание вошло в традицию и стало важным пунктом в латышской национальной идентичности. За 24 года территория Латвии была покрыта многими памятниками жертвам депортаций, были опубликованы тысячи воспоминаний. В общем, упоминание депортаций наглядно подтверждает вывод историка Виты Зелчи о том, что память латышей взяла на себя историческую ответственность за судьбы высланных и "стремится вернуть символический долг за потерянные жизни и годы жизни". Но эта ответственность была направлена только в прошлое, а не в будущее. В результате поминовение жертв депортаций не стало мотивом, способствующим сплоченности латвийского общества.

Упоминание депортаций всегда было связано с латышами, хотя, пролистав прессу времен Атмоды, мы обнаружим там не слишком много выраженных национальных чувств. Вместо них там есть универсальные переживание, так как от сталинский репрессий пострадали и другие народы, в том числе на территории Латвии. Между прочим, во время депортаций 1941 года, 40-летие которых отмечается в этом году, наибольший удельный вес пострадавших был среди евреев. Но статистика есть статистика. Во время обеих крупнейших депортаций советского режима в Латвии, 14 июня и 25 марта, высылали, в основном, латышей (81% и 91% соответственно).

Это в большой степени объясняет, почему упоминание депортаций стало латышской традицией, и почему русскоязычная община Латвии не идентифицирует себя с этими мероприятиями, а русскоязычные СМИ от этого дистанцируются.

Конечно, циник скажет, что русскоязычных депортации не интересуют еще и потому, что им хватает праздника 9 мая, который, в отличие от депортаций, связан с радостью. Но русскоязычные — неоднородная община. Попытки отдельных людей оправдать депортации не свидетельствуют об общем отношении. На самом деле, социологические опросы и другие данные не подтверждают, что эта община одобряет высылку людей. Я склоняюсь к мысли, что большинство русскоязычных, скорее, негативно относится к депортациям, но они не видят возможности продемонстрировать такое отношение в публичном пространстве.

Учитывая наше этнически пестрое общество, авторам государственной политики поминовения депортаций надо стараться сменить акценты — с этнических на социальные. Мы, конечно, можем говорить о депортациях, как целеустремленной политике Сталина по уничтожению латышей. Для политиков это очень удобный аргумент, ведь он позволяет легко улучшить свой образ, провоцируя национальные чувства людей и манипулируя сильным термином "геноцид". Но о депортациях можно говорить в социальной перспективе, не выдвигая национальность на передний план, что автоматически означало бы противопоставление латышей и русскоязычных. Депортации, в первую очередь, означали физическое или моральное уничтожение самых успешных граждан Латвии (сильных хозяев, талантливых чиновников, офицеров и т.д.). Их называли контрреволюционерами или кулаками, хотя на самом деле это были успешные члены общества, которым не нашлось место в планах сталинского режима. Переключение с этнического на социальный взгляд расширило бы значение депортаций, сделав этот эпизод прошлого более отрытым для других этнических групп латвийского общества. Правда, это не гарантирует, что они моментально начнут идентифицировать себя с жертвами репрессий, но, по крайней мере, уменьшится символический барьер. Одновременно в сознании укрепится мысль, что советский тоталитарный режим в 1940-е годы стремился уничтожить самых успешных и талантливых жителей Латвии.

Драматичные воспоминания о 1940-х до сих пор разделяют латвийское общество. На мой взгляд, из этой трагической декады только поминовение депортаций обладает потенциалом для сплочения общества, что за 20 лет не удалось различным видам интеграционном политики. Да, это сближение людей не через победы прошлого, но это и не капитуляция, так как многие выжили и вернулись в Латвию. Поэтому в будущем депортации надо не только вспоминать, они должны стать частью капитала демократии — суровым свидетельством того, что происходит, когда общество вместе демократии выбирает тоталитаризм.

Перевод DELFI. Оригинал здесь