К разработке проекта удалось привлечь ведущих латышских архитекторов — Константина Пекшена и Эйжена Лаубе. Новостройка стала событием не только для образования, это было одно из первых зданий, выполненных в стиле национального романтизма. В отделке фасада по настоянию Кениньша использовали натуральный камень с легендарной латышской скалы Стабурагс (затопленной после строительства Плявиньской ГЭС). Роспись потолков и стен актового зала поручили известному художнику Юлию Мадерниексу.
Вскоре школа становится просветительным центром зарождающейся латышской интеллигенции. Среди преподавателей — литераторы, музыканты, композиторы: Янис Порукс, Эмиль Дарзиньш, Янис Мединьш, Вилис Плудонис… В эти же помещения переезжает основанное Кениньшем книжное издательство Zalktis ("Уж"). Однако сеять разумное, доброе, вечное супругам пришлось недолго. Начались материальные сложности. Издательство было убыточным, не приносили доход и учебные заведения. В 1912 году гимназия приказала долго жить, училище протянуло чуть дольше — Кениньш передал его товариществу учителей.
Краевед Волдемар Эйхенбаум рассказывает, что во времена Карлиса Улманиса в здании были кредитные учреждения. Нынешняя 40–я школа здесь открылась лишь в 1950–е. Если в истории здания остаются белые пятна, то биография его основателей хорошо известна. После завершения преподавательской деятельности Анна была журналисткой — сотрудничала в газете "Яунакас зиняс". В 1930–х, после развода, оказалась в Париже, работала при МИДе. На склоне лет стала активной феминисткой. Скончалась в 1950–м в эмиграции.
Жизнь ее бывшего супруга Атиса складывалась более драматично. После неудачи на ниве латышского просвещения он поступил в Московский университет, стал дипломированным адвокатом. В 1918–м был среди тех, кто подписал манифест об образовании независимой Латвии. До войны Кениньш занимал пост министра образования. Летом 1940–го вошел в список интеллигенции на выборах в новые органы власти. В 1941–м экс–министра выслали в Казахстан, где с 1941 по 1944 год он учительствовал, в 1955–м вернулся в Ригу целым и невредимым. Рассказывают, что жил по соседству со школой — в том здании, где сейчас магазин Cubus. Кениньш дожил до 86 лет и умер в 1961–м.
А в 1999–м русская 40–я школа открыла первый в стране музей латышских просветителей. Музей — дело хорошее. Учительница латышского языка, в кабинете которой находится музей, увлеченно рассказывала мне о вкладе Кениньшей в дело просвещения Латвии, о том, что, знакомясь с их личностями, ученики лучше узнают историю страны. Все это верно. Жаль только, что в музее не нашлось места для нескольких штрихов, объективнее характеризующих "дедушку Кениньша". Например, о том, что этот просветитель, будучи министром образования довоенной Латвии, затравил балетмейстера Национального театра оперы и балета Александру Федорову. Не продлил с ней договор по той причине, что она не выучила латышский язык. То, что именно бывшая солистка Мариинского Петербургского театра подняла латвийский театр на новый уровень, создала балетную школу, министра не интересовало. Об отношении Кениньша к русскому языку свидетельствует такая деталь. Во время приезда в Ригу лауреата Нобелевской премии Ивана Бунина Кениньш начал с ним разговор по–немецки, хотя свободно владел русским. Тогда Бунин перешел на французский, которого Кениньш не знал. Пришлось ему перейти на "великий и могучий". В 1931–м министр выступил против финансирования государственных средних школ нетитульной нации. Видите ли, у латышских сельских школ финансовые проблемы — и решать их надо за счет польских, русских, еврейских, немецких детей. Тогда сейм не поддержал министра, отклонив его законопроект.
Кое–кто непременно скажет о другой "несправедливости": а почему на месте бывшей латышской гимназии сегодня работает русская школа? Ответ: потому же, почему на месте русского реального училища на Кр. Валдемара — 2–я латышская школа, на месте государственной гимназии на Райня — 1–я латышская, на месте Николаевской гимназии — техникум, на месте Александровской гимназии — консерватория… История у нас такая.