— Алена, как начинается ваше утро?
— Я вообще-то по своей природе жаворонок. Только гнусные обстоятельства вынуждают меня быть совой: ночная работа, от которой никуда не денешься. Я потом ужасно страдаю, ведь просыпаюсь все равно рано, разбитая. Поэтому, когда уезжаю отдыхать, встаю в семь утра, а то и с восходом солнца. Бегаю по пляжу, и ни один нормальный человек мне, естественно, не встречается.
— Как же вы тогда в Москве выживаете?
— Мне очень не хватает именно гулянья по улицам. Москва настолько экологически бедственный город, особенно центр…
— В смысле воздуха или людей?
— В смысле воздуха. Вот сейчас я живу в центре, и у нас тут два дерева. Их, наверное, по именам можно называть — Коля и Петя, и здороваться с ними. И то они оба чахлые и дохлые. А за городом тоже жить невозможно — далеко и пробки. Я в прошлом году попробовала и поняла, что дорога убивает всю ту пользу, которую ты полу чаешь, находясь за городом. Поэтому в Москве я от всего этого страдаю. И как только куда-нибудь выезжаю, начинаю там наворачивать круги. Даже вот будучи в вашем городе, мною очень любимой Риге, я постоянно гуляю.
— Вы, похоже, человек, подпитывающийся от природы…
— Да. От природы, от солнца. Вот солнца нет, и я умираю. Зимой я дохну. Солнце должно хотя бы показаться. Я Лев по гороскопу, а это такой солнечный знак. Я прекрасно переношу жару и жаркие страны… Вот не так давно из Непала вернулась.
— Непал — совсем особая страна. Это не Таиланд, не Майорка. Туда надо очень захотеть поехать.
— Думаю, мало кто не хотел бы туда поехать. Хотя, конечно, это не отдых в том смысле слова, как народ себе привык представлять. Там нет дорогих гостиниц, там все совсем другое. Я давно хотела. Туда отправился Боря Гребенщиков, позвал с собой Андрея Макаревича, а я села к ним на хвост. Мы сначала поехали в Индию, а потом в Непал. На все про все у нас была всего неделя. Боря поехал по своим делам, ну а мы просто болтались, открыв рот. Там очень хорошо, очень интересно, очень красиво и хочется все привезти с собой.
Обо мне говорят песни
— Куда ведет вас ваша линия жизни?
— Я все-таки, наверное, фаталист. У меня линии на правой и левой руке абсолютно одинаковы. Это означает, что судьба уже написана, и я ничего в ней не меняю. То есть я иду по той дороге, что предопределена. Или просто всегда, как мне кажется, пытаюсь услышать зов судьбы. Думаю, что судьба каждому предоставляет возможность, просто некоторые не решаются изменить статус-кво, а я готова рисковать.
— Андрей Макаревич тоже был предопределен вам судьбой?
— А у нас с ним нет романа. Мы просто друзья давние и продолжаем ими быть. Я его очень люблю, уважаю, обожаю, за него пасть порву. Ну он и сам порвет.
— Есть часть публики, которой надо непременно знать подробности личной жизни любимого артиста, певицы. Утомляет вас это?
— Я думаю, что тем людям, которые слушают мою музыку и ходят на мои концерты, как раз не очень интересно: а с кем, а где, а что. Я все-таки свою публику вижу умной, интеллигентной и тонкой. А все, что я хочу сказать о себе, о своих чувствах, есть в моих песнях. Я там предельно откровенна, просто обнажена… В жизни я могу играть своего парня, говорить: "Да пошли вы все! Да мне на все плевать!" Но это только защитная маска.
Закон выживания везде один
— За вашим именем и вашим сценическим образом с первого же появления на эстраде негласно закреплены такие определения, как "стиль", "ретро". Откуда это в вас?
— Я всегда много читала и теперь читаю. А еще у меня просто богатое воображение. Наверное, это основное.
— Место, где вы работаете под названием "эстрада", объединяет людей, не все из которых много читали. Как вам, такой хрупкой, удается выживать там?
— Тема, высосанная из пальца. Выживание в любом бизнесе одинаково, действует по тем же законам, с теми же страстями, эмоциями. Ничем не лучше торговли трикотажем или носками. Та же история конкуренции, те же проблемы. Я после института ровно год работала в школе по распределению и могу сказать: обстановка там была гораздо противнее, нежели в шоу-бизнесе. Здесь я сама себе хозяйка, у меня есть свое дело, я никому на пятки не наступаю. А в школе все-таки был коллектив, в который я явно не вписывалась. И у меня была масса проблем. Со взрослыми, конечно, ученики- то как раз очень славные оказались.
— А близким ваша жизнь нравится?
— Моя мама с бабушкой живут в Минске, жизнь там достаточно спокойная. А в Москве такой дурдом с утра до ночи. Когда они приезжают в гости, то жалеют меня все время.
Через огонь и в речечку
— Мама хотела вам такой судьбы?
— Мама для меня желала более спокойной жизни. Подозреваю, что для нее самая хорошая женская профессия — это учитель музыки. Ну а сейчас она довольна, потому что я абсолютно счастлива. А бабушка у меня очень верующая. И с ней немножко тяжеловато, потому что все разговоры у нее о спасении души. Мы, конечно, во все дела ее не посвящаем. По церковным канонам, артисты не очень-то приветствуются нашей православной церковью.
— Хорошо, что уже не за оградой хоронят.
— Да. Хотя я и не против, честно говоря. Лучше бы вообще развеяли над морем. В Непале мы присутствовали на обряде кремации. На площади горели погребальные костры и так светило солнышко, что не было ощущения чего-то ужасного. Все-таки у нас отношение к смерти слишком страшное. А у них даже траурные одежды белые. Смерть — это же естественный процесс, и никого она пока не миновала. Мне понравилось их отношение к смерти: очищение через огонь и в речечку. Правда, я теперь не могу есть шашлык: запах был похожий, честно говоря.
Все возможно
— А есть ли человек, которому можно сказать спасибо за то, что появилась Алена Свиридова?
— Да, это режиссер Минского драматического театра Борис Александрович Луценко, который взял к себе меня, человека без театрального образования, с улицы. В театре искали поющую актрису, и я случайно, ради смеха, зашла туда на пробы. И поскольку я совершенно не собиралась быть актрисой и не старалась, то была открыта любым предложениям. Меня утвердили, и это был самый большой шок в моей жизни. И тогда я сделала вывод: невозможное возможно. После этого море мне было по колено.
— Вы имя свое любите?
— Назвал меня Аленой дедушка, он сказал, что это имя русское, подтверждено русским фольклором, аргументов против у работников ЗАГСа не нашлось, и они записали: "Алена". Маме это не понравилось. Она меня звала Леной всегда, и крестили меня как Елену. В школе меня звали Леной и потом уже Лешей. В институте стали звать Аленой и по-прежнему Лешей.
В Москву когда я приехала, было непонятно, как лучше — Алена Свиридова или Елена Свиридова. Мне говорили: есть уже, мол, Алена Апина. Ну и что! Имя же мое! Личное! Паспорт могу показать! И мы все-таки решили, что Елена — это как-то помпезно, греческое имя обязывает высоко себя нести. Остановились на Алене, и, по-моему, правильно.