Левкин не гуру, но он человек умный и прозорливый, вещи говорит дельные, вот только разве что туману напустит, словами-паразитами обставится. Ведь сам процесс говорения, формат, переживание его слушателем — уже есть мысль, и, оставив только гладко сформулированные выводы, мы мысль обескровим. Мне, конечно, пришлось изрядно обескровить и выпрямить нашу с Андреем беседу, но, надеюсь, корявой подлинности в ней осталось достаточно.
Началось с серий
— Как поживает сегодня русская литература?
— Она великая, как всегда. Если серьезно, что такое русская литература? То есть от чего она зависит? От той площадки, на которой она потребляется, простите за выражение, социумом. А это система издательств, журналов, чего-то еще. Ведь кто-то же должен литературу предъявить. Предъявляют, прости Господи, того же грузина, который Акунин. Предъявленное публика начинает хавать просто потому, что предъявлено это, а не другое.
В издательствах ведется маркетинг, там серьезные люди, они пытаются все точно делать. Что делала Амфора* два года назад? У меня у этих славных ребят книжка выходила три раза. Первый раз она не вышла в 1994 году, второй раз не вышла в 1996-м. Вышла в 2000 году.
— По какой причине три захода?
— Тогда ребята пытались все делать очень просто: что у них есть, то и печатают. Явно делался один выпуск, что-то затыкалось, но смысла все это не имело. Потому что, если книги до читателей не доходят, тогда зачем их издавать? Это в общем и автору не нужно, если так, по-хорошему.
— А тут все сдвинулось.
— Не сразу. Они — это амфоровская история — начали гнать западную интеллектуальную литературу. И вот только после того, как два года гнали ее, издатели поняли, что можно делать то же со своей литературой. После чего ее начали выпускать. К сожалению, у них была несколько неправильная авторская политика, и они уже закрылись. Зато у нас появился культовый прозаик Илюша Стогов**. (Смеется.) За что отдельное спасибо Амфоре. У Илюши все очень хорошо, но он не является надеждой русской литературы.
В XIX веке все описано
— А кто является? Ты?
— Я не являюсь надеждой русской литературы: я уже старый человек. Условно. Но главное в том, что ребята из Амфоры это сделали, что такое вообще возможно. Другие издательства начали тоже примерно понимать, как можно работать. Сейчас то, что делает Борис Кузьминский (редактор художественной литературы в издательстве Олма-пресс***), мне интересно. Они же выпускают безумные тиражи — 5 с чем-то тысяч, которые автоматически уходят. Издают авторов, которых никто не знает, в лучшем случае через одного.
Выяснилось, что всю эту литературу читают. А Боря (Кузьминский) что говорит? Он говорит: вот, народу куча, реально шлют рукописи реально пишущих. Это не есть новый тип сознания, это не есть новый тип жизни. Но это есть литература, которую можно читать.
Но мне очень трудно ответить, что в литературе самое важное: я там давно сижу, у меня свои какие-то личные привязанности, то, се. А ведь ситуация на самом деле совершенно другая, потому что никто не понимает, чем в действительности это все является.
— Ты о чем?
— Я имею в виду нелитературное дело. Вот, скажем, есть какая-то Россия, что-то такое совершенно никому не понятное. На 2002 год из чего она состоит? Она же не состоит из каких-то бывших совков, они уже тихо куда-то исчезают. Она же не состоит из нового среднего класса, потому что где его взять?
— Но ведь кто-то должен все это описать.
— Это еще более тяжелый вопрос потому что, скажем, нормальному такому простому человеку с высшим образованием вполне хватает литературы XIX века. Там все описано. Там расписаны все комнаты, все интерьеры, где может жить его психика, практически все обстоятельства, в которые он может попасть в жизни, уже написаны. А та литература, которая будет возникать в данной истории, она должна работать — с чем? Либо с какой-то другой психикой, это примерно те, кто любит Тарантино. Либо это какая-то социалка, практически какие-то варианты типа Марининой, еще кого-то, просто будут описывать быт плюс что-то еще. Это все нормально, люди будут узнавать, как в сериале.
Либо что? Получается, какой-то тупик. Вот! Я даже пытался понять, стало интересно, блин, а кто-нибудь в русской литературе XIX века умудрился написать вещь о том, что на самом деле все хорошие? Типа, чего вы все выпендриваетесь вообще… А, нет, вспомнил, такую фразу говорил один человек, это был Кириллов.
— Из "Бесов".
— Ну да. То есть этот вариант тоже описан.
Конкретное предсказание
— Я понимаю, что ты не предсказатель.
— Нет, почему, я занимаюсь конкретным предсказанием, ведь совершенно очевидно, что произойдет очень сильное расслоение культуры как таковой. Один слой тех, кого интересуют какие-то новые варианты, это уже началось с 90-х. Как клубная культура, скажем, в таком варианте, кому-то интересно попробовать кислоту, что-то еще. А чтобы кто-то написал какую-то вот историю, чтобы она всех как-то вот так заинтересовала — это просто невозможно. Ну потому что община закончилась, слава богу. И это очень хорошо, когда вещи не разделяются всеми. Там (Левкин всегда говорит о России — там) этого больше нет, там это закончилось — когда все вместе что-то дружно чувствовали.
— Что же тогда нацию держит? Место?
— Во-первых, держит место. Собственно, чему еще здесь держать? Идеи? Их практически нет. Скорее язык — на какое-то локальное время. Каждые полгода другой язык, другие словечки. Вот так и держит. Чем еще можно держать нацию? Ну деться некуда, вот и держатся.
— А кто читает?
— Да сегодня читать вовсе не обязательно, поэтому определенное количество народу просто автоматически из процесса изымается. Следующий круг — какому-то количеству народа хочется, чтобы книжка была как продленный журнал Cosmopolitan, где все написано о жизни. Этот круг (из литературы) тоже изымается.
Тексты пишет третий круг, который в общем знает, что все это херня, но он готов написать книжку для тех, кто хочет, чтобы ему написали о жизни. Но есть какой-то четвертый, который живет совершенно отдельной жизнью. Пишет, потому что пишет, живет, потому что живет. Это не означает, что он элитарный. Это означает, что просто у всех структуры какие-то разные. Ну вот не интересуют меня машины, а, скажем, их не интересуют книги. В чем проблема?