Офис Березовского, расположенный в самом центре Лондона, почти на стыке знаменитых Пикадилли и Риджент-стрит, напоминает советский проектный институт времен Брежнева, вписавшийся меж фешенебельных особняков викторианской эпохи. Это пятиэтажное блочно-стеклянное строение на бетонных ногах в Лондоне прозвали "Русским домом". Говорят, из-за того, что еще до Березовского здесь долгое время обитал какой-то русский.
То, что Борис Абрамович — человек занятой, мы поняли с первой же минуты. Выйдя из машины, он ни на минуту не прекращал говорить по телефону. Вернее, по нескольким сразу. Как жонглер на арене, он виртуозно манипулировал несколькими трубками одновременно и, пытаясь сохранить конфиденциальность разговора, все время отворачивался от окружающих. Для того чтобы поздороваться с нами, ему пришлось извиниться перед одной трубкой, отключить вторую и передать охраннику третью. Но ненадолго. В тесном лифте, где мы вынуждены были стоять плечом к плечу, трубки продолжали требовать внимания, невольно делая нас участниками событий.
В Лондоне Борис Абрамович готовился к партийному съезду. На свидание с опальным бизнесменом съехались представители "Либеральной России", которую Березовский недавно взял под крыло. В отеле неподалеку от офиса его ждал депутат Госдумы и сопредседатель партии Сергей Юшенков. Березовский сразу предупредил, что в нашем распоряжении не больше часа.
Невысокий охранник с французским именем, то ли алжирец, то ли марокканец, весь в черном, как и сам Борис Абрамович, запустил нас в большую комнату с длинным столом, а сам остался за дверью. Внутреннее убранство дома — от пустынных коридоров с протертыми дорожками до кабинета с полированной мебелью — говорило о непритязательности олигарха, два десятка лет просидевшего в советских научных учреждениях. В поведении Березовского все выдает одержимость. Его пристальный, мефистофелевский взгляд буквально сверлит собеседника. Выстреливая в оппонента пулеметной очередью аргументов и фактов, он почти не оставляет шанса вставить хотя бы слово. По обрывкам фраз из его телефонных разговоров мы поняли, что сейчас он живет одним — полемикой вокруг выпущенного недавно на телеэкраны фильма "Покушение на Россию". Даже если бы мы спросили, какого цвета галстуки олигарх предпочитает, он бы начал говорить о причастности ФСБ к странной истории с мешками гексогена, заложенными под рязанский дом.
— Ну что там у вас, давайте спрашивайте… — нетерпеливо потребовал Березовский, едва мы расположились за столом.
И мы решили не отвлекаться на галстуки…
Эксперты: взрыватель настоящий
— Недавно Латвийское телевидение показало фильм "Покушение на Россию". Честно говоря, после отзывов российских журналистов, посмотревших фильм на премьере в Лондоне, мы полагали, что доказательств нет, а информация необъективна. Когда же увидели фильм сами, версия относительно рязанского эпизода показалась нам весьма убедительной, авторы собрали много свидетельств. Тем не менее лента выглядит… какой- то пропагандистской. В ней есть собственно расследование и есть заведомый виновный. Это снижает эффект от фильма…
— Я не понимаю, зачем расследовать, если не ставить цели найти виновного. Давайте четко сформулируем основную задачу. Мы хотим знать правду. Зачем? Чтобы найти виновного. Это главная цель. Она не реализуется без постановки вопросов, на которые необходимо ответить. Фильм о том, что есть версия официальной власти: дескать, это дело рук чеченцев. Мы же говорим: есть много фактов, много аргументов в пользу другой точки зрения. Что это не чеченцы, а ФСБ.
А дальше вопрос — к власти. Вернее, требование: мы хотим, чтобы было проведено расследование, которое дало бы ответ на этот вопрос. Все, больше ничего. Другое дело, что лично я действительно считаю, что там не косвенные доказательства, вернее, не только косвенные доказательства. Там прямые доказательства. Конкретный эпизод — Рязань. Есть заявление ФСБ, что это были учения. Я же утверждаю, что это были не учения, а попытка теракта. Но что значит попытка теракта?
Я должен доказать три вещи. Первое: что это был гексоген, а не сахар. Второе: что было настоящее взрывное устройство, а не муляж. И третье: что мешки в подвал отнесли сотрудники ФСБ. В таких случаях я люблю работать в режиме "да—нет". Вот если я доказываю, что был гексоген, что было настоящее взрывное устройство, что мешки положили сотрудники ФСБ, тем самым я доказываю, что это попытка теракта или нет? Я хочу услышать аргументы: нет, Борис Абрамович, вот могли так сделать, а на самом деле были учения. И тогда я задаю вопрос: а почему на учениях не сахар, а гексоген, почему на учениях не муляж, а настоящий детонатор? Почему не предупреждено местное рязанское УФСБ? Почему от них скрывают это?
— Но…
— Одну секунду… Итак, мне остается доказать три вещи. И я все доказал. У меня прямые свидетели, которые в камеру говорят: это гексоген. Те, кто исследовал содержимое мешков, — профессиональные люди. У меня прямой свидетель, который утверждает: я вытащил часть этого устройства изнутри гексогена. Если это муляж, то он кладется наружу. А тот говорит: я запустил руки и нащупал… И наконец-то, что это сотрудники ФСБ — так они сами говорят: мы это сделали. Это были учения, мы сами положили туда мешки. Поэтому третью часть вообще доказывать не надо.
Но я на этом не успокоился. Я попросил профессионалов, которые работали раньше в английских и французских спецслужбах, дать заключение. Есть фотография детонатора. Фотография сделана 23 сентября (1999 г. — Т.Ф., В.В.), когда все, в том числе рязанское УФСБ, были уверены, что раскрыт теракт. И поэтому они журналистам отдали эту фотографию. Я взял ее, показал трем компаниям здесь в Лондоне, которые всю жизнь профессионально занимаются предотвращением терактов. Они дали письменное заключение — фамилия, имя, адвокат, контора, которая удостоверяет этот факт: это настоящее взрывное устройство, судя по фотографии.
Поэтому вопрос только в одном — эта фотография настоящая или липовая? А у меня есть доказательства, что фотография не липовая.
— То есть это не муляж был?
— Не муляж! Мы за это отвечаем — подпись свою ставим. Как любит говорить Владимир Владимирович, — фамилии, адреса, явки. Все есть, все, в соответствии с требованиями нашего президента.
— Но это касается только рязанского эпизода, по нему аргументы достаточно убедительны…
— Что значит достаточно? Я не понимаю — достаточно-недостаточно. Да или нет? Гексоген — утверждение прямое, Ткаченко (главный взрывотехник УВД Рязанской области. — Т.Ф., В.В.) дважды его повторил. К тому же у нас есть показания английских и французских экспертов, которые говорят, что профессионал, который один раз увидел гексоген, никогда не спутает его с сахаром. А там директор рязанского УФСБ Сергеев уверяет, что это был гексоген. По словам Ткаченко, еще много людей говорило, что это гексоген. А потом ФСБ почему-то еще и взрывала этот "сахар"… Они что, сумасшедшие, что ли? Ну, они действительно сумасшедшие, это видно по всему фильму. Потому что нельзя взрывать собственных людей. Это беспредел…
Есть и еще одно прямое доказательство. Оно касается уже не Рязани, а Волгодонска. Несколько дней назад господин Похмелкин, депутат Госдумы и сопредседатель "Либеральной России", размножил документ, датированный 13 сентября 1999 года. Это протокол заседания Госдумы Российской Федерации, на котором спикер господин Селезнев зачитал сообщение, что в городе Волгодонске взорван жилой дом, погибли люди. Ровно в этот день в России действительно произошел теракт, но в другом месте — в Москве, там был взорван дом на Каширском шоссе, и все списали на чеченцев. А тут 13-го Селезнев сообщает, что взорван дом в Волгодонске.
Самое удивительное, что через три дня, 16 сентября, в Волгодонске действительно взрывают дом. 18 сентября Владимир Жириновский на очередном заседании Госдумы спрашивает: господин Селезнев, а как это 13 сентября вам удалось узнать, что 16- го в Волгодонске будет совершен взрыв? Селезнев выключает микрофон и лишает Жириновского слова на месяц.
Теперь, после того как господин Похмелкин распространил заявление, корреспондент Новых Известий звонит господину Селезневу, который в это время находится за границей, и просит спикера прокомментировать эпизод. Селезнев говорит: да, действительно, я сделал это заявление, получив такую информацию. "А кто вам эту информацию передал", — спрашивает корреспондент. "Не скажу, но не Березовский", — отвечает спикер. Однако вопрос-то остался: откуда Селезнев получил информацию о взрыве дома в Волгодонске, который произошел через 3 дня?
— А у вас тогда не возникло никаких подозрений по поводу заявления Селезнева? Вы же сами в 1999 году были депутатом Госдумы и слышали, наверное, его выступление?
— Вы невнимательно изучили мою биографию. В сентябре 1999-го я не был депутатом Госдумы, меня избрали только в декабре 99-го. А в то время я занимался созданием движения "Единство" в противовес "Отечеству — вся Россия". И имел на то свои основания. Это уже потом — в России каждый умен задним числом — я вспомнил 96-й год, когда в марте Ельцин подписал три указа: по переносу выборов президента на два года, разгону Думы и запрету компартии, которые ему навязали Коржаков, Барсуков и Сосковец — те же спецслужбы. Они не хотели никакой демократии в России, они хотели сделать управляемого президента, потому что если бы Ельцин отложил выборы на два года, он бы стал нелегитимным с точки зрения Конституции Российской Федерации.
А вот Путин с самого начала вместе с ними или потом примкнул — это вопрос для меня. Только другого вопроса у меня нет. Путин знал — или задним числом, или априори — о терактах. Это не предположение, это утверждение. А сомнение только одно. Он сам участвовал в этом процессе или был поставлен в известность — вот чего я не знаю.
— На чем же основана ваша уверенность?
— А смотрите: 22 сентября происходит эта операция в Рязани, 23-го утром информационные агентства сообщают, что предотвращен теракт. Сам Путин 23-го вечером в программе "Вести" говорит о предотвращенном в Рязани теракте. А 24-го утром рязанское УФСБ, которое не было информировано о теракте — в курсе дела был узкий круг людей, и его не надо было расширять, — задержало агентов центральной ФСБ. После этого директор ФСБ Патрушев на совещании, проходившем 24 сентября, и министр внутренних дел Рушайло делают совершенно различные заявления. Рушайло говорит, что предотвращен теракт, а Патрушев успокаивает: да что вы, ребята, это же учения. Тогда у меня вопрос к тогдашнему премьер-министру Путину: 23- го он делает заявление, что это предотвращенный теракт, а Патрушев рассказывает, что шли учения, так неужели Путин не был информирован, что это учения? Извините, я в это не верю. Поэтому можно говорить о прямом доказательстве, что Путин как минимум знал об этом. Еще нужны факты?
Вы хотите, чтобы Путин подписал документ господину Патрушеву: прошу взорвать дом в Москве на улице Гурьянова, а потом в Волгодонске, а потом в Рязани? Вы этого хотите? Они, конечно, люди недалекие, но не настолько. У меня, кстати, есть и другие доказательства. Прямая связь того, что было в Рязани, Москве и Волгодонске — там гексоген тоже применялся…
— Это что, будет второе расследование, еще один фильм?
— Нет, просто в процессе обнародования этих документов много людей инициировали продолжение расследования. Не все же в России рабы. В основном — рабы, но не все, и на этих невсех и держится страна до сих пор. Поэтому власть и боится. Вот я и задаю совершенно простой вопрос: почему бы не показать фильм в России? Кстати говоря, мы совершенно точно рассчитали всю эту ситуацию. Для нас выгодно, чтобы все видели правду. А не покажут ленту, тоже выгодно. Значит, боятся…
— Но версия о том, что к взрывам причастна ФСБ, существовала чуть ли не с самого начала. И тем не менее вы тогда поддерживали Путина. До вас эти версии не долетали?
— Я вам скажу совершенно конкретно. Я последовательно считал, что начиная с 1991 года, когда Ельцин стал президентом, в России все можно делать в рамках цивилизованных демократических традиций, в том числе выбирать следующую власть. В 96-м году мы это продемонстрировали очень конкретно. Я уже вам говорил, что в 96-м была попытка спецслужб устроить другую историю. А мы создали команду олигархов, чтобы бороться с Зюгановым.
В 1999 году я был занят абсолютно той же самой историей. Я создавал совершенно легальную оппозицию Примакову и Лужкову. И, конечно, я тогда не представлял, что есть другая сила, которая параллельно пытается по существу совершить переворот.
Это позже я стал расходиться с Путиным по принципиальным вопросам, когда увидел, что он реально насаждает новую по отношению к Ельцину, а на самом деле совершенно старую идею — опять диктат, опять страх… Я встал в открытую оппозицию, опубликовал открытое письмо относительно его решений по преобразованию Совета Федерации, вертикали власти, этой абсолютной ереси, с моей точки зрения.
Я последовательно выступал против его позиции по войне в Чечне, считал, что это неразумно. В отличие от него у меня был большой опыт, я фактически целый год провел в Чечне, вместе с Иваном Петровичем Рыбкиным мы вели мирные переговоры, которые были очень успешны. А когда вернулся, задумался серьезно, стал материалы поднимать, людей, и в ноябре 2001 года я сделал заявление: считаю, что это сделано спецслужбами, и готов отвечать за свои слова, в том числе — в суде. Реакция с того времени: Березовский — сумасшедший.
— Ваш коллега Владимир Гусинский никогда не пенял вам за то, что вы стали поддерживать Путина, а не Лужкова? Сейчас вы об этом не жалеете?
— Я нисколько об этом не жалею, потому что до сих пор считаю, что не Лужков был бы на самом деле президентом, а Примаков. Путин того же племени, того же роду, но помоложе и, скажем, менее опытен, менее сообразителен. Примаков — очень умный человек, но до сих пор живет в мире, которого больше нет. Вот знаете, как есть геометрия Лобачевского и геометрия Евклида. Это разные миры. Так вот мира, в котором живет Примаков, больше нет. Примаков очень опасен, потому что он логичен в отстаивании того мира, которого больше нет, и он может нам его навязывать. А Путин в этом смысле значительно лучше, потому что у него нет логики, нет — ну, извините, не хочу обижать президента Российской Федерации — той высоты, которую может брать Примаков.
Поддерживая Путина, я действительно считал, что мы выбираем между хорошим Путиным и плохим Примаковым, но оказалось, мы выбираем между плохим Путиным и очень плохим Примаковым. Но такое не в первый раз происходит в российской истории. Поэтому обиды никакой, в политике не до эмоций. Просто нужно последовательно продолжать дело. Я-то думал отдохнуть после 99-го года, но не получилось.
— По образованию вы математик, поэтому, наверное, все просчитали, выпуская на экраны такой фильм. На что вы рассчитывали? Вы думали о том, что фильм поспособствует тому, что на следующих выборах можно будет вести речь о другом президенте?
— Вы знаете, несмотря на то что значительную часть жизни я занимался математикой, эмоции у меня преобладают над рациональным. Я вообще не просчитываю ситуации, я их ощущаю. Поэтому, ну что вам сказать… Не знаю…
— И все же вы делаете какую-то ставку на следующие выборы?
— Вы знаете, когда я помогал на последнем этапе делать этот фильм, я ставил только одну цель: другие должны знать то, что знаю я. Люди должны обладать всей полнотой информации. Это очень важно. Мир тем совершеннее, чем прозрачнее. Я считаю, что единственно разумный путь развития цивилизации, в том числе и в России, когда решения принимаются не президентом, не правительством, а теми, кто хочет участвовать в процессе принятия решений.
— Вы имеете в виду олигархов?
— Я имею в виду всех тех, кого интересует будущее России, и олигархов прежде всего. Потому что российские олигархи, как и богатые люди в любой стране, больше всего заинтересованы, чтобы в стране была политическая стабильность. Чтобы люди не пускали, как говорили в России, петуха, чтобы не поджигали твой дом…
— Между тем недавно вы назвали российских олигархов "пугливым народцем"…
— Вот-вот, они не понимают, что нужно нести ответственность за то, что ты сконцентрировал в своих руках такой огромный капитал. Капитал — это не только деньги, но и люди вокруг, материальные ресурсы, информация…
— У вас среди них есть соратники?
— Мои соратники, как правило, действуют только тогда, когда петух клюнет.
— А их не клюнул?
— Клюнул, но пока еще не очень больно. И мне печально в очередной раз выполнять миссию самого чувствительного. Мне это не очень нравится, хотя здесь в Лондоне очень хорошо.
— Партию тем не менее вы создаете в России…
— Знаете, я считаю, что смысл жизни в экспансии. Экспансия, с моей точки зрения, — это способ уменьшения энтропии, уменьшения хаоса. Я считаю, что точка, в которой мои усилия могут быть наиболее эффективны, — это Россия. И партию создаю в России. Там много хаоса, и я понимаю происходящее там лучше…
— Любопытно, но под последними вашими словами мог бы подписаться и господин Путин. Ведь и он мог бы сказать, что борется с хаосом в России…
— Вы знаете, Путин подписывался с одинаковой легкостью под словами и идеями, которые кардинально противоречат друг другу. Но, с моей точки зрения, Путин часто не понимает смысла того, под чем подписывается… Я говорю это не для того чтобы унизить нашего президента, просто у меня есть тому примеры. До 11 сентября в России была мания борьбы с американцами. И Путин, конечно же, поддерживал это. А после 11 сентября он стал с такой же яростью поддерживать американцев.
— Ситуация изменилась, сказал бы вам Путин…
— В мировой политике не существует ничего, что меняется в один день. Есть тенденции, которые умные политики предвидят, а недалекие — реагируют по факту. Успехом современного мира было раскрепощение человека, максимальные возможности для его самореализации. И лидером этого процесса были Соединенные Штаты. В последние годы США сделали несколько шагов назад, но они так далеко забежали вперед других, что все еще остаются лидерами. И не в один день — 11 сентября — надо было делать вывод. А то вчера мы плевались в сторону Америки, а сегодня мы должны целовать ее, извините, в задницу. Так что аргумент, который вы привели вместо российского президента, кажется мне несостоятельным.
Пугачев предлагал 200 миллионов
— Недавно в прессе промелькнуло сообщение, что именно в США вы вместе с Гусинским собираетесь открывать новый телеканал. Так ли это?
— Мы уже открыли телеканал. Вернее, не мы, а Гусинский. Он называется НТВ Интернешнл, этот канал вещает на США, Европу, европейскую часть России, Израиль. Я просто стал партнером Гусинского в этом бизнесе. Все по-прежнему, кроме того что в связи с ликвидацией ТВ-6 исчез технологический источник информации из России и сей- час приходится его восстанавливать.
— Правда ли, что вам предложили компромиссный вариант продажи ТВ-6 и с ним к вам приезжал "кремлевский" банкир Сергей Пугачев?
— Ко мне действительно приезжал Пугачев и предлагал деньги за этот канал, с моей точки зрения, даже немаленькие. Но я всегда говорил, что для меня телевидение в России — политика, а не бизнес. Каждый день работы независимого от государства телеканала был на пользу российскому обществу. Поэтому я считал, что нужно как можно дольше сохранить эту ситуацию. Несмотря на то что власть стала бороться с каналом давно, мне в течение полугода удавалось удерживать позиции. И вообще тот способ, который власть выбрала, чтобы разрушить ТВ-6, значительно больше тех 200 миллионов, которые мне предлагали. Больше — в смысле ущерба, который власть нанесла своими действиями себе. А я не скрываю, что моя цель — разрушение авторитарных начал, которые власть пытается насадить в России.
— Человеку с либеральными взглядами, наверное, трудно делать бизнес в России?
— Я не согласен с такой постановкой вопроса. Просто люди отделили свои либеральные взгляды от бизнеса, что, с моей точки зрения, является стратегической ошибкой.
— А тактически — выигрышем?
— А тактически, наверное, выигрышем. Но дело в том, что в России традиционно все в конечном счете определяет политика, а не экономика. Свой бизнес я начинал, когда либеральные взгляды не являлись препятствием ни для того, чтобы заниматься бизнесом, ни для того, чтобы открыто выражать свою точку зрения. А что ситуация изменилась, я с вами согласен, и поэтому мне пришлось большую часть бизнеса перенести из России на Запад.
— Но что-то в России осталось?
— Осталось процентов 50…
— В начале своей президентской карьеры Путин озвучил тезис о равноудаленности олигархов. На самом деле он равноудалял всех или удалял одних и заменял другими?
— Вообще в определении Путина есть кардинальная ошибка. Надо говорить не о равноудаленности, а о равноприближенности. Нормальная власть в любом демократическом государстве опирается на капитал и старается его приблизить, а не удалить. Капитал же представляют вполне конкретные личности, и, конечно, никогда не может идти речь о равноудаленности или равноприближенности. Естественно, и у главы государства есть чисто человеческие чувства, которые он не может контролировать, даже если он в прошлом сотрудник спецслужб.
— Те ниши в бизнесе, из которых вы ушли, те 50% заняли люди Путина?
— И средства массовой информации, и политику, а сегодня и капитал в России полностью контролирует президент.
— Он — самый главный олигарх?
— Безусловно.
— И все-таки, на чьи конкретно капиталы он опирается?
— Должен, к сожалению, отметить, что количество олигархов в России увеличивается очень медленно. Я считаю, что Россия состоялась бы как либеральное государство, если бы в ней было 500 олигархов примерно одинакового калибра.
— Что же, там до сих пор "семибоярщина"?
— По крайней мере олигархов в России в пределах десяти, даже, может быть, меньше. В этом смысле идеология Путина не отличается в сторону диверсификации поддержки от идеологии Ельцина. Различие лишь в том, что слово "поддержка" к Ельцину точно не относится, потому что ему было глубоко наплевать, кто есть олигарх, у кого та или иная компания. А Путину не наплевать…
— А новых имен в кремлевском окружении не появилось?
— Пожалуй, нет. Хотя многие пытаются на этот уровень выйти.
— Получается, что в "ближнем кругу" ничего не изменилось?
— Есть две важные характеристики, которые отличают Ельцина от Путина. Ельцин решал историческую задачу для России. Ельцин был плохим стратегом, но он разворачивал Россию на 180 градусов. Тогда не нужно было думать о приоритетах, их определяла история. Удивительно другое — будучи сам плоть от плоти "сограждан усталых" и членом всех иерархий коммунистических организаций, Ельцин удивительным образом понимал, что собственность должна быть сосредоточена не в одних руках, а во многих. Он понимал, что каждый должен иметь возможность говорить то, что хочет. На интуитивном уровне у него были четкие ориентиры, от которых он не отступил ни разу. Несмотря на здоровье, на иногда излишне выпитое, несмотря на то, что Коржаков рядом был, засланный казачок (Коржаков ведь был личным охранником Андропова, и нереально, чтобы по своей воле он перебежал к демократу Ельцину)… Это первое — то есть понимание Борисом Николаевичем основных демократических ценностей. Второе — Ельцин был царем, реальным царем со всеми присущими царю ментальными преимуществами и недостатками. Главное, что его отличает от Путина, сформулировал один журналист — точнее не скажешь: Ельцин пытался сделать вид, что его нет, а Путин — что он есть…
Как олигарх споткнулся на Балтии
— Балтийские государства входят в число западных стран, куда вы готовы перенести свой бизнес?
— Вы знаете, входят ли страны Балтии в число западных или незападных, не мне решать. А вообще попрошу без провокаций (смеется). Я одну такую уже пережил. Мне она стоила места в Содружестве Независимых Государств. Была пресс-конференция в Интерфаксе перед моей поездкой на Кавказ, и вдруг вопрос: как вы относитесь к промелькнувшему где-то сообщению о том, что российские спецслужбы усиливают свое влияние в странах Балтии? Я говорю: первое — страны Балтии не входят в СНГ, а я отвечаю за СНГ. Второе — по моему личному мнению, любое государство озабочено тем, что происходит у соседей. Обычно эта озабоченность выражается в расширении возможностей спецслужб в этом государстве. На следующий день одна из стран Балтии делает представление в МИД России, дескать, господин Березовский вмешивается во внутренние дела стран Балтии. Премьер- министр Примаков берет эту бумажечку, несет ее нашему президенту и говорит: ну, что я вам говорил, Березовский — опасный человек, он вмешивается в дела стран Балтии, мешает нашим отношениям. Это, как мне рассказывали, было последней каплей для Бориса Николаевича, и меня отправили в отставку.
— И тем не менее вы учредили в Латвии Фонд Березовского…
— На самом деле у нашей группы есть очень серьезные интересы в Балтии. Они связаны прежде всего с желанием помочь русским интегрироваться в новую жизнь в этих странах. То есть мы пытаемся делать почти противоположное тому, что делает официальная российская власть в этих странах. Мы пытаемся демпфировать в том числе те импульсы, которые посылает официальная российская власть, как мне кажется — видите, как я аккуратно говорю, — по возрождению идеи империи.
— Значит, в отношении Балтии у вас только гуманитарные планы?
— На сегодня — да.
— А на завтра?
— Я, конечно, люблю планировать, но лучше это делать в Москве…