Ген бродяжничества
Олина мамаша давным-давно лишена родительских прав. До этого намучилась бедная девчонка. И по лесам вместе с беспутной мамашкой бродяжничали, и голодала, и зимовать приходилось в нетопленном доме. Все изменилось, когда девочка поселилась у бабушки с дедушкой. Ее обогрели, одели, окружили лаской и заботой. Когда Оле исполнилось пятнадцать лет, она превратилась в настоящую красавицу. Мальвина да и только. И понеслось! Видно, мамашины бродяжничьи гены дали о себе знать — Ольга пустилась во все тяжкие. Сидит в кабаках, пьет, курит, глазки строит взрослым мужикам. Ее часто можно видеть напротив тюрьмы "Белый лебедь" ловящей записки зэков. Все разговоры — о том, сколько раз и с кем она переспала. Такие же, как она, подружки советуют не обращать внимания на бабушкины нотации: "Что она, старая, понимает?" Только когда совсем припечет, приползает к бабуле и клянется, что больше такого не будет. Та, конечно, прощает. Отмоется, подлечится, отъестся — хорошо дома! Наступает тишь, гладь и Божья благодать. До следующего раза. Как с ней совладать — неизвестно. Вряд ли она когда-нибудь станет работать — не приучена. Это ведь нелегко — восемь часов за прилавком стоять или сидеть за швейной машинкой, да за минималку. Когда ей напоминают о матери-бродяжке и предрекают такую же судьбу, она задумывается только на минутку. И продолжает порхать по жизни, как стрекоза. А что будет, когда пройдут годы и красота померкнет? Совместные пьянки с каким-нибудь грязным бомжом и смерть в канаве?
Уличная
Когда смотришь на 16-летнюю Лену, возникает ощущение, что у нее не глаза, а пуговицы. Нет ни проблеска мысли, озабоченности или хотя бы веселья. Мать и отчим девочки работают, дом — полная чаша. Но отчего-то не сидится ей дома. Словно сама себя предназначила в жертву гнусным обитателям притонов. Тянет ее в эту грязь, как магнитом. И ведь не боится заразиться гонореей, сифилисом или, не дай Бог — СПИДом от бомжей, уголовников и наркоманов. Бывало, они ее в карты друзьям проигрывали. В качестве оплаты карточного долга приходилось ложиться неизвестно с кем. Не раз с фингалами на лице ходила. Вызывали ее и в полицию, и к инспектору по защите прав несовершеннолетних. После долгих бесед и консультаций психолога она на некоторое время успокаивается. А потом — снова в притон. Словно родилась Елена уличной женщиной. Рассказывают девчонке, что весь мир перед ней открыт — может за границу поехать, новую жизнь начать. А Лена усмехается — для нее работа на Западе видится только в качестве проститутки. Ее знакомая два года в Риге болталась, занимаясь делами постельными. Надоело — вернулась в Даугавпилс. Сообщила инспектору, что желает в школу вернуться. Пожалуйста! Ровно два дня отучилась, на большее не хватило. Вся прокуренная, с юбкой короче некуда, вульгарно накрашенная, она дико смотрелась среди сверстников. Скорее всего, справка об учебе ей понадобилась для суда — влипла в уголовную историю. Учиться, а потом вкалывать за минималку ей кажется дикостью. Проституцией за ночь столько зарабатывает. Только вот уже не одну ее знакомую такой вот развеселой ночкой зарезали по пьянке.
Что делать с такими юными жрицами любви — непонятно. А ведь их число не уменьшается, а, наоборот, растет год от года. Ни в одном городе Латвии не уделяют столько внимания детям из так называемых групп риска, не прикладывают столько усилий педагоги, инспекторы, работники Сиротского суда, как у нас, но очень трудно помочь человеку, если он эту помощь отвергает. Поздно будет каяться, когда засосет трясина пьянства, наркотиков и проституции. Прожигают даугавпилсские лолиты свою жизнь ни за грош.