Интересно, что после того, как Петериса Стучку в кресле редактора "Dienaс лапа" сменил Янис Плиекшанс (Райнис), газета становится более саркастичной и резкой — под стать нервной натуре поэта, подверженного частой смене настроений, обидчивости и мнительности. На любое невинное замечание Янис мог дуться часами. Его друг Петерис, напротив, легко ладил с людьми, был щедрым, дружелюбным и обаятельным. Несмотря на его социалистические "завихрения", Петериса принимали в рижском свете за своего. Он обзавелся юридической практикой, жил на широкую ногу, к нему льнули рижские красотки, здоровались за руку идейные недруги. Это умение товарища устраиваться в жизни начинает раздражать самолюбивого Плиекшанса.
Шерше ля фам!
Но настоящая черная кошка между ними пробежала с появлением в судьбе обоих любимых женщин. Летом 1885 года Петерис Стучка гостил на хуторе отца Плиекшанса в Ясмуйже под Кокнесе. Там он покорил 16–летнюю сестру Яниса Дору — своим искрометным юмором и виртуозной игрой на фортепьяно. Завязался роман в письмах, но лишь через 10 лет Дора ответит Петерису согласием на брак.
Плиекшанс эту связь встретил с неприязнью. По его мнению, Петерис, повеса и циник, с которым они вместе ходили по "веселым домам", не был достоин такой чистой и благородной девушки. Янис не мог себе и помыслить, что его обожаемая сестра, умница и красавица (первая латышка, которая училась в Швейцарии на врача), окажется в объятиях человека, который не раз на мальчишниках говорил о женщинах скабрезности. Янис начал воспринимать Петериса как разлучника с младшей сестрой.
А для самого Яниса заблистала другая звезда — поэтесса и драматург Эльза Розенберг (ее литературный псевдоним — Аспазия). Ко времени встречи с вдохновителем "Нового течения" Плиекшансом в 1893 году Эльза уже знаменитость. Она часто заходит в редакцию "Dienaс лапа", знакомится со Стучкой и не может устоять перед его обаянием. Поэтесса даже пыталась влюбить в себя обольстительного мужчину, но Петерис не захотел переходить дорогу другу, да и сердце его было раз и навсегда отдано Доре.
Музы и искусительницы
Встреча Доры с Аспазией вылилась в конфликт. Аспазия показалась Доре недостаточно образованной, провинциальной и жеманной. Аспазия же восприняла Дору как высокомерную бессердечную гордячку. Это впечатление двух женщин друг о друге останется на всю жизнь. И обе немало подольют желчи в отношения Стучки и Райниса.
Но парадокс в том, что именно аристократичная Дора ввела вальяжного и добродушного сибарита, успешного юриста Петериса в круг революционеров. В Цюрихе Дора варилась в самой гуще политической жизни. И убедила возлюбленного, что его истинное призвание — быть борцом за народное счастье. Она же привела и брата на конгресс 2–го Интернационала, который открывал Фридрих Энгельс. Тогда Бебель снабдил Райниса Манифестом Коммунистической партии и дал рекомендации, как доставить нелегальные книги в Латвию. "Из моего чемодана выросло социалистическое движение латышей", — с гордостью признавал позже Райнис.
А был ли заговор?
"Новотеченцы" ввозили и распространяли по всей Латвии тонны марксистс- кой литературы. Московское охранное отделение напало на след крупной партии запрещенной печатной продукции, которая переправлялась через Либаву. У "кружковцев" начались обыски, аресты… Взяли 87 человек. В том числе и "главных заговорщиков" — Плиекшанса и Стучку. Их объявили государственными преступниками и посадили в Рижскую тюрьму в камеры–одиночки. Этот процесс стал новым водоразделом между Стучкой и Райнисом. Соратники социал–демократы на следствии давали показания, которые вольно или невольно выставили Плиекшанса главным зачинщиком преступного заговора, зато Стучку они всячески выгораживали, характеризуя чуть ли не как невинную жертву. Райнис полагал, что его топили сознательно. Моральные и физические страдания в холодной темной камере истощили силы поэта. К моменту выхода из тюрьмы в 1898 году он поседел, потерял голос, не держался на ногах, часто падал в обморок. В таком состоянии Райниса обвенчал с Эльзой тюремный пастор.
Изгнание
Селиться в Лифляндской и Курляндской губерниях и Стучке, и Райнису было запрещено. Место ссылки Стучки — Витебск, куда он приезжает уже с женой — Дорой. Здесь Стучка получает место юрисконсульта у местных мануфактурщиков и не бедствует. Райнис же полтора года живет на временном поселении в заштатном Пскове, где перебивается переводами. Главным кормильцем семьи стала Эльза, которой предложили работу в газете.
Вскоре пути "заклятых друзей" опять пересекаются — Петериса и Яниса высылают на Север — в Вятскую губернию. Стучка мог бы отделаться и полегче, но "доброжелатели" донесли в охранку, что он глава сепаратистов и его будто бы прочат на роль "латышского короля".
Местом ссылки для обоих определен городок Слободский в 35 километрах от Вятки. Здесь немощеные улицы, но каменных домов больше, чем в Елгаве, отмечает Райнис. По иронии судьбы, в день прибытия Райниса в Вятку в местном театре шла пьеса "Без вины виноватые".
Полгода Аспазия жила с Райнисом в Слободском, а полгода — в Риге, где зарабатывала службой в редакции и литературным творчеством на пропитание обоим. Каждый день супруги писали друг другу письма, которые стали настоящим литературным памятником их любви и эпохе. Разлука приносила им страдания, разжигавшие любовь до размеров пожара, но через два–три месяца совместной жизни она начинала чадить, как керосинка.
Мучительная встреча
Вскоре в Вятку прибыли и Стучка с Дорой. Райнис боялся этой встречи и даже хотел подать прошение о переводе его в любое другое место ссылки. Перед свиданием его буквально трясло. И вот он увидел веселых, раздобревших, пышущих здоровьем "родственничков" — "они так веселятся, будто приехали на пикник", раздраженно отмечает поэт в письме к Аспазии.
И снова в сердце его бушует не то зависть, не то обида: Петруша и Дора сняли лучшую комнату в гостинице, привезли рекомендательные письма к здешнему губернатору, новые дорогие костюмы, хвастались своими связями, в конце концов остались в губернском городе, где Стучка получил место в земской статистике. Как это разительно отличалось от положения семьи Плиекшанов, прозябавшей в Слободском. Райнис, преодолевая болезнь, работал над бесконечными переводами классиков — 5 рублей за 40 тысяч знаков — и отказывал себе во всем.
Латышское Болдино на Русском Севере
Но как это бывает у больших поэтов — лишения оттачивают перо. Ссылка в холодный северный край стала для Райниса тем, чем для Пушкина было Болдино. В Слободском Райнис родился как драматург. Да и поэтических произведений здесь написано им немало. При всех тяготах ссыльного быта Райниса вдохновляла здешняя природа — яркое солнце, синие снега, могучие хвойные боры, полюбил он и вятский народ — тамошние крестьяне держались с достоинством, женщины были приветливы и жалостливы. Пьяных даже в дни ярмарок почти не было.
Местные жители тоже уважали латыша Ивана за безобидный нрав и доброту. Он никогда не отказывался по их просьбе написать прошение или жалобу начальству, хотя ему это и было запрещено.
Вятка стала интеллектуальным центром российских социал–демократов. Сюда потоком шли не только революционные сочинения из Европы и Санкт–Петербурга, но и прибывали десятки именитых нелегалов, включая Баумана и Дзержинского, а также латышей–соцдемов.
Духовная жизнь в этой глухой провинции била ключом — в музыкальном салоне Доры Христофоровны Стучки, в горячих спорах соратников по поводу партийных документов… Увы, общие идеалы не сблизили бывших друзей. Райнис пренебрежительно оценивает статьи Стучки в партийной прессе, держится с ним подчеркнуто холодно и все более отчуждается от сестры, которая забросила медицину — врачебная профессия показалась ей слишком грубой. Янис с юмором комментирует "несчастное свойство нашей семьи: голова — в облаках, задница в саже".
При всем том Дора стала самым верным другом и опорой Петериса, а Аспазия, в свою очередь, не уставала вливать в вечно сомневающегося Райниса веру в собственные силы и использовала свой авторитет в литературных кругах, чтобы пробить публикации Райниса и его признание у латышского читателя. Однако при малейшем намеке на потепление в отношениях брата и сестры она вмешивалась и разрушала хрупкие мостки примирения.
Скрытое соперничество — мука и наказание
Райнис ревниво смотрел на везение, сопутствующее бывшему другу, которого Райнис в душе считал предателем и виновником своих бед. А Стучка, в свою очередь, с гимназической завистью следил за каждым новым успехом поэта и переводчика Райниса. С одной стороны, Петерису льстило, что он не ошибся когда–то в выборе товарища, с другой — он чувствовал, что Райнис вырастает чуть ли не до облаков назло ему. Может быть, это стремление дотянуться до гения и доказать, что он, Стучка, тоже чего–то стоит, и заставило правоведа со всей одержимостью броситься в революционную деятельность.
В жизни обоих латышей было еще немало важных событий, обретений и потерь. Но после Вятки судьба развела их окончательно и бесповоротно. Райнис остался верен Латвии, поэзии и социал–демократическим убеждениям. А большевик Стучка возглавил правительство советской республики в 1918–1919 годах.
Впоследствии же стал крупной партийной фигурой в сталинском СССР. Автор первой советской конституции Петр Стучка вряд ли мог представить на стыке веков, что спустя три десятилетия новая власть рабочих и крестьян, о которой он мечтал и за которую боролся, будет ссылать в Вятский край не десятки "политических", как самодержавие, а тысячи его безвинных земляков.
И у них не будет ни музыкальных салонов, ни товарищеских посиделок за самоваром. Шесть тысяч латышей было отправлено в Вятлаг с февраля 1938–го по начало 1956–го. Свыше двух с половиной тысяч из них погибли или были расстреляны. Заключенные из Латвии занимали третье по численности место среди репрессированных в Вятскую область — после русских и немцев. Как ни крути, а основоположник советской юстиции причастен к этой трагедии. Вот поэтому личность Петра Стучки в Латвии предали забвению. А Райниса уважают и почитают. Зато в Вятке хранят память об обоих. Потому что считают: историю не выбирают. И не переписывают.