— Игорь Николаевич, почему вы решили поступить на службу в милицию, что оканчивали и как состоялась ваша карьера?
— Многих моих коллег в то время привлекала романтика, которой была овеяна работа в правоохранительных органах. Все мы смотрели кино, читали детективы, где рассказывалось о работе милиции, и загорелись… Трудиться я начал очень рано, в 13 лет. Работал токарем, шлифовщиком. Потом женился. А знакомые ребята учились в школе милиции и много рассказывали о своей учебе и работе. Вот я и решился, посетил МВД, где меня и огорошили: чтобы поступить на офицерскую должность, необходимо иметь среднее образование. Отступать я уже не хотел, поэтому окончил вечернюю школу, а потом в 1968 году поступил в Минскую школу милиции, уже работая в уголовном розыске. Окончил ее в 1972 году, тогда же мне предложили должность начальника уголовного розыска Октябрьского района Риги. В 1978 году поступил в Академию МВД СССР в Москве. По окончании в 1980 году я стал начальником Управления внутренних дел Пролетарского района столицы. Через пять лет меня перевели руководить юрмальским отделом милиции. В 1990 году было решено объединить ОБХСС и уголовный розыск Латвии, и меня назначили руководителем этой новой структуры.
А в 1993 году я принял предложение возглавить государственную полицию. Уволили меня в 1994 году, за что я до сих пор на некоторых людей держу обиду. Тогда министром был Кристовскис, а премьером — Биркавс. И никто не удосужился объяснить мне причину моей отставки. Только через некоторое время я узнал, что освободили меня от работы из–за того, что на одном из международных совещаний по вопросам организованной преступности я неосторожно высказался по поводу родственника заместителя министра внутренних дел Литвы. Через несколько лет, проанализировав, я пришел к выводу, что действительно в то время нельзя было говорить что думаешь. Но объяснить мне мою ошибку могли бы, ведь я тридцать лет служил верой и правдой. За это время имел только три взыскания, и то не по моей вине. Одно получил в день смерти Брежнева, когда министр ВД объезжал город ночью и возле портрета генсека на улице тогда еще Ленина не увидел патрулирующих милиционеров. Второе мне влепили после того, как водитель дежурной машины в пять часов утра заснул за рулем и врезался в автобус…
— А третье?..
— Уже и не помню, верите?
— Можно ли сравнивать работу милиции тогда и работу полиции сейчас?
— Очень сложно сейчас сравнивать методы и результаты работы милиции и полиции. Понимаете, работа этих структур — это работа всей системы. А после нашей революции в начале 90–х систему МВД начали разрушать. Не секрет, что многие политики, богатые люди того времени несколько раз конфликтовали с законом и никаких особых чувств благодарности к полиции не испытывали, и делали все, чтобы стражи порядка нормально работать не могли, поэтому полиция начала свою деятельность при разрушающейся системе, где каждый сам за себя и работал на себя. Это первое.
Второе. Я долго отработал в милиции и должен признаться, что меркантильных людей не встречал. Да, были единицы, но такие у нас не задерживались. В основном мы работали за идею, не ту, что связана с глобальным коммунизмом, а за идею победы справедливости, наказания преступника. Конечно, мы переживали, что платят мало, но зарплата не была главным в нашей жизни. Но тогда получаемые деньги были примерно одинаковы у всех в обществе, а сейчас наша полиция работает в то время, когда есть очень богатые, а есть очень бедные. И полицейские относятся ко вторым. Если мы тогда сталкивались только с преступностью, то сейчас работники полиции сталкиваются и с преступностью, и с тем, что сегодня все что–либо делают только за плату. Ведь в нашем обществе главный вопрос: сколько и что я за это получу? Сейчас очень мало романтиков, все идут зарабатывать. И поэтому много случаев коррупции, а она существует не потому, что люди такие, а потому, что они воспитываются в такой среде.
И третье. В то время у нас был единый Советский Союз. И если преступник мог куда–либо сбежать, то у милиции не возникало никаких проблем связаться с Камчаткой, с Омском, с Карагандой, с Тбилиси. Спокойно могли дать ориентировки, попросить, чтобы коллеги кого–то допросили, сделали обыск. А сейчас границы открыты, и если учесть, что Латвия — республика маленькая, то в течение трех часов после совершения преступления человек может безнаказанно покинуть нашу страну. И его розыск будет осложнен тем, что придется работать через МИД, составлять какие–то документы, предусмотренные международными договорами, и т. д. Так что я не берусь сравнивать, когда работали лучше, когда хуже, потому что времена разные.
— А отличается ли организованная преступность того времени от сегодняшней?
— Организованная преступность была всегда. Но в мое время это были какие–то банды, преступные сообщества, и практически не случалось, чтобы эти люди имели связи с кем–то из власти. Теперь бывает, что с оргпреступностью связаны политики, руководящие работники правоохранительных органов. И все равно я восхищаюсь, что при теперешнем уровне преступности наша полиция что–то может и реально делает.
— Вы находились на руководящей должности как раз в то время, когда создавался ОМОН. Как вы оцениваете работу этого подразделения и все, что потом произошло?
— Сама идея создания ОМОНа была неплоха, но многие сотрудники милиции были против ее воплощения в жизнь. Я объясню, почему: в ОМОН сразу начали забирать из отделов лучших работников, поднимали им зарплату, которую нельзя было сравнить с зарплатой простого милиционера. Если у нас техника находилась в плачевном состоянии, была бедная экипировка, то ОМОНу отдавали все новое. К примеру, на огневую подготовку милиционеру в год выдавали три патрона. А ОМОН получал патроны для тренировок без ограничений.
С другой стороны, я с ОМОНом работал, когда еще был начальником юрмальского отдела, мы проводили совместные рейды. Они были подготовлены профессионально, работали в четверках, и каждый знал, как себя должен вести в той или иной ситуации. Но потом вмешалась политика…
В начале 90–х я, будучи начальником управления уголовного розыска страны, вышел с инициативой о том, что сотрудник внутренних дел не должен состоять в какой–либо партии. И первый положил на стол партийный билет. Меня поддержали, мы опубликовали свое обращение через газеты, и даже тогдашний министр ВД Бруно Штейнбрик не возражал против такого предложения, хотя и подвергался жесткой критике. А руководство ОМОНа, наоборот, занялось политикой, поэтому так бесславно и закончил этот отряд свое существование в Латвии.
— А есть ли какое–либо дело, которое запомнилось вам больше всего?
— Расследований было много, но один случай запомнился надолго. У некоего мужчины в Чиекуркалнсе из гаража помимо прочего украли резиновую лодку. Начали розыск, но безрезультатно. И тут наш инспектор Олег Островский поехал к коллеге из Ленинского райотдела. Сидели они в кабинете, и тут Олег видит, что в углу лежат вещи, в том числе и резиновая лодка. Оказалось, что на ворованные предметы милицию навел анонимный звонок. Потерпевший опознал свое, следствие продолжилось, и мы задержали подозреваемого, трижды судимого. Последний раз он освободился из Лиепаи, и ему гадалка нагадала, что его несчастливое число — семь. Он семь дней после освобождения никуда не выходил, потом семь месяцев не совершал ничего преступного. После чего сколотил банду из девяти человек, и они занялись грабежами и убийствами. Так вот взяли мы его на седьмой год после освобождения. За это время они совершили 250 грабежей и четыре убийства.
Но это не все. Во время допросов он решил рассказать нам о 15 кражах и одном убийстве. И сдал своего подельника, некоего Фредиса. Когда тот узнал, кто его выдал, то согласился рассказать о других преступлениях. Сидел около двух недель, исписал порядка 50 листов. В конце концов суд приговорил обоих к высшей мере наказания. Они отослали прошение о помиловании, оно было отклонено, и тогда они признались в нападении на кулдигский отдел милиции и на калнциемское почтовое отделение, где были убиты участковый и работник почты. Эти преступления находились на контроле в Москве. Я тогда учился в Академии МВД СССР, и вдруг меня отзывают в Ригу, мол, подозреваемые согласились говорить, но только со мной. Долго я с ними работал, недели две, и в конце концов выяснил, что к этим двум преступлениям они не имеют никакого отношения. Дело в том, что первый задержанный, главарь банды, являлся агентом КГБ. А в этой организации после нападения на почтовое отделение всех своих агентов инструктировали для попытки выявления виновных. И во всех подробностях рассказывали, как все происходило. Оказалось, что после отказа о помиловании оба осужденных решили протянуть время жизни, признавшись в этих преступлениях. Кстати говоря, нападения на милицию в Кулдиге и на калнциемскую почту не раскрыты до сих пор.