КГБ стоял за созданием Народного фронта?
— Г–н Йохансонс, почему вы все–таки решили заговорить?
— По правде сказать, я не собирался писать книгу, да и вообще каким–то образом знакомить широкую общественность со своим прошлым, рассказывать о том, чему я был непосредственным свидетелем. Во–первых, я не вел никаких дневников — а значит, избавил себя от соблазна раскрывать прессе их содержимое. А во–вторых, далеко не все, что я знаю, можно рассказывать… И все–таки меня уговорили написать книгу воспоминаний! Аргументы тех, кто меня к этому подталкивал, действительно были убедительными. Чем больше времени проходит с той горячей поры — Атмоды, "песенной революции", тем больше появляется всяких мифов о том периоде, больше "рождается" героев революции, опять–таки не утихают дискуссии о том, что делать с "мешками КГБ". В последние годы появилась и масса книг политиков, представителей интеллигенции с воспоминаниями о той эпохе. И во всех мемуарах упоминались КГБ, моя персона… Все взвесив, я решил, что пора и мне рассказать, как все на самом деле происходило. Повторюсь: поскольку никаких записей в те годы я не делал, пришлось все события восстанавливать по памяти. Что из этой "пробы пера" получилось, смогут увидеть и читатели "Вести Сегодня" — мемуары можно будет приобрести во всех книжных магазинах.
— Вы говорили о мифах, которые рождаются о периоде Атмоды. Скажите: рассказы о том, что именно КГБ стоял за созданием Народного фронта, — это тоже миф или действительно ваша служба приложила руку к организации такого народного движения?
— Конечно, это миф! Спецслужба, какой бы влиятельной она ни была, не может создать массовое народное движение. Идея объединения всех разрозненных движений за национальную независимость родилась в среде интеллигенции. Идею быстро подхватили, как тогда было принято говорить, народные массы. К созданию общей организации национальных сил подтолкнули и известные события в Польше, деятельность движения "Солидарность". Разумеется, мы знали о том, что идет такой процесс консолидации национальных сил, ведь во всех этих движениях были "наши люди", или, как говорят профессионалы, была агентура. Мы подробно информировали о планах национальных сил и Центральный комитет компартии Латвии, и союзное начальство. Воспрепятствовать созданию Народного фронта в тот период мы уже не могли. Поэтому основную свою задачу видели в том, чтобы не допустить анархии, не допустить массовых беспорядков. В этой ситуации Народный фронт даже был меньшим злом для ЦК, поскольку позволял контролировать протестное движение. Можно даже сказать, что ЦК дал зеленый свет первому конгрессу Народного фронта.
СССР мог стать вторым Евросоюзом!
— В этом году исполнилось 15 лет с момента гибели СССР. Когда вы поняли, почувствовали, что Советский Союз развалится?
— Я бы слукавил, если бы сказал, что еще задолго до этого процесса распада Союза был уверен в таком исходе. Нет и еще раз нет! Думаю, что даже те, кто выступал за независимость, еще в конце 80–х, да и в 90–м году не верили в распад союзного государства. Другое дело, что все понимали: какие–то существенные перемены назрели. Это понимал и Горбачев, который сначала затеял перестройку, а потом именно с его подачи был запущен процесс подготовки Союзного договора. Я вам сейчас скажу то, о чем многие и сегодня не догадываются: идея Союзного договора была по сути скопирована с договора о создании Европейского союза, или, точнее, европейских сообществ. По существу договор должен был предоставить республикам СССР полную независимость в формировании местных органов власти, в принятии своей конституции и законов. Иными словами, Латвия, если бы Союзный договор был принят, все равно получила бы практически независимость и была бы связана с "центром" в Москве только экономическими узами. Сегодня Латвия в Евросоюзе живет по такому же принципу.
Почти уверен: если бы не этот путч, который я считаю глупой провокацией, скорее всего Горбачеву удалось бы завершить работу над Союзным договором и спасти СССР, преобразовав его в подобие Евросоюза. Путч фактически вынудил национальные движения в Прибалтике и даже в самой РСФСР вести речь о полной независимости и ликвидации Советского Союза.
А вообще кризис внутри СССР начал назревать в середине 80–х, я в ту пору работал в центральном аппарате КГБ СССР, руководил отделом, который занимался анализом деятельности национальных движений в республиках. Да, уже в тот период на Украине, в Чечне росло недовольство национальной политикой советского и партийного руководства. Я, кстати, был в Чечне в тот период и встречался с отдельными активистами национального движения. Хотя перед ними сидел генерал КГБ, они были со мной достаточно откровенны, поскольку знали, что я сам из Прибалтики и, значит, как они думали, могу их лучше понять.
Как пытались спасти КГБ
— Действительно ли в 90–91–м годах, когда стало ясно, что Латвия отделится от Союза, вы вели переговоры с латвийским правительством о реформировании КГБ ЛССР и его работе уже в условиях независимой Латвии?
— Передо мной как руководителем силовой структуры стояли две задачи. Во–первых, защитить от возможных репрессий своих людей. Политическая обстановка в тот период была накалена до предела, многие крутые националы "жаждали крови". Была опасность, что в отношении моих работников начнут возбуждать уголовные дела. Хотя, разумеется, мы ни в каких репрессиях против жителей Латвии не участвовали. Да и вообще в 80–е годы уже фактически не было никаких уголовных дел в отношении инакомыслящих.
Вторая задача, которую я поставил перед собой, — попытаться сохранить службу. Я прекрасно понимал, что с восстановлением независимости в Латвии не исчезнут ни организованная преступность, ни наркоторговля, ни мошенничество, ни другие "неполитические" преступления. И, конечно, наша служба, имеющая огромную агентуру, могла бы быть полезна и новой Латвии. Я неоднократно вел переговоры по этому вопросу с тогдашним премьером Годманисом. Он первоначально мою идею реформирования КГБ поддержал. Ему тоже было выгодно, чтобы КГБ сохранился и внутри нашей организации не случился раскол. Ведь и в нашей структуре были люди разных убеждений: одни в тот период симпатизировали Народному фронту, другие — Интерфронту, были и те, кто подробно информировал ЦК, в том числе и о моей деятельности. Если бы случился раскол — в КГБ, в милиции, то это могло бы привести к кровопролитию.
Мы даже начали работу с Москвой о том, чтобы подписать соглашение между латвийским КГБ и союзным, разграничив полномочия латвийской службы госбезопасности. Сначала Москву не устраивало, что в договоре правительство Латвии предложило записать не Латвийская ССР, а Латвийская Республика. Но потом союзный КГБ согласился и на это!
Однако путч, разумеется, все эти усилия по сохранению спецслужбы похоронил.
Ярые националы тоже были "стукачами"!
— Как же вам все–таки удалось защитить своих сотрудников, ведь действительно к ним никаких репрессий не применяли. Их просто уволили…
— Я вам больше скажу: мы в своих кабинетах, правда уже без архивов, без картотеки, просидели, фактически до января 92–го. Только после этого нас "уволили". Причина такого снисходительного к нам отношения, на мой взгляд, в том, что мы… очень много знали. Мы, например, знали, что 40 депутатов тогдашнего Верховного Совета были активными агентами КГБ, доверенными лицами нашей структуры. Многие ярые националы тоже были в свое время нашими агентами. Это и стало сдерживающим фактором. Политики, бывшие нашими агентами, конечно же, боялись разглашения информации об их прошлом. Они и сделали все, чтобы не допустить возбуждения в отношении нас каких–то уголовных дел.
— После путча к вам пришли депутаты Верховного Совета с вооруженной охраной и забрали пресловутые "мешки КГБ"…
— Отмечу, что выемка документов проходила стихийно. И хотя для изъятия документов было возбуждено уголовное дело, никакой описи содержимого "мешков" не производилось. Просто пришли люди в штатском в сопровождении милиционеров, забрали картотеку и увезли. Я, например, вполне допускаю, что затем из этих "мешков" были изъяты учетные карточки на тех людей, которые активно работали в политике. Поэтому нынешние "мешки" могут быть далеко не полными. Кстати, многие мои бывшие коллеги затем перешли на работу в МВД, забрав, разумеется, и свою агентуру. И если сегодня обнародовать содержимое "мешков", то мы раскроем и часть нынешних агентов! Вот почему я и разумные политики выступаем против раскрытия содержимого "мешков".
— А могут ли вашу бывшую агентуру сегодня использовать разведки других государств?
— Это абсолютно исключено! Ни одна разведка мира не пользуется услугами "засвеченных" людей. Разумеется, сегодня в Латвии активно работают иностранные разведки, в том числе и российская, но они, уверен, уже создали свою новую агентуру.
Свой среди чужих, чужой среди своих
— Г–н Йохансонс, у вас была возможность после развала СССР переехать в Москву и работать уже в российской спецслужбе?
— Да, тогдашний председатель КГБ мне предлагал переехать в Россию, была обещана и высокая должность, соответствующая моему званию генерала. Но я отказался. Я прекрасно понимал, что новая Россия едва ли будет долго держать на службе выходца из Латвии, наверняка начнется смена кадров. Да и потом, если бы я работал очень хорошо, то сказали бы, что "пытаюсь выслужиться", "показать свою лояльность". Если бы работал плохо, то вообще заявили бы, что я "засланный казачок".
— Вам не обидно, что все эти годы вы были в Латвии невостребованны? Согласно закону, вы не можете работать в госструктурах, баллотироваться даже в местные самоуправления…
— Конечно, ограничения, существующие сегодня, на 16–м году независимости, лишены всякой логики. Ни я, ни все мои коллеги по тогдашнему КГБ не представляем никакой угрозы независимой Латвии. Никто из нас не был замечен в попытке какого–то переворота, в антигосударственной деятельности. Да и вообще КГБ не являлся самостоятельной организацией, мы находились под полным контролем ЦК — политическим и идеологическим. Ни одно уголовное дело "по политическим статьям" не инициировалось нами без одобрения руководства компартии.
Оккупация при поддержке Улманиса
— Г–н Йохансонс, а в советские годы вы осознавали, что служили "оккупационному режиму", как сейчас принято говорить? И вообще, на ваш взгляд, была ли оккупация?
— Можно сказать, что была добровольная оккупация. Тогдашнее латвийское руководство добровольно подписало соглашение о вводе войск, приказало военным и мирному населению спокойно встретить советские войска. Не было ни одного выстрела, ничто не свидетельствовало об оккупации государства. Интересный факт: военный министр улманисовского правительства О. Балодис после установления советской власти не был репрессирован. Более того, в период нацистской оккупации он находился в России, в эвакуации. После войны ему позволили вернуться в Латвию, где он спокойно жил и работал! И это в сталинское время! Такое отношение к Балодису можно объяснить только одним: тем, что он еще в период режима Улманиса активно сотрудничал с советским руководством! Иными словами, власти независимой Латвии сами способствовали вступлению страны в состав СССР! Но, конечно, последовавшие за тем страшные репрессии, депортации действительно заставили говорить о насильственной оккупации.
— Вы согласны с тем, что сегодня бессмысленно предъявлять какие–то исторические претензии России?
— Разговоры о прошлом ведут те, кто не хочет нормализации отношений с Россией. А ведь экономически Латвии очень выгодно улучшение отношений с восточным соседом. Мы должны вести более прагматичную политику, мы должны понять, что никто не сможет диктовать такой стране, как Россия, свою волю — будь то ЕС, НАТО или отдельные государства, занимающиеся нынче "экспортом демократии". Россия всегда будет жить по своим законам, по своим традициям.
Кодекс умолчания
— Вы сказали в своей книге все что знали или что–то осталось "за кадром"?
— Конечно, я не мог сказать все. Нет, не из соображений какой–то гостайны — кажется, тайн о советском периоде уже почти не осталось. Я не мог сказать все по моральным соображениям, я не мог позволить, чтобы какая–то неосторожная фраза, какая–то оговорка ударила по людям, с которыми я работал, по их родным и близким.