Дедушка знал латышский
— Чем вас до сих пор притягивает Рига?
— Во-первых, я единственный русский писатель — лауреат премии Райниса. Это было еще в застойные времена, когда я выступал в защиту диссидентов и находился под огнем официальной критики. Премия Райниса была не просто приятна мне потому, что я очень люблю этого великого поэта. Это была в каком- то смысле поддержка, оказанная мне в очень трудный момент жизни.
— У вас ведь есть латышские корни?
— Да, они уходят в глубь веков. Фамилия моего отца — Гангнус. (У меня фамилия — по материнской линии.) Очень редкая. Мои предки в конце XVIII века переселились в Латвию из Германии. Многие женились на латышках. Были замечательными стеклодувами — у меня до сих пор хранится дивной красоты хрустальный шар. А отец моего отца, математик Рудольф Вильгельмович Гангнус, сын немца и латышки, написал учебник по тригонометрии для школ.
Деда арестовали в 1937 году в Москве, когда мне было четыре года. Помню его до ареста и то, как его арестовывали, почти одновременно с другим моим дедушкой, красным командиром Ермолаем Евтушенко. Они очень дружили — Рудольф Вильгельмович, почти непьющий, спокойный, рассудительный человек и буйный, чапаевского темперамента Ермолай Наумович.
Часто долго, часами разговаривали. Я бы много дал, чтобы заново услышать их разговоры, сейчас бы я их понял. Ермолай Наумович больше не вернулся. Гангнус, прекрасно говоривший по-латышски, был арестован "за шпионаж в пользу Латвии". (Я описал это в поэме "Мама и нейтронная бомба".) Чудом выжил, но вернулся сломленный лагерем.
— В Латвии у вас оставались родственники?
— Был дядя Эрик, учитель, чудесный человек. Латыш. У нас когда-то недалеко от Риги было даже небольшое имение у пруда. Я не видел никогда, но брат ездил…
В Риге у меня всегда было много хороших читателей, я дружил со многими латышскими писателями, поэтами, художниками. Мы, писатели, сейчас, к сожалению, очень мало встречаемся. Как-то перестали переводить друг друга, есть какое-то духовное отчуждение. Но вспомните только, сколько нас связывает. Я буду очень рад видеть на своих выступлениях и латышей, и русских.
И постараюсь делать все, чтобы объединять их — поэзии это подвластно. В конце концов все мы дети одной и той же довольно жестокой истории, но мы и дети одной измученной, а все-таки прекрасной единой матери — планеты нашей. С этими чувствами и еду.
— Это та же программа, что была в Кремлевском дворце в конце мая?
— Мы с Задорновым оба — импровизаторы, посмотрим, как этот вечер сложится у вас. Задорнов еще студентом любил мои стихи, не боялся выступать с ними на вечерах самодеятельности, когда меня очень ругали. Так что давно дружит с моей поэзией, а вот теперь — и со мной самим. Он замечательно говорил о поэзии перед моим выступлением. А когда во втором отделении мы с ним дуэтом читали стихи, зал не хотел нас отпускать и аплодировал стоя. Полностью интервью с поэтом читайте в ближайших номерах "Телеграфа"