Однако время ее близится к концу. Истерзанный пароход не может держаться на воде долго. Неизбежная при потоплении воронка погубит моряков наверняка — не хуже снарядов. То, что только что было спасением, теперь — сама смерть. Обе шлюпки, все еще под прикрытием своего судна, на веслах начинают отходить.
"Всего по нам было выпущено около полутора десятков снарядов. Пароход загорелся и, когда взорвался котел, разломился пополам и затонул", — читаем мы сегодня в отчете капитана.
Мы знаем, что осталось за пределами официального документа. Предрассветные сумерки, бурное море, горящий и почти уже легший на борт пароход. Зрелище, страшнее которого для моряка нет, — ракушки на днище собственного судна. Чуть в отдалении, в вихре пены — черная боевая рубка подлодки. Волны перекатываются через ее узкую палубу. У орудия на субмарине — несколько артиллеристов в прорезиненных комбинезонах с поднятыми глухими капюшонами. Они посылают снаряд за снарядом в умирающий пароход. Океан мешает им, раскачивает подлодку — но они продолжают стрелять.
Ветер относит грохот разрывов в сторону, и поэтому они кажутся не такими громкими. Горящий пароход дымит, все еще пытается защитить свою команду — хотя бы тонкой вуалью дымовой завесы. Ветер рвет ее, оголяет палубу, сквозь пробоины в которой уже пробивается пламя. Потом — свист, все более высокий, уходящий в ультразвук. Взрыв, на этот раз оглушительный. Облако пара на мгновение заволакивает все. Ветер разметывает в клочья и его, обнажая огромный водоворот и чуть поодаль — две беззащитные шлюпки, которые ничто уже не прикрывает от прицельного огня. Покончив с "Эверасмой", субмарина — после войны выяснится, что итальянская, — ушла под воду. Она не стала добивать шлюпки. Зачем?
Спасшихся с "Эверасмы" от ближайшего берега отделяли 550 морских миль. Почти 1020 километров. По сегодняшним меркам — ночь езды на поезде.
Семь с половиной тысяч минут
С рассветом на обеих шлюпках поставили паруса и "направились к Барбадосу, ближайшей от нас земле", — буднично сообщает капитан в отчете. Сначала обе шлюпки шли рядом, но следующей ночью волны разметали их, и они потеряли друг друга из виду.
"У меня не было никаких приборов или карт, — писал капитан Перконс. — Компас был поврежден [осколком] и бесполезен. Я определял курс шлюпки по звездам ночью и по солнцу днем…" Капитан посвящает путешествию под парусом меньше страницы рапорта. Он не пишет, насколько часто сквозь тучи показывались солнце и звезды и были ли дни, когда они не показывались вовсе.
Февраль в этих широтах — сезон штормов и ураганов, тех, что время от времени шутя сносят целые прибрежные города и целиком смывают острова. Он не описывает мучения, которые ему причиняло колено. Боль в раздробленном суставе бешеная, пульсирующая — до потери сознания. Военные медики в таких случаях, не разбираясь, вкалывают морфин, и побольше. Фронтовая медицина цинична: хрен с ней, с ногой, в худшем случае — потом отрежем. Сейчас главное — из-за болевого шока не потерять и пациента, и ногу. В тесной и переполненной шлюпке не было обезболивающих. Там и ногу-то вытянуть некуда. Раненый капитан вел к земле захлестываемую волнами шлюпку — по воде, бесконечной и кишащей акулами. Капитан Перконс сухо упоминает: "В пище недостатка не было" — и перечисляет: "Салями, копченое мясо, солонина, сыр". Все продукты из аварийного запаса шлюпки были солеными, и пить морякам должно было хотеться жутко: "Пресную воду пришлось рационировать из опасений, что земли мы быстро не достигнем".
На пятый день моряки испытывают опустошающее разочарование, почти отчаяние. Проделав путь в пять сотен миль, они понимают, что ночью миновали Барбадос — всего-то в 20 милях. Вернуться невозможно: ветер несет их дальше. Позади уже пять рассветов, каждый из которых открывал взглядам моряков "Эверасмы" только море — иногда спокойное, чаще — штормовое, но всегда совершенно пустынное, без малейших признаков земли или других судов. Столько же закатов, каждый из которых мог стать последним.
Ранним утром пятого марта 1942 года первая шлюпка с "Эверасмы" уткнулась в берег острова Санта-Лючия. Вторую подобрал в море корабль союзников. Команда "Эверасмы" провела в бурлящем океане в шлюпках пять с четвертью суток. Сто двадцать шесть часов. Семь тысяч пятьсот шестьдесят минут.
Капитан Перконс не сумел спасти "судовые документы, включая регистр и артикул, счета, сертификаты [страховой компании] Ллойда, вахтенный журнал и латвийский флаг". Но он спас свою команду — всю, "за исключением двух членов экипажа [гражданина Эстонии машиниста Густава] Вебермана и [гражданина США, кочегара] Сирмана, которые пропали без вести" из второй шлюпки во время шторма. Продолжение следует