А еще купцы Мухины отстроили всю левую сторону улицы Тургенева, огромные трехэтажные торговые склады возле Центрального рынка, лесопилку на Красной Двине и многое другое. В 1938 году Вера Игнатьевна отказалась от дедова наследства, и многомиллионная недвижимость перешла в собственность независимой Латвийской Республики.
…Со скрипом открываем дверь ветхого деревянного домика. Под окном стоит старый могучий каштан — талисман Мухиных. А комната за окном до сих пор так и называется — "Верина светелка". Здесь и родилась Вера Мухина — купеческая дочь, ученица Родена и великий советский скульптор.
Мухинская гостиная, кабинет, жилые комнаты и даже по–купечески с размахом обустроенные подвалы прагматично отошли под магазины, юридические конторки и мастерские. Памяти хозяйки дома досталась скромная привратницкая. Но здесь, на считанных квадратных метрах комнатки для прислуги уместился целый русский космос — летящий мемориал челюскинцам, монументальный Горький и, конечно же, "Рабочий и колхозница".
Триумфальная арка
…"Госприемку" скульптуры устроил сам Сталин. Отмечают — он прибыл ночью. На машине подъехал к самой статуе, задумчиво прошагал до конца заводской аллеи и крикнул что–то шоферу — фары автомобиля выбросили дальний свет. Директор завода подключил сильные прожекторы. Сталин, заложив руки за борт длинной, до пят, шинели, долго смотрел на скульптуру из–под козырька фуражки и остался доволен.
В 1937 году на выставке в Париже "Рабочий и колхозница" победоносно маршировали прямо на соседний немецкий павильон. У Мухиной спросили: может, скульптуру повернуть? Последовал ответ: пусть шагают. Такими "Рабочего и колхозницу" и отпечатали на французских плакатах, шведских чернильницах и испанских марках.
Наследник не по прямой
…Три года назад рижанин Виктор Иванович Грецов оказался на месте парижского триумфа Веры Мухиной. И вдруг с дерева ему под ноги упал каштан — любимый мухинский талисман. Он привез его в Ригу. И посадил в скверике напротив дома Мухиных, а для подстраховки подсадил рядом рижский саженец. Один из каштанов прижился. То ли рижанин, то ли парижанин — отцовство никто не проверял. Главное — вопреки снегу и ледяному ветру упрямо тянется к небу маленький росток. Чем–то похожий на самого Грецова — единственного человека в Латвии, который вот уже двадцать лет отчаянно пытается сохранить память о Вере Мухиной.
Виктор Иванович — не сын, не племянник Мухиных, не скульптор, не искусствовед и даже не историк. Он простой инженер.
— Как–то еще в советское время забрел я на заброшенное кладбище. И поразился массивным памятникам на могилах купцов Мухиных. А фамилия эта тогда была на слуху…
И пошел процесс, который вызывает понятный интерес у журналистов и непонятное раздражение у обывателей. Тот самый процесс, который заставляет одного рижанина исследовать историю императорского ордена, которым уже сто лет никого не награждают, а другого — восстанавливать Александрийскую библиотеку, которую сожгли еще две тысячи лет назад. Виктор Иванович Грецов здесь не третий, не четвертый и — дай Бог — не последний.
Большой Париж
Экспонатов в бывшей привратницкой немного. И в основном это копии. Оригиналы давно уже хранятся в Третьяковке и Академии наук. Виктор Иванович ведет переписку с российскими музейщиками. Даже мечтал привезти передвижную выставку мухинских работ из Санкт–Петербурга в Ригу — но не было финансового гаранта.
— А в Париже вы часто бываете? — спросила я, не без удивления рассматривая пухлый альбом со снимками мест, где училась и работала Вера Мухина во французской столице.
— Я состою в Международном союзе железных дорог как эксперт по перевозкам, иногда мне выпадает счастье съездить во Францию. Днем я работаю, а в свободное время пытаюсь исследовать парижские следы Мухиной. Там, в Париже, Виктор Иванович нашел идеальный вариант мемориала. Когда–то венгерский композитор Барток учил во французской столице детей музыке. И в его честь парижская мэрия возвела памятник, разбила сквер с фонтаном и обустроила мемориальный домик.
Похожий проект был и предложен Рижской думе. Где в программе–минимум — расширение музея хотя бы еще на одну комнату, а в программе–максимум — превращение всего дома в музей, возведение памятника знаменитой рижанке и присвоение анонимному скверику, где уже растет "мухинский" каштан, имени Веры Мухиной.
Оно, конечно, накладно. Но можно представить, как бы увековечила память венгерского композитора Франция, если бы он не просто учил французских детей, а спас Эйфелеву башню. Но на роль спасительницы символа независимости Совету по памятникам при Рижской думе Вера Мухина не подошла. Сказали прямо: официальных доказательств, что она защищала памятник Свободы, нет.
Слово для защиты
Виктор Иванович протягивает письмо от сына Веры Игнатьевны. На пожелтевшем листе дата 10 января 1989 года. Читаю:
"Сразу после войны (1945 г.) Веру Игнатьевну послали в Ригу для налаживания контактов с латвийскими художниками. Но случилось так, что в это время проходило заседание (если я правильно помню, то это был военный совет), на котором стоял вопрос о сносе памятника Свободы. Узнав о том, что в городе находится Мухина, военные пригласили ее на заседание в качестве эксперта для художественной оценки памятника. Против их ожидания Вера Игнатьевна горой стала на защиту памятника. Она объяснила, что свастика на знаменах — не наследие гитлеровской Германии, а старый знак, входивший в герб буржуазной Латвии еще до 1933 года. Что памятник является выдающимся произведением искусства Латвии. В конце концов уговорила их его не трогать".
И еще — на этом военном заседании присутствовал Лацис. Спустя некоторое время он возглавил латвийское правительство и предложил Вере Игнатьевне дачу в Юрмале — в знак благодарности латышского народа за спасение памятника Свободы. Мухина отказалась. Что весьма символично…
Глас народа
Рискну предположить, что наших экспертов по истории сегодня беспокоит отсутствие не доказательств, а денег. Скромный мемориальный проект предварительно оценивается в 40 тысяч латов. Сумма, между прочим, в 50 раз меньшая, чем та, что досталась латвийскому государству от мухинского наследства.
Да и народ не безмолвствует. В книге памятных записей есть строки на латышском: "Пусть здесь будет домик памяти Мухиной", "Спасибо за ваш труд и память". А еще один глас латышского народа, к некоторому моему удивлению, раздался из недр нашей редакции. Когда мы выходили из домика Веры Мухиной, наш фотокорреспондент Вилнис Козловскис сказал:
— Мой дядя Эдвинс Андерсонс был известным художником. И он еще в советское время мне рассказывал, что памятник Свободы хотели снести, а Вера Мухина его спасла. Понимаете — что значит этот памятник для сердца латыша? Я понимаю. Не понимает этого государство, выбравшее спасенный Верой Мухиной памятник Свободы главным национальным символом страны…