Бразильский экзотический напиток гораздо родней нам, чем можно подумать. Экзотическим в нем является только сырье — сахарный тростник. Эти пятиметровые стебли с листьями, растущие чуть медленней скорости звука, почему-то никак не желают украшать собой латвийскую глубинку. А может просто никому не приходило в голову их сажать. Зато способ, которым сахарный тростник превращают в кашасу, ничем принципиальным не отличается от того, как делают водку, бренди или виски. Из исходного продукта выжимают сок, из сока делают бражку, бражку перегоняют в первач. Этот процесс до тонкостей знают в латгальской (видземской, российской, австрийской, испанской — нужное подчеркнуть) деревушке со времен средневековья.
В Латинской Америке о нем понятия не имели. В том числе — и в Бразилии, которая занимает — на минуточку! — почти половину материка. В сем благодатном краю, где готов заколоситься даже штакетник в заборе, жили припеваючи индейцы, цветы жизни, простодушные, словно первобытные хиппи. Когда их некрещеная душа хотела выпивки, они выжимали в глиняный чан сок из маниоки и плевали в него дружно, чтоб забродил. Слюна — отличный фермент для брожения, если кто не в курсе.
Плохо вымытые, небритые и полупьяные португальские конкистадоры, прибывшие в Бразилию с великой миссией — объяснить аборигенам, что жизнь это не вечный праздник, никак не отличались брезгливостью. Но даже их индейский способ шокировал. Однако портвейн в бочонках был на исходе, а спасать души дикарей на трезвую голову получалось плохо. И тогда кто-то додумался заложить в самогонный аппарат не привычные европейцам виноградный сок или ячменное сусло, а сок из сахарного тростника, росшего в Бразилии повсеместно.
Ура-ура, все получилось! Сок, отжатый из стеблей тростника, бродил превосходно без всяких добавок, за две недели превращаясь в слабоалкогольную бражку. Уже потомки конкистадоров, бритые, трезвые и ученые, выяснили — в чем причина. Оказывается, на стебле сахарного тростника живет природный дрожжевой грибок. Он-то и баламутит сок до состояния пятипроцентного алкоголя. Перегоняя этот сок через самогонный аппарат — медные реторты, португальские колонизаторы получали спирт от 50 до 60 градусов, который и не думали разбавлять.
Уже потомки потомков конкистадоров, триммингованные образованные промышленники, стали на европейский манер выделять из перегоняемого спирта среднюю часть, а первую и последнюю ("голову" и "хвост"), насыщенные сивушными маслами — выкидывать. Они же начали разбавлять кашасу до цивилизованных 40 градусов и предлагать на ее основе коктейли.
Но это будет много позже. А пока колонизаторы пили неочищенную крепкую кашасу и горя не знали. Пока в Бразилию не нагрянула инквизиция. В Европе святые отцы изгоняли бесов так рьяно, что паствы осталось совсем мало и воевать с Тьмой стало неинтересно. Иное дело — новые горизонты чужого материка. Как только борцы с Сатаной ступили на земли Бразилии, добрая половина чистокровных португальских колонизаторов глянула в зеркало на свои семитские профили да и отбыла от греха подальше на Карибы. Там на островах они продолжили гнать спирт из сахарного тростника, но называли его уже ромом.
А кашаса так и осталась чисто бразильским напитком. Настолько бразильским, что сыграла руководящую роль в освободительном движении. Пока Португалия душила бразильцев всякого рода политическими и экономическими ограничениями, народ терпел. Но стоило митрополии поднять руку на святое и попытаться запретить кашасу, чтобы втюхивать вместо нее привозные портвейн и мадейру, как бразильцы взбунтовались. Митинги и стычки проходили под лозунгом "За нашу кашасу!", что понималось как "За свободную Бразилию".
Кончилось тем, что Бразилия таки стала независимой. На каждой фазенде продолжили гнать свою кашасу — и гонят до сих пор. Правда, в течение ста лет — с середины 19 века до середины 20 века — царила мода на все европейское. Пить кашасу в тот период считалось как-то не комильфо. Однако затем у бразильцев опять начался приступ национального самосознания — и кашаса вернулась в обыденную жизнь в комплекте с другими чисто местными прибамбасами: фейжоадой (блюдом из бобов), самбой и карнавалом. То есть для бразильца работает та же формула, что выражает идентичность и русского человека: выпить + закусить + сплясать по пьяной лавочке + на людей посмотреть, себя показать.
Ныне в Бразилии ежегодно производится более полутора миллиардов литров кашасы! Среди них достойное место занимает марка "Ле Питу". Это белая кашаса класса "премиум". Белая — вовсе не означает "невыдержанная". Просто кашасу предпочитают выдерживать в стальных чанах, а не в дубовых бочках, а металл цвета не дает. Кстати, желтый цвет кашасы вовсе не гарантирует, что напиток хранили в дубовых бочках. Гораздо вероятней, что цвет ей придали с помощью карамели — благо закон того не запрещает. Ныне, разумеется, все процессы кашасоварения механизированы. Сахарный тростник, из которого выжат сок — жмых — не выкидывается, а идет на стойматериалы или горючее для автомобиля. Спирт для машин продается в Бразилии на заправках на равных правах с бензином и очень популярен. А в магазинчике при заправке уже продается спиртное для людей. Там кроме кашасы можно купить и "кайпироску" (или просто "роску") — смесь кашасы и … русской водки. Говорят, это самый заметный элемент российского присутствия в Бразилии.
Правда, коктейль, который предлагает "Ле Питу", по странному совпадению тоже звучит знакомо для русского уха — "питухито". Во времена Петра Первого любители выпить назывались "питухами". "Питухито" для "питухов" делается так: сок лайма, колотый лед, сахар и мята смешиваются с кашасой. Вылитый "мохито", но на основе "кашасы". Учитывая, что кашаса — тот же ром, можно заранее предсказать, что будет свежо и вкусно.