– Рижский аэроплан оказался лучше московского, — рассказывает Роман Григорьевич. — Этакое белоснежное чудо! Именно в нем происходит решающее любовное свидание Ники Плотниковой с Лешей Шкатовым, играющих двух главных персонажей. Когда я увидел, как работает в Русской драме бригада машинистов, я просто залюбовался ими. Любую неполадку они тут же могут ликвидировать с шутками-прибаутками. А какие личности! Остроумные, веселые, артистичные! И я решил: обязательно покажу ребят публике в своей следующей постановке "Мария Стюарт" — пусть им аплодируют!
Спикер Русской драмы
Дольше всех в бригаде машинистов Русской драмы — аж 20 лет! — работает Олег Кобыща. Легендарная личность, о котором Валентин Гафт во время рижских гастролей сказал: "Я получил такое удовольствие от общения с Олегом, какое не всегда получаю от своих коллег-актеров. Остроумнейший, начитанный человек, со своим взглядом на мир — такого бы "спикера" да в нашу Думу!" Олег покорил Валентина Гафта одной фразой: "Перекур для нас не роскошь, а медитативно-соборное действо…" В спектакле "Жених из Иерусалима" деталь декорации мешала Гафту из-за разницы в росте общаться с партнершей — Лией Ахеджаковой: "Я хотел обратиться к директору, но Олег в две минуты сделал пребывание на чужой сцене для меня удобным".
Олег Кобыща — известный в театре мастер розыгрыша и любитель пошутить. Причем шутит он всегда с серьезным видом: все вокруг покатываются от хохота, а он вальяжен и спокоен. Особенно, когда говорит о своей работе:
– В театре должны быть люди с тонкими ручонками и горящими глазенками, все такие неземные-духовные… И вот посреди этой сплошной духовности мы надеваем грязные, рваные фуфайки, кирзовые сапоги, выпиваем бутылку самогона и, матерясь, вылавливаем из кучи хлама нужную железяку…
Круглое неси, квадратное кати
Обстоятельный и уравновешенный Коля Спиркович дает свое определение профессии монтировщика:
– Мы работаем на производстве, которое призвано прогонять скуку — эта организация торгует свободным времяпрепровождением. Может, покажемся циниками, но к театру относимся без этого восторженного придыхания — оттого, что знаем досконально его изнанку.
Машинисты сцены знают практически любой спектакль наизусть — текст, мизансцены, костюмы, реквизит, сценографию. И если найдут заброшенную в угол сцены каким-нибудь актером в порыве вдохновения непонятную железяку, безошибочно определят, из какого спектакля сия деталь декорации.
Юра:
– Наше дело нехитрое: круглое неси, а прямоугольное кати. И главное — не перепутай одно с другим…
Райво:
– Для машиниста главное — физическая сила и баскетбольный рост: иначе зашибут! В основном работаем грузчиками. Правда, неплохо еще обладать инженерным мышлением, соображать технически, не мешает уметь столярничать, сваривать, припаивать…
Андрей:
– В машинисты сцены идут мужики с затянувшимся периодом взросления — ну те, которые любили в детстве из конструкторов собирать всякие предметы — краны, вышки, бульдозеры… Вот и мы в театре из груды деревяшек и железяк выстраиваем оформление спектакля. Все это прикручиваем, свариваем, склеиваем, и получается детская площадка, где резвятся актеры.
Невыездной я!
Гастроли — это особая песня не только для актеров, но и для машинистов сцены. Возможность посмотреть мир — как премия к маленькой зарплате. Разве можно забыть Иерусалим? Восточное небо с перевернутым месяцем, лазурь теплого моря, в котором так здорово купаться нагишом ночью, после спектакля… Правда, кроме поэзии на гастролях своя проза, свой напряг: сценография-то изготавливается для конкретной сцены Русской драмы, а тут ее надо приспосабливать к местным условиям:
На спектакле "Керри", который возили в Израиль, работал очень грамотный сценограф: декорации удобные, надежные. А вот с роялем, на котором "вживую" играл маэстро Паулс, были проблемы. Для инструмента в Русской драме изготовили специальный металлический сейф, в котором он и хранился. На гастролях устроители должны были предоставить свой инструмент. Паулс, естественно, нервничал. Вот наши машинисты и решили: главное, поскорее поставить рояль, чтобы маэстро мог начать репетицию.
– Вдруг выбегает на сцену местный, — вспоминает Юра. — Орет что-то на иврите, жестикулирует. Оказалось, рояль, который мы так лихо выкатили, стоит 150 тысяч долларов и его хранят как драгоценный экспонат в музее: руками трогать нельзя. Для Паулса же приготовили другой инструмент, подешевле… Но дело, наверное, не в инструменте — зал просто на ушах стоял, когда играл наш маэстро.
А на российских гастролях у виктюковского аэроплана из "Эдит Пиаф" перед самым спектаклем лопнуло колесо. Наши монтировщики кинулись к местным умельцам — помогите! Времени было в обрез — публика уже собиралась в зале. Пришлось вместо покрышки на обод натянуть простую веревку, закрепили ее надежно — ни зрители, ни актеры ничего не заметили.
Каждый театр ездит на гастроли со своими машинистами сцены, но бывает, директор просит гостям помочь. За дополнительную плату. Так случилось, когда в Ригу приехал Ярославский драматический театр. Наши машинисты сцены втроем три ночи подряд выгружали фуры с тяжеленными декорациями:
– Видать, в городе Ярославле избыток металла, который и употребили в театре. Натаскавшись тяжестей, пришли мы изможденные, руки ниже колен, к директору Эдуарду Ильичу Цеховалу: "Разве ж это деньги за такую работенку?" — говорим. А директор в ответ: "Да я сам удивился, что вы так мало запросили…" Вот тогда мы ощутили всю глубину собственного падения! — философски подытожил Олег.
Больше всего Олега огорчает, что он — невыездной в эпоху, когда железный занавес упал практически для всех бывших граждан СССР. Рассказывает он такую байку:
– Несколько лет назад Цеховал, уезжая на гастроли, попросил меня как серьезного человека передать знакомым рыбу — сига. Они должны были подойти к поезду Рига — Москва. А я в поезде неожиданно съел этого сига — проголодался, наверное. Прошло много лет, но Эдуард Ильич так и не смог мне этого простить: мало того, что постоянно напоминает мне про сига, так еще и на гастроли не пускает… Однажды режиссер Владимир Сергеевич Петров услышал, как я жалостно прошусь в поездку и очень удивился: "Эдуард Ильич, я чего-то не понимаю. Человек просится почти бесплатно в пыли-грязи, ночью, в рваной обуви и шапке-ушанке таскать какие-то тяжести, и ты его не пускаешь?!"
Чтоб ты провалился!
Монтировщики твердо знают: театр — это "черная дыра", где сутками пропадают люди. Вот у Райво был в тот день выходной, но ноги сами привели его к Русской драме — дай, думает, зайду на минутку к ребятам, кофейку выпьем вместе в буфете… Зайти-то он зашел, но обратно вышел не скоро:
– Театр — это болезнь, и если ты ею не заболеешь, то и не приживешься в этом специфическом учреждении, — считает Райво. — У нас тут такой "клуб по интересам", в свободное время играем в нарды, обсуждаем все, что нас волнует, — от иракской проблемы до репертуарной политики нашего театра.
В Русской драме за последние 20 лет было всего одно ЧП: во время спектакля толпа актеров выбежала на авансцену и резко затормозила. Сорвало крепления — щиты, и авансцена провалилась в оркестровую яму. Актриса Оля Никулина сломала руку, остальные не пострадали.
А на гастролях в Севастополе такое ЧП случилось: где-то по дороге застряли две фуры с декорациями. Было принято решение: в условиях страшнейшего цейтнота изготовить подобие декораций по принципу: "Я тебя слепила из того, что было". И ведь слепили!