После покушения Чепелкин долгое время находился в больнице, а его супруга Инга Чепелкина заявила, что киллер таким образом хотел отомстить ей за бесконечные судебные тяжбы с миллионером, владельцем земель. В этой связи называлось имя крупнейшего в Латвии землевладельца Гатиса Сакнитиса. За этими событиями и последовали разоблачительные высказывания людей, так или иначе имеющих отношение к судебным исполнителям, факты и статьи, которые стали сыпаться как из рога изобилия.
Так, в июле газета Diena опубликовала статью, в которой говорилось, что в Латвии существует крупнейшая организованная преступная группа должностных лиц, которая использует свои полномочия для требования взяток и присвоения собственности. И главную роль в этой системе играет руководитель Латвийского совета присяжных судебных исполнителей Инга Чепелкина, заявил Diena один из бывших сотрудников Министерства юстиции, пожелавший остаться неназванным.
Якобы благосостояние судебного исполнителя складывается из взяток и незаконных аукционов, на которых ценное имущество продается "за бутерброд", а далее — по рыночной стоимости, рассказал газете бывший гражданский муж Чепелкиной — Райво Сартс. Кроме того, Сартс является важным свидетелем в деле о мошеннической сети судебных исполнителей, расследованием которого занимается Бюро по предотвращению и борьбе с коррупцией (БПБК).
До 1999 года Сартс в сотрудничестве с Чепелкиной посетил сотни аукционов по всей Латвии и выполнял все распоряжения своей гражданской супруги, в том числе передавал конверты со взятками (от 20 до 2000 латов) судебным секретарям, которые должны были утвердить "левые торги". Доказательства этой информации имеются в распоряжении БПБК. Утверждения Сартса газете также подтвердила бывший прокурор Диана Круминя–Вилдава, отметив, что описанная схема соответствует действительности. По ее словам, основная часть мошенников сконцентрирована в Риге и Юрмале, где собственность достаточно дорогая.
Однако Инга Чепелкина заявила, что все написанное в газете Diena — стопроцентная неправда. В одном из интервью Чепелкина предположила, что шумиха с отстранением от должности трех судебных исполнителей, подозреваемых в махинациях, нужна главе минюста Солвите Аболтине, чтобы отвлечь внимание общественности от поднятого ею вопроса об оплате труда судебных исполнителей.
Так или иначе, но сложившейся ситуацией были недовольны и борцы с коррупцией. В БПБК считают, что судебные исполнители обладают иммунитетом, установленным законом. Борцы с коррупцией неоднократно делали попытки изъять из бюро судебных исполнителей документы, необходимые для расследования тех или иных преступлений, но закон запрещает это делать без санкции суда.
Тем не менее скандалы вокруг судебных исполнителей закончились тем, что прокурор Рижского судебного округа Эвия Даугуле постановила запретить Инге Чепелкиной исполнять обязанности присяжного судебного исполнителя до принятия судебного решения по уголовному процессу. Мера пресечения к Чепелкиной применена в рамках процесса, возбужденного по жалобе лица, в интересах которого судебный исполнитель работала над делом по взысканию средств.
Более подробной информации пока не предоставляется. Но Инга Чепелкина решила действовать на опережение и 28 ноября лично обратилась в минюст с просьбой освободить ее от выполнения служебных обязанностей. "Уважая решение прокурора Рижского окружного суда Эвии Даугуле, я сама попросила Министерство юстиции освободить меня с поста. Мера пресечения назначена без достаточного учета фактических обстоятельств дела. Решение прокурора Рижского судебного округа об изменении меры пресечения я планирую обжаловать и считаю, что обвинение в рамках вышеупомянутого дела выдвинуто необоснованно", — говорится в заявлении Чепелкиной.
Вчера же стало известно, что глава минюста Солвита Аболтиня, принимая во внимание решение прокурора о привлечении главной судебной исполнительницы к уголовной ответственности за злоупотребление служебным положением, планирует в ближайшее время подписать распоряжение об отстранении Чепелкиной.
1. полоса 13
Теодор Тверийонс: "Банки — не полицейские"
Теодор Тверийонс руководит Латвийской ассоциацией коммерческих банков с 1992 года. Что только не происходило за это время с флагманской отраслью латвийской экономики! Банковский кризис 1995 года, российский дефолт 1998–го, применение новых нормативов в связи со вступлением Латвии в Европейский союз, критика со стороны американского минфина… Сегодня мы беседуем о том, чего на самом деле хотят ЕС и США от латвийских банков и как жить в этих предлагаемых обстоятельствах.
Константин КАЗАКОВ
— Некоторое время назад министерство финансов США устроило довольно большой скандал в связи с якобы причастностью латвийских банков к отмыванию "грязных денег". История вроде бы благополучно закончилась, однако, как говорилось в анекдоте, осадок остался. Как вы оцениваете последствия тех заявлений? Насколько повлияла эта ситуация на отношение к латвийским банкам со стороны Запада?
— Начну с небольшого экскурса в историю. Банковская система Латвии развивалась и развивается стремительными темпами. Так получилось, что в отличие от соседей, той же Эстонии, наши банки смогли найти спрос на свои услуги за пределами страны, в первую очередь у восточных соседей — России, Украины. В результате в банковской деятельности появилась очень приличная нерезидентская составляющая. В прошлом году, к примеру, удельный вес нерезидентских вкладов составил около 54%. Безусловно, это самым непосредственным образом повлияло на темпы развития наших банков. Ситуация классическая: количество перешло в качество.
В марте 2004 года госдепартамент США, выступая с годовым отчетом по борьбе с наркотиками, где есть раздел о борьбе с отмыванием денег, впервые назвал Латвию региональным финансовым центром. В документе говорилось, что у нас должны быть повышенные требования к счетам. И вот почему. Если бы речь шла о том, что мы предоставляем услуги только на своем внутреннем рынке, то регулирующие правила — это наше дело.
Но коль уж мы стали независимым финансовым центром, раз уж через Латвию проходит много транзакций в долларах (а это прямая взаимосвязь с США), то мы должны считаться с международными стандартами и требованиями. То есть в документе говорилось о республике вообще. Конкретно же к банкам относилось высказывание о стремительном росте нерезидентских участников, а также замечание, что не во всех банках введены процедуры по борьбе с отмыванием денег международного стандарта.
— Что это за процедуры?
— Закон устанавливает ряд действий, которые должны предпринять банки, чтобы определить, какие деньги "грязные". Плюс к этому указано, как нужно работать с клиентами, чтобы знать их бизнес. Это технические детали. Но речь о том, что существует закон, а есть еще различные дополнительные нормы, предусматривающие лучшую выполняемость этого закона… Но, возвращаясь к докладу, самое главное, что нас признали финансовым центром региона. И, естест-венно, спросили: способны ли мы справиться с потоками денег, которые идут с Востока? Как мы знаем, на Западе, к сожалению, отношение к тому, что происходит на Востоке, в России, довольно–таки настороженное.
— Следовательно, вы хотите сказать, что контроль за сделками начался не в 2005 году, а годом ранее?
— Вот именно. И произо-шло это по инициативе самих банков во главе с ассоциацией. В марте прошлого года мы приняли специальное положение по использованию всех процедур. Это положение подтвердили все банки, оно согласовано Комиссией по рынку финансового капитала. В документ включены нормы, которых на тот момент не было ни в директивах Евросоюза, ни в латвийском законодательстве. Но мы базировались на мировом опыте, прежде всего базировались на требованиях, предъявляемых в США.
— Нужно ли было так перенимать американскую систему?
— Подход очень прост: хочешь работать с долларами, принимай правила игры, которые диктуют США. Американцев не интересует, какие законы существуют у нас, в Европе. Если им кажется, что транзакция, проводимая через какой–то наш банк, является подозрительной, то они будут руководствоваться своими законами.
Попросят предоставить больше информации о клиенте согласно американским законам, и их не будет волновать, что наши законы этого не предусматривают. Таким образом, наши банки вынуждены собирать информацию о своих клиентах. Поэтому и были введены соответствующие нормативы. И если до 2003 года папки клиентов–нерезидентов были тоненькими, то сейчас — это довольно толстые тома. Те же клиенты, которые не желали предоставлять дополнительную информацию о себе, ушли из латвийских банков.
— И банки потеряли часть бизнеса…
— Сразу привожу другой пример. Если раньше нерезидентская составляющая была 54%, то сегодня этот показатель — 49%. Это означает, что потеряно 5% удельного веса. Клиентам, безусловно, не было понятно: почему вдруг в банке начинают задавать множество вопросов, которые ранее не возникали? Надеюсь, что эта большая и не особенно приятная работа подходит к концу, те клиенты, которые не захотели понять ситуацию, ушли, с оставшимися будем работать по новым правилам.
Нужно отметить, что в этом году в банках постоянно проводили ревизии. И на сегодня с уверенностью можно сказать, что все банковские процедуры соответствуют самой передовой мировой практике. Банки умеют различать, где "грязные", а где "чистые" деньги, в тех рамках, в которых им до-зволено это делать. Банк никогда не будет рентгеновским аппаратом, поэтому требовать, чтобы банк гарантировал непричастность своего клиента к каким–либо сомнительным операциям, невозможно. Такого нет нигде.
В этом году, конечно, повлияло на отток клиентов еще и то, что были неудачные выступления латвийских должностных лиц и, естественно, включение двух коммерческих банков в "черный список". Между тем мы надеемся, что все подо-зрения будут рассеяны, так как никаких доказательств о реальной причастности этих банков к отмыванию денег не предъявлено. — Какие действия в соответствии с принятыми правилами должен предпринимать банк, если он подозревает причастность своего клиента к отмыванию денег?
— По закону мы должны сообщать о подозрительных сделках в надзорные органы. Если же очень сильно пахнет отмыванием денег, банк имеет право отказаться от обслуживания счета.
— На все процедуры по отслеживанию клиентских денег, о которых вы говорите, тратится много денег. По мнению влиятельного издания The Economist, эти затраты неадекватно высоки.
— Полностью поддерживаю мнение этого журнала. Но умные головы из государственных учреждений ЛР заявляют, что это естественная составляющая банковского бизнеса. Мол, объективные расходы… В свое время и введение компьютерных систем было очень дорогим, и установка банкоматов. Но если посмотреть на статистику, то прибыль латвийских банков, несмотря на большие дополнительные расходы, растет. Притом хорошими темпами. Расходы же окупаются тем, что с их помощью формируется имидж, без которого можно потерять больше, чем потратить.
— Вы упомянули об отношении государственных структур. Как вы оцениваете степень взаимодействия банков и госучреждений в вопросах, связанных с подозрениями в отмывании денег?
— Есть два уровня соприкосновения с этой проблемой. Первый — это законодательство, нормативная база. На этом уровне ассоциация прекрасно сотрудничает с государством. Грех жаловаться. Наши замечания и предложения в основном принимаются во внимание. Мы нормально говорим со всеми: комиссией по рынку финансового капитала, парламентом, Министерст-вом финансов. Но есть второй уровень — практическая реализация требований законодательства. Здесь у нас бывают очень большие трения с контролерами. Они, на мой взгляд, иногда перегибают палку, ставя во главу угла формальные моменты и забывая о самом законе по существу.
— Например?
— Для проверяющего важнее определить наличие нужной бумажки. Если таковой не находится, он заявляет, что банк не знает своего клиента. И он не слушает возражений, ему необходимы документальные доказательства. Когда бюрократические моменты берут верх над здравым смыслом, это ненормально. К тому же ответственность за то, отмывает клиент деньги или нет, несет банк, а не проверяющий.
Об этом надо помнить. Чем отличается Латвия от Германии, Франции, Испании, Израиля, США? Сознательно называю эти страны, потому что там в течение последних лет были конкретные случаи вовлечения банков в отмывание российских денег. Там проводились расследования, аресты, виновные сейчас находятся в заключении.
У нас фактов нет, арестов не проводилось, зато разговоров — сколько угодно. Очень часто наши контролеры перестраховываются, желая кипами справок доказать свою работу. Но это удлиняет процесс обработки данных и нервирует клиентов. Между прочим, когда вы говорили о больших затратах, то, полагаю, основная их часть приходится как раз на эту бумажную волокиту. Эти траты можно было сократить, и борьба с отмыванием денег не пострадала бы. Но у нас подходят к этому не так, как требует дух закона, а ограничиваются буквой.
Но надо сказать, что грешат и банки. Иногда, вместо того чтобы копаться в истории счета, разговаривать с клиентом, они сразу сообщают в государственные органы о том, что такие–то деньги являются подозрительными. Оправданием служит то, что со стороны государства постоянно звучат похожие на шантаж угрозы о запрете на деятельность и тому подобных вещах. Обстановка — не самая спокойная в общем. Поэтому банки периодически идут более легким путем.
— Но не получается ли так, что вместе с водой выплескивают и ребенка? Ведь из большого количества подозрительных денег явно меньшая часть действительно является таковой.
–Здесь еще необходимо учитывать также, что отмывание денег — вторичное преступление. Перед тем как отмыть средства, сначала нужно их добыть, совершив преступление. И банки вынуждены не только бороться непосредст-венно с нечистыми деньгами, но и раскрывать те преступления, в результате которых и получаются эти грязные деньги. Характерен в этой связи пример с экспортом. По сути — это обыкновенное экономическое преступление, которым должны заниматься не банки, а правоохранительные органы и Служба госдоходов. Но никак не банки.