Прошедший на этой неделе суд постановил оштрафовать по административному делу правозащитника Юрия Котова на 25 латов. За что же наказали члена Латвийского комитета по правам человека с 1994 года, активиста Штаба защиты русских школ, геофизика по специальности, а ныне пенсионера Котова? За убеждения, уверен он.
Ножницы — оружие пикетчика

— Вина моя состояла в том, что 7 февраля сего года я с утра пришел к Анниньмуйжской гимназии и стал раздавать листовки, призывающие школьников, педагогов и родителей прийти к сейму 10 февраля, в день пленарного заседания, на пикет в защиту русских школ, — рассказывал Юрий после заседания. — Ко мне подъехали два стража порядка из муниципальной полиции и стали спрашивать, где мое разрешение из самоуправления на пикет. А я в ответ заметил, что ст. 13 п. 2 ч. 1 закона "О собраниях, шествиях и пикетах" гласит, что "для не объявленных и не организованных пикетов разрешения не требуется".

Они хотели меня обыскать, приказали поднять руки и положить их на капот машины. Я не подчинился, а они вдвоем стали выкручивать мне руки. Это было больно, я вырвался и прыгнул в машину — в надежде, что там они продолжать крутить мне руки не будут, тем более что мы едем в участок. Но я ошибся… У меня до сих пор болят руки, когда я их поднимаю, особенно правая..

В участке меня обыскали, найдя крохотные складные ножницы и сочтя их "холодным оружием", сняли ремень с брюк и пригрозили, что если я сам не расшнурую ботинки, мне разрежут шнурки. В итоге полицейский все же аккуратно развязал, а не разрезал шнурки ножницами. После составления протокола часа два меня продержали в очень холодной комнате, где зуб на зуб не попадал (был февраль!), а потом отпустили.

По стопам Махатмы Ганди

— Так что же вам инкриминировали?

— На меня завели два дела — "О задержании" и "О сопротивлении полиции при задержании". По обоим прошло по три судебных заседания, и по первому делу я был оправдан — суд не усмотрел моей вины. Тогда получается вдвойне странно и нелогично — если задержания не было, то как же я мог оказать сопротивление? Значит, судить меня не за что. И я ожидал оправдательного решения. Оказалось, тщетно.

Надо сказать, ЗаПЧЕЛ удается договариваться с полицией, если даже заявка на пикет была подана, но разрешение не дано. Их чаще всего муниципалы не трогают. А вот на отдельных пикетирующих силу свою показывают. Я еще и раньше часто проводил у себя в районе пикеты и специально брал с собой текст закона "О собраниях, шествиях и пикетах", чтобы показать тот пункт, где сказано, что такого рода необъявленные пикеты не требуют разрешения местных властей.

Поступали со мной по–разному: просили показать документы, требовали уйти, звонили по начальству — короче, давили. Но чаще всего уезжали с миром. А 7 февраля нас с Николаем Онищуком все же в "воронок" затолкали.

Но 9 февраля мы с Николаем снова пришли к школе, и я, как законопослушный гражданин, сам позвонил в полицию, сказав, что снова провожу пикет. Полиция приехала, понаблюдала, пожурила нас за то, что мы стоим у самой двери и надо бы отойти подальше, и уехала.

А я снова и снова выхожу и буду выходить на пикеты. Ненасильственное сопротивление — один из очень действенных методов борьбы с дискриминацией.

В свое время Индия таким способом освободилась от колониальной зависимости. Махатма Ганди призывал не исполнять законы, которые были не только дискриминационными, но и унизительными для народа. Жители страны не только не могли участвовать ни в каких выборах, но ими и правили назначенцы метрополии.

Просто неисполнение законов порвало цепи рабства. Акции ненасильственного сопротивления считаются обычными для развитого гражданского общества, но в Латвии на проводящих такие акции специально натравливают полицию, чтобы их запугать. Но это не всегда приносит результаты.

— Вы хотите этим сказать, что смелость города берет и давление госмашины ослабевает при виде спокойной уверенности в своей правоте…

— Да, сопротивление приносит свои плоды. В законе об образовании 98–го года было записано, что во всех латвийских школах обучение должно происходить ТОЛЬКО на латышском. Но благодаря нашим выступлениям, митингам и пикетам были приняты поправки к закону, вводящие пропорцию 40:60. Но только в 2004 году, по представлению тогдашнего министра по делам интеграции Нила Муйжниекса.

Мы, конечно, требуем, чтобы весь процесс обучения шел на русском, но можем согласиться, на худой конец, на 25% предметов на латышском. По нашему глубокому убеждению, школьники должны знать латышский на "отлично", но выбирать язык общения с другим человеком — это наше право. Навязать нам закон, обязывающий нас общаться только по–латышски, властям не удастся. Бойкот до победы

— Выступавший на суде юрис-консульт полиции самоуправления Оскарс Йонанс говорил о том, что есть родители, которые недовольны тем, что вы предлагаете их детям вместо занятий ходить на пикеты, и то же инкриминировал вам в обвинительном заключении судья Бейтиньш…

— Мне хотелось бы посмотреть в глаза родителям, которые выступают за то, чтобы соблюдать несправедливый латвийский закон. Но на подобное собрание администрация школы мне разрешения не дает, хотя я обращался с этой просьбой не единожды.

Представьте, какие рабские решения — даже собраться обсудить нельзя! Впору, как у Чехова, "по капле выдавливать из себя раба". Да и кто принимал такой закон — 70 национально озабоченных депутатов? И мы, полмиллиона неграждан, должны подчиняться решениям депутатов, которых мы даже не имеем возможности выбрать?

У них не только не хватает ума правильно и трезво оценить обстановку, но у них попросту нет совести. Латышская пресса внушает, что все русские приехали в Латвию на танках в 40–м году, и мало кто из латышей задумывается о том, что у простых русских людей, живущих здесь десятки и сотни лет, те же права на эту землю, что и у них. Но на этой лжи строится вся законодательная работа. Давно пора бы понять, что русские подобной дискриминации не примут. И мы будем стоять на этом до конца. Несправедливые законы должны быть бойкотированы.

Старшеклассники, уже взрослые люди, должны сознательно сделать выбор: идти на пикет или нет, пропуская ради этого занятия. Они уже хлебнули этой реформы и почувствовали, что очень много теряют. Это ведь просто изучение латышского языка, не имеющее к конкретному предмету никакого отношения. Если бы научили ребенка латышскому как следует, был бы другой разговор. Но этого нет.

Ожидайте привет из Страсбурга!

Нас, правозащитников, упрекают в политических методах борьбы с реформой, но ведь это должно быть кровным делом педагогов. А они молчат. Должно быть обеспечено право выбора языка образования, как это предусмотрено всеми международными нормами, той же Рамочной конвенцией.

Ее у нас приняли с оговорками, сводящими ее суть на нет. По международным нормам в местах компактного проживания нацменьшинств им разрешается обращаться в органы местного управления на родном языке, а в Латвии — нет.

Мы выступаем ТОЛЬКО в тех правовых рамках, которые уже давно приняты международным сообществом. Мы никаких особых прав не добиваемся, настаивая, чтобы права человека в международном контексте соблюдались и в Латвии. И ходить по центру города со свастикой мы не позволим, к тому же это уже давно осуждено мировым сообществом. А латвийские политики утверждают, что у нас, дескать, другие понятия о войне, о борьбе с нацизмом и — новый поворот! — Нюрнбергский процесс–де был не совсем справедливым.

— Юрий, вы мужественный человек, но есть жизнь, жесткая к тем, кто не подчиняется ее законам. Вы сейчас без работы, живете на пенсию, жена тоже собирается на досрочную пенсию, а дочь сдает выпускные экзамены в школе. Ей же нужно учиться дальше, жить в этом обществе. Не боитесь сделать всю семью "персонами нон грата"? А остаться без средств? Что подвигает вас на такие акты гражданского мужества?

— Бояться нечего — пока никаких репрессий против меня и моей семьи, не считая этих шести заседаний судов и 25 латов штрафа, не было. Но я это решение обязательно обжалую. Сначала в Окружном суде, а потом — в Европейском суде по правам человека. Латвия еще получит судебный иск из Страсбурга на многие тысячи латов. Нас же самих власти упрекают в отсутствии диалога. Но ведь с нами разговаривать не хотят, просто за людей не считают. И с этим мириться нельзя.

А у полиции задание — показать таким, как я, кузькину мать. У нее миссия — запугать, чтобы этих пикетов не было. Но даже в решении суда упомянуто в качестве смягчающего обстоятельства то, что я действовал не из злого умысла, а исходя из своих убеждений. Хотя вы видели, как меня всячески старались "засудить", исполняя задание. Высказывать свои убеждения — святое право любого человека. Благодаря нашим усилиям это, надеемся, вскоре поймут и в Латвии.

Seko "Delfi" arī Instagram vai YouTube profilā – pievienojies, lai uzzinātu svarīgāko un interesantāko pirmais!