— В наши дни религиозные и коммерческие аспекты праздников тесно переплелись. В конце концов, и христианство, подобно другим религиям, в условиях потребительской культуры коммерциализуется. Сегодня, нравится нам это или нет, мы находимся на рынке разных религиозных идей, где важно преподнести и распространить определенный продукт — религиозную идею, идентичность конкретной религиозной группы. Коммерциализация и популяризация религиозных идей в этом смысле не противоречат друг другу, ибо это взаимосвязанные процессы. Другой вопрос, как мы их оцениваем, и что в конечном итоге становится определяющим. По ходу истории это было вызовом для любого движения, которое, естественно, хотело, чтобы люди откликались на его идеалы, а в повседневной жизни эти идеалы зачастую сливались с такими аспектами, как выгода, власть, интересы политической элиты и так далее.
— Или с чувством семейственности.
— Разумеется. Мы не должны сбрасывать со счетов то, что традиция Рождества складывалось в европейской культуре веками. Оно особенно связано с той формой семейственности, которая в XIX веке выражалась в культуре среднего слоя как патриархальная модель семьи — счастливой семьи, которая с отцом как главой семьи собирается вокруг елки. Но это не означает, что в наши дни человек не может найти в рождественской символике какие-то другие важные для него ассоциации, которые внушают стабильность и интимность.
— Если говорить о коммерциализации религии, наверное, можно говорить и о рекламе религии. Как вы считаете, нужна ли такая реклама, чтобы вернуть людей в церковь?
— Любая реклама принадлежит к тому способу, каким социальные движения заявляют свои идеи. Будь то политическая партия, религиозная группа или какая-то другая организация, ни одна структура в современном обществе не может обеспечить свою узнаваемость без рекламы. При этом можно говорить и о ситуациях, когда неудачная реклама вредит образу конкретной группы. В отношении религии важно и то, чтобы реклама не затрагивала мировосприятие другой религиозной группы или неверующих людей, чтобы она не была слишком навязчивой. Это касается индустрии рекламы в целом, но это одновременно и вопрос к самим себе: в какой мере мы допускаем вторжение рекламной индустрии в нашу жизнь? Рекламную индустрию не надо мистифицировать, ее влияние зависит и от позиции индивида.
Христианин-буддист против христианина-националиста
— В наши дни можно говорить о перекрывании разных религиозных идентичностей, и конфессиональные идентичности для многих людей не так важны, ибо люди выбирают себе церковь по другим критериям. К примеру, потому, что им нравится музыка, нравится священник или место богослужений находится ближе к месту жительства. Как часто в разговорах можно услышать, например, фразу "я пойду к Рубенису" или "я пойду к Мазису". Человеку важен популярный в обществе священник, и этой фразой собеседник косвенно показывает, что именно для него первично при выборе своей церкви. Может быть и так, что у человека религиозная идентичность настолько многослойна, что он посещает церкви разных конфессий и не связывает себя с какой-то одной.
— Более того, христианин может, например, читать книги по буддизму и находить поддержку в других религиях!
— Конечно. Например, многие американские унитаристы, сторонники радикального реформаторского направления XVI — XVII веков, в наши дни участвуют в межрелигиозном диалоге, и, как показывают опросы, одновременно считают себя и христианами, и буддистами. Латвийское законодательство о религиозных организациях в этом смысле не поспевает за временем, мультирелигиозные идентичности трудно фиксируются юристами, которым традиционно важно как можно точнее сформулировать субъект права. У нас нет такого опыта, как в ряде других западных стран, где один приход может принадлежать к разным конфессиям. В постсоветском социальном пространстве наблюдается ориентация на прошлое и обращение к ультранационализму. Поэтому не удивительно, что возрождается лозунг царских времен, что быть русским значит быть православным, так же как быть евреем — значит быть ортодоксальным иудеем. Этим игнорируется разнообразие, которое существовало в прошлом, когда многие представители русской аристократии XIX века увлекались идеями католицизма и протестантизма, а в еврейской общине Германии распространялся либеральный и реформированный иудаизм, который представлял иудейство не только как этнически замкнутую, но и универсальную религию. Этнорелигиозные стереотипы приспосабливают прошлое к своей идеологии. В случае с Латвией это еще сложнее. Здесь нет такой одной религиозной группы, которая бы доминировала. Происходит взаимодействие протестантизма и католицизма.
— Считается, что церковь отделена от государства, а государство — от церкви, но, например, при регистрации брака в загсе нас спросили, какова наша конфессиональная принадлежность. Мне кажется, это некорректно. Как, по-вашему, насколько в Латвии реально, а не условно существует отделение государства от церкви, а церковь — от государства? В каких сферах они встречаются, а где их интересы совершенно не перекрываются?
— Здесь есть несколько аспектов. Во-первых, церковь как юридическое лицо всегда будет иметь отношения с государством. Хотя бы при регистрации в Управлении по делам религии. Как и любая другая организация, церковь тоже ищет свое лобби в политике. Само по себе это неплохо, проблемы возникают тогда, когда ее используют, чтобы потребовать особых прав для одной религиозной группы, исключая права других.
Кроме того, вполне понятно, что идеи, за которые выступают представители отдельных религиозных организаций, касаются политики, и в определенном социальном контексте они играют важную роль социально-политического катализатора. Но с этим связаны и негативные явления. В постсоветском социальном пространстве формируется такой симбиоз государства и церкви, при котором политические силы (а партии у нас это главным образом бизнес-проекты, которые облекаются для вида в одежды политических идей) используют религию для своих целей, чтобы просто заполучить как можно больше избирателей. В этом не стоит винить только незрелую политическую культуру постсоветских стран. Тут надо говорить о кризисе западных моделей парламентской демократии, ибо важнее образования и профессионализма стала способность политиков и зависимых от них чиновников угождать узкопартийным интересам. Отрицая их утопию идеального государства, ведущую к тоталитаризму, стоит прислушаться к критике демократии, высказанной еще Платоном: демократия делает "неравных равными".
С другой стороны, есть религиозные организации, которые хотят для себя особых прав. И именно здесь начинаются проблемы.
— Вы ставите знак равенства между религиозными и негосударственными организациями?
— На мой взгляд, было бы хорошо иметь одно общее законодательство для негосударственных организаций. Например, я за налоговые льготы для религиозных организаций, но такие же полагаются и негосударственным организациям в целом, ибо сильные НГО укрепляют гражданское общество. Там, где особо оговорены права отдельных религиозных организаций, и появляется дискриминация других религиозных групп. Хороший пример — недавний договор между государством и православной церковью о том, что без согласования с Латвийской православной церковью ни одна другая структура не может использовать слово "православный" в своем названии. Это автоматически исключает то, что кто-то другой, например, мы, трое участников этой беседы, можем зарегистрировать православную общину, если бы мы этого захотели. Хорошо, мы понимаем, что это последствие идеологии, которая в православии формировалась исторически: на одной географической территории — одна церковь. Но разве в современных условиях государство должно эту идеологию поддерживать, ведь и православие в наши дни все сильнее фрагментируется? Смотрите, что происходит на Украине и в России, где несколько православных церквей. И если государство преступает границу и дает преимущество какой-то одной группе, это может вызвать напряженность.
— Чтобы закончить тему об отношениях государства и церкви, скажите, как вы оцениваете ситуацию в образовании, если говорить о преподавании основ христианства в школе?
— Я всегда считал, что в школе нужны уроки религии, причем в таком виде, чтобы человек получал сравнительную информацию по истории религии. Я не согласен с теми, кто говорит, что это атеистическая методология. Я считаю, что школы должны уделять внимание такому важному измерению человеческой жизни, как религия, но в таком виде, чтобы дать людям возможность самим сформировать свое понимание религии. Много тому примеров можно найти в Англии, где в школе учат разным религиям, давая возможность представителям этих религий высказаться, а потом уж их слова можно анализировать и сравнивать. Конфессиональное христианское обучение на уровне приходских воскресных школ заслуживает поддержки и вполне логично, ведь приходы — это естественная среда, где может проиходить религиозное обучение. Если же в государственных школах акцентировать одну или несколько конфессий, неизбежно возникнет напряженность.
Публикуется в сокращении Delfi. Полная версия