— Юта, как вам быть начальником KNAB, не устали еще? Все–таки предыдущая работа в Полиции безопасности была совсем иной — приходилось участвовать в оперативных разработках, задержаниях, была какая–то динамика в жизни. А тут — цивильный кабинет с евроремонтом, более сотни подчиненных, довольно чистая работа по выявлению коррупционеров.
— Нет (улыбается). Не устала. Но работы очень много. Я пришла к выводу, что предотвратить и бороться с коррупцией силами 110–120 человек невозможно. Поэтому мы очень тесно сотрудничаем со всеми заинтересованными структурами, в том числе и с бывшими коллегами. Работаем как со структурами МВД, так и с самоуправлениями. Кроме того, вносим на рассмотрение в Сейм поправки к законам. Скучать не приходится. К тому же, что касается коррупции, мы уже начали передавать уголовные дела в прокуратуру.
— Когда вы только претендовали на должность начальника KNAB, у вас была установка сократить число начальников, потому что из ста с небольшим человек более сорока — это руководители. Что удалось уже сделать?
— Удалось несколько изменить структуру борьбы с коррупцией, урезать административный аппарат. За счет этого увеличилось число дознавателей, которые занимаются непосредственно рассмотрением дела и принятием решений, с шести до десяти. Кроме того, прекращена двойная регистрация всех документов. Теперь все находится в соответствии с правилами Кабинета министров.
— Ну а чем уже можете похвастаться? Я имею в виду конкретные уголовные дела.
— Я бы не хотела говорить, что вот я пришла, и тут все началось. У нас есть статистика. Которая относится к бюро в целом. С 1 февраля по 31 декабря было возбуждено 18 уголовных дел, из них по восьми началось уголовное преследование. В наше делопроизводство мы переняли 3 уголовных дела, по одному из них также начато уголовное преследование. И еще хотела бы отметить такой момент: среди этих дел есть обычные, которые расследуются довольно быстро, и хозяйственные, то есть очень объемные. В них и людей гораздо больше фигурирует, и сотрудников занято очень много. Например, дача взятки. Там все ясно: есть факт, один человек, один эпизод.
И, например, дело о цифровом телевидении.
— Вы упомянули скандальное дело о цифровом телевидении…
— Но я бы не хотела говорить по нему более конкретно. О тех делах, по которым еще идет работа, говорить некорректно. А среди тех, что уже переданы в прокуратуру: Аташиенское дело, в котором обвиняемым выступает председатель волостного совета; дело двух столичных полицейских, которых взяли с поличным при получении взяток. Передано в прокуратуру довольно важное дело работницы информационного центра МВД, которая незаконно передавала важную информацию. Причем систематически, на протяжении нескольких лет.
— И все–таки, дело о цифровом телевидении. Не помешает ли ходу расследования освобождение главного фигуранта Харийса Кронгорнса? Вы так старались, задерживали его, добивались продления ареста, а тут начались выступления в защиту Кронгорнса, и его отпустили…
— В данном случае речь идет о раскрытии преступления, а освобождение Кронгорнса — всего лишь изменение меры пресечения. Так как дело находится у прокурора и он принял такое решение, значит, у него были основания для принятия такого решения, значит, оно соответствует целям следствия.
— А как же слух, что вот–вот по этому делу за решетку отправятся еще 10 человек? Чьи фамилии в этой связи только не звучали?!
— Я бы очень не хотела комментировать высказывания в прессе. Я только хочу сказать, что следствие продолжается, KNAB активно участвует в процессе.
О политике
— Вашу кандидатуру дважды не поддержали депутаты Сейма, но вы все равно руководите KNAB — премьер добился своего. После этого немудрено, что вас называют человеком Репше, обвиняют в тесном сотрудничестве с ним. Тяжело с таким грузом работать?
— Для меня самое главное то, что я знаю: ничьи указания не выполняю. Никто мне их не дает. Об этом даже абсурдно говорить. Что мне может сказать Репше в отношении каких–то уголовных дел? За уголовные дела ответствен следователь — я же не могу ему навязать свою точку зрения. Он ведет следствие, прокурор санкционирует действия, которые необходимы, например оперативные эксперименты, суд избирает меру пресечения, выносит решение, скажем, о содержании под стражей. Я просто не имею права вмешиваться во все эти вопросы. Эта система отработана до автоматизма.
— Ну хорошо, а вы можете как на исповеди у священника сказать: мне ни разу не приходилось выполнять политические заказы?
— Да, могу. Мне не приходилось выполнять политические заказы. Я в этом уверена. И для меня это самое главное.
— Хорошо, поставим вопрос по–другому. Может, вам приходилось чувствовать на себе политическое давление? Тот же бывший ваш заместитель Валдис Пумпурс утверждал, что на него сильно давил Данс Титавс — помощник премьера.
— Связи с политиками у нас в данный момент почти нет. С партийными деньгами уже давно разобрались. Надеемся, что политические интересы не будут нам мешать работать.
— Но политики вас недолюбливают. Вот и в минувший четверг в Сейме было отложено рассмотрение вопроса о расширении ваших полномочий.
— Данные изменения в законе о совете KNAB нужны не лично мне, Юте Стрике, а начальнику этой структуры. Они очень необходимы, потому что в нынешней редакции они абсурдны, неконкретны. В данный момент в законе написано, что совет может решать любой вопрос, который относится к компетенции начальника. В такой редакции закон о KNAB находится в противоречии с Уголовно–процессуальным кодексом. Совет — это все заместители, руководители отделов. Более двадцати человек. И чисто теоретически вопрос о возбуждении или закрытии уголовного дела, о задержании, скажем, Харийса Кронгорнса — это все нужно решать сообща. Принимать на работу сотрудников и увольнять их — тоже сообща… А это уже коллективная ответственность. Что это такое, вы знаете. Поэтому после анализа тех советов, которые были даны Генпрокуратурой и другими структурами, была разработана данная редакция закона, которая была внесена на рассмотрение в Кабинет министров, а теперь и в Сейм.
О коррупции в регионах
— Когда мы говорим о коррупции в государстве, то обычно под этим словом подразумеваем столицу: здесь крутятся большие деньги, выгодные заказы и прочее, а значит, именно здесь работают самые главные взяточники. А тем временем в маленьких городах и волостях сидят чиновники, которые наверняка тоже берут деньги. Но сидя здесь, в Риге, до них не добраться. Может, стоит создать филиалы бюро по всей стране?
— Это вопрос административный, и нужно его сопоставлять с возможностями бюджета. Люди, которые там будут работать, — смогут ли они быть объективными? Чисто человеческий фактор — дружеские и родственные связи — может создать барьер для объективной работы. Да и Латвия не настолько большая страна, чтобы из одного региона в другой не доехать за 4–5 часов. Пока гораздо выгоднее ездить в командировки.
— Но вот у нас есть информация, что группа депутатов Сейма обращалась в KNAB с просьбой рассмотреть факты коррупции в Лиепае. Имеются официальные запросы. И ваши сотрудники вроде бы даже интересовались этим городом. Однако ходят слухи, что после того, как мэр города дал "зеленый свет" "Новому времени" на предстоящих муниципальных выборах, интерес к этому городу со стороны вашей структуры поутих. Почему?
— Все–таки мы оперируем фактами. А слухи, которые рождаются, мы не принимаем во внимание. Конечно, к нам поступает много заявлений и в отношении решений самоуправлений, и в отношении судей и так далее, но это, как правило, жалуются недовольная или проигравшая стороны. В любом случае, если факты действительно указывают на коррупцию, то мы, уверяю вас, работаем в данном направлении. И партийная жизнь тут ни при чем.
О себе
— С самого первого дня, когда о вас заговорили как о будущем руководителе KNAB, вокруг вас создался ореол таинственности. О себе вы рассказываете очень мало.
— Я отвечала на все заданные мне вопросы. Если вопросы не касались личной жизни.
— И все–таки: где вы родились, где учились, остались ли какие–то воспоминания о том времени?
— Такие вопросы меня обычно смущают… Я родилась в Москве, окончила московскую школу в Брежневском районе, теперь он, кажется, называется Черемушкинский. После школы уехала в Ригу. В Москве да и в России не была с 87–го года. Что мне запомнилось? Наверное, масштабность жизни.
— Как получилось, что вы приехали в Латвию?
— Я всегда знала, что буду жить в Латвии. Мало что понимаю в научно–теоретической работе, но мои родители занимались именно этим. Работали в НИИ. Так они и оказались в России — применить их профессии здесь было негде. Никакой связи с военно–промышленным комплексом не было. Мой отец даже не был членом партии.
— А кто вы по национальности?
— Я латышка, мой родной язык латышский. После школы поступила в университет и осталась жить в Латвии.
— Но папа у вас, наверное, русский. Ваша девичья фамилия Потапова.
— Я бы не хотела углубляться в это. Я могу сказать то, что учеба в русской школе помогла мне многое понять. Есть такое выражение: сколько языков ты знаешь, столько раз ты человек…
— Вас много — вы ведь знаете и датский, и английский, писали, что и польский стали изучать…
— Сейчас стало меньше времени. Поэтому я почти польским не занимаюсь. Но читать книги в оригинале — это замечательно. При переводе теряется весь художественный смысл. Вот, например, многие фразы из сказок Андерсена я поняла только в оригинале. А еще я сейчас нахожусь в том возрасте, когда начинаю перечитывать классику и смотреть на прочитанные мной ранее вещи по–иному. В данный момент я вернулась к перечитыванию Грибоедова "Горе от ума". Эта книга стала для меня настольной. И когда что–то не ладится, я открываю ее и проникаюсь написанным. Ведь как много крылатых фраз, сказанных Чацким, из написанной столько лет назад книги можно перенести в день сегодняшний: "Служить бы рад, прислуживаться тошно", "Да и кому в Москве не зажимали рты…"
— А можете уже развеять миф об Анюте Потаповой — именно так вас назвали однажды в ТВ–новостях.
— Я уже устала от этого мифа. Я всегда была Ютой! Во всех странах иностранные имена коверкают. Представляете, как склоняли имя моей матери — Тайга. Оно и для Латвии–то звучит диковинно. Так получилось и со мной — в аттестате зрелости написали неправильное имя. Я даже тот аттестат и не видела — мне его потом переслали, потому что я уже была в Риге. Я могу вам показать комсомольский билет за 84–й год (показывает), в котором написано мое имя — Юта. Я нашла его и теперь специально с собой ношу, чтобы не было лишних вопросов.
— Что ж, спасибо! И удачи вам на ниве борьбы с коррупцией!