Не так давно Гарик Сукачев и "Неприкасаемые" давали концерт в Юрмале. Минут 15 после его завершения публика — едва ли не в полном своем разношерстном составе — продолжала хлопать в ладоши, размахивать кофточками и свистеть. Народ требовал непротокольного, сверхурочного общения.
Между тем, на второй бис Сукачев так и не отреагировал. "Провокаторы", собравшиеся у сцены, расходились с выражением на лицах из серии "солдат все-таки обидел ребенка". "Гребенщиков в свое время вышел и пел", — заметил мне знакомый.

Не знаю, как БГ выглядел после своего тогдашнего концерта в Доме Конгрессов, но когда Сукачев перед нами все же появился, напоминал он резинового ежика с дырочкой в правом боку. Было заметно, что стоять, ходить и разговаривать Игорю Ивановичу тяжело. Потом Сукачев рассказывал: "Я вообще отдыхать не люблю. Правда, бывает — с Олей иногда куда-нибудь съездим… Но все равно на самолет мы обязательно опоздаем, билет потеряем, или еще что случится в том же духе. Я нелепый человек для отдыха (смеется). Я сильно работать люблю".

Песни для Тодоровского

Poetica, последний его альбом — этакий отчет о работе, проделанной с 1993 года, когда вышел "Брел, брел, брел", первый сборник Сукачева после "Бригады С". К ней на официальном сайте "Неприкасаемых" сделана следующая аннотация: "Этот альбом для меня — завершение какого-то этапа, и пока я не очень понимаю, куда двигаться дальше".

— Теперь, когда после выхода "Поэтики" прошел год, вы определились с тем, куда собираетесь идти?

— Да, но рассказать об этом невозможно. Должна произойти реинкарнация. "Поэтика" явилась для меня неким внутренним завершением того, что я обязан был сделать для самого себя… Все. Дальше должен идти жизнерадостный мужчина с маленьким мальчиком в темном лесу (Сукачев описывает картинку на вкладыше "Поэтики". — Прим. А.Г.). Куда они идут, никто не знает. Но они жизнерадостны.

Потом Сукачев все-таки заговорил "прозой":

— То, чем мы собираемся заниматься в ближайшее время, в любом случае будет электрической музыкой в чистом виде и займет по крайней мере года три — не меньше. Хотя акустику я тоже не забыл. Сейчас будет выходить сериал, посвященный Великой Отечественной войне, РТР его делает по воспоминаниям Петра Ефимовича Тодоровского (известный кинорежиссер, с которым Сукачев уже работал вместе. Тодоровский писал музыку к сукачевскому фильму "Праздник". — Прим. А.Г.), и вот меня попросили написать песни. Они уже готовы — получилось такое ретро. Мне приятно, что старейшие мастера кино, музыки да и вообще нашего искусства ко мне относятся с глубоким уважением, когда я прикасаюсь к тому, что называется старым наследием. Может быть, я умею стилизовать, может быть, обороты в моих стихах похожи на то, как писали когда-то… Не мне судить.

— Если говорить о наследии… Слушатели в вашем творчестве находят определенные особенности, связанные, во-первых, с трагичностью. Тогда они говорят о "карме" первого альбома с его заглавной "Дорога под землю". Во-вторых, всегдашнее ваше ностальгирование по какому-то не определенному временными рамками прошлому — либо совсем доисторическому, либо относительно недавнему — прошлому вашего деда, вашего отца. Это некая ответственность перед ушедшими, попытка их каким-то образом вернуть?

— Я вообще удивлен. Странно, что об этом кто-то задумался, но в принципе это соответствует моему мироощущению… Чем бы я ни занимался, это всегда связано с неким интересом к потусторонней жизни. Я не знаю, почему. Может, это врожденное свойство характера, может быть — некие фобии… Не знаю.

А ответственность перед ушедшими я действительно ощущаю. По крайней мере определенную обязанность перед ними. Не перед всеми мертвыми, конечно (по поводу своего фильма "Праздник" Сукачев говорил следующее: "Похожая история произошла с моим дедом Елисеем, который погиб на второй день войны… Так что "Праздник" во многом очень личная история. Одним словом, я должен был снимать этот фильм". — Прим. А.Г.). А вообще давайте не будем на эту тему говорить. Она хоть и житейская, но печальная. Тем более, я ведь не только перед ушедшими, я и перед живыми ответствен. В моей жизни произошло настоящее волшебство, моя судьба сложилась совершенно удивительным образом. Я очень рано начал отдавать этому отчет и понимаю, что должен этим правильно распорядиться… Себя не жалеть. Потому что если все так — я, получается, себе не принадлежу. Когда Булгакова спросили, как он писал "Мастера и Маргариту", тот ответил: "Не я писал. Рука писала".

Мы относились к Высоцкому как к другу

— Я почему еще спросила про прошлое…. Из вашего репертуара, в том числе последнего альбома "Поэтика", складывается впечатление, будто вы застряли где-то в середине прошлого века… Что это за время такое роковое, что вас туда так тянет?

— Мне просто нравятся те мелодика и стихопостроение, они очень наивные. Я хорошо разбираюсь в поэзии… Честное слово. Поэтому мне иногда нравится играть в эти штучки. Вот и все. Тянет меня туда или нет? Наверное, тянет, потому что я из тех же дворов, что и Володя Высоцкий. Мне был 21 год, когда он умер. Я был взрослым человеком. Я пытался прорваться туда, на эту Таганку, конечно, не смог, потом лез через забор на кладбище… Этот пласт, который был в Володе, он — хотите вы этого или нет — меня по-любому коснулся. Он пел о том, что я хорошо знал… Я сам из тех же послевоенных ребят, я сам сын фронтовика, который вот совсем недавно умер, мой папа… (Однажды, когда у Сукачева был концерт во МХАТе им. Чехова, Иван Федорович играл вместе с сыном, на трубе. — Прим. А.Г.). И Высоцкий — сын фронтовика, просто он старше меня на 20 лет… Сейчас он канонизирован. Но тогда, для нас, молодых ребят, Володя был товарищ, с которым мы как будто были знакомы. Мы к нему относились как к другу. Вот такая местечковость. Может быть, оттуда какие-то корни. Но я не берусь… Кто-нибудь напишет что-нибудь про это когда-нибудь. Я не берусь. Откуда все это, ччч… мы же губки! Как только мы рождаемся, мы начинаем впитывать мир. Каждый по-своему.

Только смутные времена рождают героев

— Я когда читала рецензии на ваш последний альбом, они на сайте вашем выложены, там один автор называет вас тем самым мессией, о котором Высоцкий пел: "Пошли мне, Господь, второго!"…

— Я не читал… Упаси меня, Господи.

— Вы не заходите на свой сайт?

— Нет. Я не люблю читать то, что пишут обо мне…

— Ну вот, теперь, когда вы знаете, что вас таким образом сравнили с Высоцким…

— Ну это глупо, конечно… (Сукачеву, похоже, все-таки приятно. — Прим. А.Г.)

— Почему?

— Высоцкий — это вообще не человек. Высоцкий — это страна. Величие Володи не меньше величия Александра Сергеевича Пушкина в 19-м веке. Для меня. Я над Бродским могу потешаться, а над Володей — никогда. Потому что каждая его строчка, я могу ее читать, читать и читать… Слушать, слушать и слушать… Всю свою жизнь.

— А как вы думаете, сейчас среди российских бардов, тех, кто пишет, есть человек, сопоставимый с ним?

— Нет.

— А когда-нибудь будет? О Пушкине, когда он умер, тоже, наверное, говорили, что, мол, все, баста.

— Только смутные времена рождают героев…

— А сейчас разве не смутное время?

— Сейчас нормальное время накопления капитала. Все в порядке. В магазинах все есть. Нет только духовности. Она еще не сформулирована. И не формулируется. Ведь не секрет, что 21-й век — это век третьей мировой войны и век денег. Наверное, так и должно быть. Всему свое время, и молодые ребята, такие как вы, идя куда-то учиться, хотят делать карьеру, хотят получать хорошую зарплату и уже предполагают, куда трудоустроятся.

Запад уже давно все это прошел. А вот мы сейчас переживаем новое рождение. Настоящий магазин IKEA. Мир глобализируется, уже глобализован. Четыре марки автомобилей, пять марок джинсов, три марки кед. Мир будет этим озабочен достаточно долго… Поэтому битники не родятся. Но так как мы разрушительны и не строим, а ломаем, на новом разрушении будут рождаться новые миры и новое искусство. Мы так надеялись на рождение в Интернете искусства, но оно до сих пор там не появилось. Так ведь никто не говорит, что его там и не будет… Очень забавно по этому поводу пару лет назад высказался известный певец Дэвид Боуи, когда был в Москве: "В 60-е годы мы верили, что в 21-м веке будем жить на Луне. А в начале 21-го века человечество столкнулось с банальным мобильным телефоном". Вы понимаете, да? Мобильный телефон победил. Значит, так и должно быть. Но это не отменяет того, что когда-нибудь человечество будет жить на Луне, но не в 21-м веке…

"Я собираюсь жить долго"

— Я зацепилась за слово "жизнерадостный", которое вы вначале произнесли, когда о новых путях говорили. На концерте в Юрмале вы обронили такую фразу: "Да здравствует молодость!" По воспоминаниям с концерта в ГКЗ "Россия", вы, перед тем как спеть "Курск", заметили примерно то же самое: "Да здравствует вечная молодость!" Поэтому я после такого конферанса ожидала услышать именно эту песню. Но вы спели что-то гораздо более пятничное…

— Нелепые случайности преследуют меня всю жизнь. Почти всегда, когда в нашей стране происходит страшная трагедия, мы играем за рубежом… Люди сюда пришли хорошо провести время, они имеют право не слушать песню "Курск", а я имею право ее не петь… Я ее пою очень редко, потому что она очень печальная.

— А я думала, что это дорога больше не ведет под землю…

— Дорога ведет под землю в любом случае, и я в этом уверен.

— То есть у вас этот период интереса к потустороннему не кончился?

— Он не кончится никогда, но это не отменяет того, что я абсолютно жизнерадостный и жизнеутверждающий человек. Я же не говорю: "Все, гипс снимают, клиент уезжает, что делать, что делать?!" Я собираюсь жить еще долго. По крайней мере, мне так очень хотелось бы. Еще хочется, чтобы у меня внуков было до фига, и так далее и так далее…

— А песен на новом альбоме будет больше жизнерадостных?

— Они разные. В зависимости от настроения. Я не думаю, что следующий альбом будет веселым.

— Как обычно…

— Почему?! У нас до фига веселых альбомов… (Это, наверное, "Ночной полет". — Прим. А.Г.)

— Вот с такенными ложками дегтя…

— Что поделаешь…

Seko "Delfi" arī Instagram vai YouTube profilā – pievienojies, lai uzzinātu svarīgāko un interesantāko pirmais!