Когда я вошла в кабинет профессора Кисиса, у меня не было ощущения, что я попала к врачу. На стенах висели фотографии улова. Массивная деревянная мебель и книжные полки делали кабинет похожим на английскую библиотеку. У меня было 40 минут, чтобы все это изучить, потому что доктор опаздывал — он попал в пробку на Островном мосту. Он влетел в кабинет, извинился. "Вы родственница того американского фотографа латышского происхождения Албертса?" — спросил он. Я ответила, что мне все равно, потому что я не из тех, кто любит поболтать с врачом. Особенно если снаружи стоит очередь. За этим последовало столь же меткое замечание, что вопросов будет еще больше, потому что в дерматологии важно знать образ жизни пациента — это помогает в диагностике. Но я ожидала обычного: "На что жалуетесь?"Второй раз мы встретились во время операции. Держа скальпель, профессор сказал мне, что ему нравится оперировать по утрам. "Однажды я работал вечером, и вдруг отключилось электричество. Операция на щеке, я ничего не вижу, темно", — серьезно говорил он, в то время как сотрудницы клиники тряслись от смеха. Когда операция закончилась, Кисис воскликнул: "Как прекрасно шрам вписался в морщину!" И это действительно так — нужно хорошо присмотреться, чтобы увидеть, что там был разрез. Но с 12 ноября смотреть в зеркало не так просто, потому что после этого приходится думать о скоропостижном уходе профессора. Таких, как я, — пациентов, которым он помог, — наверное, тысячи. Пациентов, которым непонятно, как здоровый и энергичный профессор мог покинуть нас, ведь ему было всего 65 лет.
Lai turpinātu lasīt, iegādājies abonementu.
Seko "Delfi" arī
Instagram vai
YouTube profilā – pievienojies, lai uzzinātu svarīgāko un interesantāko pirmais!
Publikācijas saturs vai tās jebkāda apjoma daļa ir aizsargāts autortiesību objekts Autortiesību likuma izpratnē, un tā izmantošana bez izdevēja atļaujas ir aizliegta. Vairāk lasi
šeit
