Самое страшное — отдать ребенка. История "временной мамы" для 10 детей

На главном фото: Вся семья Антонины на елочке у президента Латвии, Раймонда Вейониса и его супруги. В этом году их как многодетную латвийскую семью пригласили в Президентский дворец на елочку.

"Поначалу у меня и в мыслях не было сделать свою семью приемной или еще чем-то в этом роде. Мы с подругами ездили в детский дом — навестить детей и организовывать для них какие-то мероприятия: концерт перед Рождеством, представление… К этому я подтянула мужа, детей, знакомых. Мы знали о том, что рижские детские дома ни в чем не нуждаются, и поэтому поехали в Инчукалнский детдом, где жили дети-инвалиды. Это нас не остановило — наоборот, мы им были особенно нужны".

Детский дом находится в очень красивом месте, на берегу Гауи. Антонине и компании в детском доме обрадовались, сказали, что будут ждать их с нетерпением, а потом благодарили за доброту, приглашали приехать пожить где-то рядом, с семьями, обещали разместить. Поездки продолжались несколько лет. В один из рождественских праздников к Антонине подошла девочка и спросила: "А ты возьмешь меня к себе?"

"У меня внутри что-то щелкнуло. Стало понятно, что все это неспроста. Мы приехали и уехали, а дети все равно там, сами по себе. Как-то работник детского дома сказала мне: "Знаете, какое время больше всего ненавидят дети? Рождество. Потому что в это время все о них вдруг вспоминают, приезжают, играют с ними, дарят подарки, а потом уезжают, и дети снова остаются одни", — рассказывает Антонина.

С этого момента она начала изучать вопрос, как в Латвии можно взять к себе ребенка из детдома. Выяснилось, что есть четыре варианта: семьи, воспитывающие детей(берут ребенка на временное воспитание), гостевые семьи — ребенок приезжает в гости, на выходные, опекуны (те, кто принимал участие в судьб ребенка или близкие родственники) и адопция. Последний вариант отпадал: у Антонины трое своих детей. Поговорив с мамами, которые взяли детей на воспитание, она поняла: это то, что нужно.

Первой стала пятилетняя Маша (по просьбе органов опеки все имена детей изменены). По словам Антонины, ребенок жил в квартире совершенно один три месяца. Мама девочки проворовалась и пустилась в бега, а дочку бросила на соседку, которой было все равно. Бабушка-соседка за ней как-то присматривала, спасало еще и то, что дело было летом.

"Где они только с мамой не прятались: и на каких-то чердаках, и в подвалах. Маша рассказывала, как во время одной из таких ночевок по ней бегали крысы. Однажды ночью они с мамой убегали, а за ними гнались на машинах, слепя фарами. Мама пряталась по кустам и закрывала ей рот, чтобы их не слышали, — рассказывает Антонина. — Я сначала думала, что ребенок пересмотрел боевиков. Но потом встретилась с мамой, и оказалось, что все это правда. Мама не только употребляла наркотики, но и продавала. Так все и было — она убегала от одного сожителя к другому, тот побьет — они собираются ночью и бегут. В общем, ребенок насмотрелся".

Поначалу Маша выбрасывала творожные сырочки — говорила, что когда-то ее от них вырвало. "А где ты их нашла?" — спросила Антонина. "На мусорнике", — ответила девочка. По этой же причине она прятала в радиатор котлеты.

Нашли Машу в дальнем Ильгюциемсе, в деревянном общежитии, где нет отопления и удобств, одни стены. Спала малышка, завернувшись в кусочек одеяла. Бабуля-соседка иногда наливала ей тарелку супа. Видя, что на дворе уже август, и мама не появляется, она все же позвонила в сиротский суд.

Мама девочки не была лишена родительских прав. Государство надеялось, что она одумается, и позволяло ей встречаться и с Антониной, и с девочкой. Мама рассказывала, как сильно любит дочь, называя ее при этом "моя какашечка", и дарила дочке куколок с помойки. Для ребенка они были главной ценностью в жизни. Мама могла подарить какой-то пенек, найденный в лесу: "Вот тебе стульчик". Или такой же, чуть побольше — столик. Потом мама забеременела, родила вторую девочку, и оставила ее в роддоме. Антонина пыталась забрать новорожденную, но врачи сказали, что ребенок — носитель вируса гепатита и, предположительно, ВИЧ-инфицирован.

Маша же была в целом здоровой девочкой, разве что у нее не было ни одного здорового зуба. Как она жила одна? Ходила гулять. В магазин заходила, чтобы что-то поесть. Охранница отворачивалась, и Вика брала все, что хотела. Подкармливали и подружки во дворе. Почему родители подружек не сообщили в соцслужбу? Контингент такой же, как Маша и ее мама, говорит Антонина. Мыться Машу не приучили, и к Антонине она пришла со вшами.

"Поначалу я с ней даже спала ночью, — вспоминает Антонина. — Во сне она плакала и все время кричала. Вообще, все дети, когда приходят, плачут и кричат по ночам. Для того чтобы человек привык к семье, нужно около полугода. Психологи говорят, что три месяца такие дети как будто в коробочке: все изучают. А потом потихоньку оттаивают. Только через полгода начинаешь понимать их настроение".

- А как реагировали на нее ваши дети? Муж? Не были ли домашние против вашего решения?

- Решение мы принимали всей семьей, и домашние сказали, что не против. Муж меня поддержал. Конечно, без его поддержки я бы ничего не начинала. Я не работаю, но у меня педагогическое образование, что-нибудь бы придумала.

Антонина учила Машу элементарным вещам: например, тому что надо мыться, чистить зубы. "С моим младшим сыном, Даником, она воевала, — улыбается Антонина. — Запросто могла врезать девятилетнему мальчику. Влепит ему по лбу, а он бежит ко мне: "Мама, мама, она меня ударила!" Потом мы нашли Маше увлечение — танцы. Там она выплескивала свою энергию, и ей это очень нравилось".

Антонина рассказывает о Маше с удовольствием и теплотой. Видно, что она до сих пор искренне любит девочку. Характер девочки был боевой и очень общительный: со всеми сдружилась в момент, и в школе была душой компании: "Это не наши дети. Наши зациклены на айфонах и планшетах, они общаются виртуально, а в реальности им сложно даже завести друзей. Эти дети — уличные. Для них нет проблем подойти к любому человеку, спросить у него, как дела. Или попросить помощи. Они открыты. И все, что твое — может быть и моим. Они легко адаптируются. Как-то школьная учительница сказала про Марию — вы за нее не бойтесь, уж она-то точно не пропадет".

Маша прожила у Антонины три года. Мама Маши к тому времени родила мальчика, и оставила его. Прошел год, в течение которого мама должна была предъявить права на ребенка. "За это время мы с мужем не раз предлагали ей оплатить лечение в реабилитационном центре, чтобы как-то наладить жизнь. Мы видели — Маша ее любила, и мама любила Машу, правда, странной любовью". Во время последней встречи она сказала: "Запомни, Маша. У тебя в жизни есть я, и если ты захочешь — ты меня всегда найдешь". Девочку отправляли на усыновление в другой город, мама знала, что больше по закону она с ней встречаться не сможет. Но это ничего не изменило.

Что было самым сложным? "Отпускать от себя. Это самое тяжелое. Мужу было легче, мужчины больше привязаны к собственным детям. А мне было непросто". Удочерила Машу латышская пара. Ее взяли вместе с малышкой-сестрой, которую оставили в детдоме. Оказалось, что ребенок не был ВИЧ-инфицированным. Было тяжело: семья не говорила на русском, а Маша абсолютно русский ребенок. Дома Маша говорила семье Антонины, что к новым родителям не пойдет, а в Сиротском суде вдруг передумала. Усыновители пришли с корзиночкой клубники, и ребенок тут же "поплыл" — хотя Антонина ту же клубнику покупала ящиками. И Машу взяли в семью на адаптационный период — полгода.

После этого начались звонки — Маша плакала: "Мама, приезжай забери меня отсюда! Я здесь больше жить не могу!" "Что ж ты мне сейчас-то душу рвешь? Я тебя спрашивала дома — ты мне что сказала? А потом сама же и согласилась. Ты теперь дай людям шанс. Никто тебя неволить не станет, если не понравится — через полгода тебя заберут", — ответила Антонина.

После этих звонков психолог посоветовал новым родителям отобрать у девочки телефон. Звонки прекратились, и Маша осталась у новых родителей: ключик они к ней подобрали. Больше Антонина ее не видела. С другими усыновленными детьми, в том числе в Америке, есть постоянная связь. С Машей — ничего.

Второй была трехлетняя девочка, она появилась через полгода после Маши. "Перед Рождеством нам послали чистого ангелочка. Девочка была инвалидом, но всем в семье она понравилась, и не взять ее было невозможно", — вспоминает Антонина.

Мама действительно любила этого ребенка, не бросала его, приходила в детский дом каждый день. Девочке требовались операции: у нее была недоразвита кисть левой руки, и нейрохирург был готов нарастить кости. Но сидеть после таких сложных манипуляций с ребенком в детском доме было некому. В итоге мама одумалась — закодировалась, сделала ремонт в квартире, и через полгода забрала девочку домой.

"Пока ребенок жил у нас, они встречались с мамой каждую неделю: плакали и мама, и девочка. Невозможно было это выдержать, — добавляет Антонина. — Я за них рада, мама собиралась продолжать серию операций".

Потом Антонина взяла сразу четверых детей. Умственно отсталых. "Детей мы взяли из другой приемной семьи. Маме там уже было 65 лет, через нее прошло 26 детей, и она уезжала в Австралию помогать дочке, — рассказывает с нами Антонина. — Женщина очень просила забрать ее детей, не хотела отдавать их в детдом".

Так в семье появились Катенька, Ричард, Лана и Инна. Ричарда уже была готовы усыновить семья из США, надо было только подождать. Катю и Лану тоже ожидали американские семьи. В Латвии детей от психически нездоровых людей практически не усыновляют. А Инна до сих пор пока что с Антониной.

"Это было действительно тяжело, к такому я не была готова. Мои дети реагировали по-разному. Даник сказал, что "не знает", Алиса доверилась мне. Муж сомневался, потянем ли мы сразу четверых. Я до конца не понимала, как с ними себя вести. Не знала, как к ним подступиться. Инне было шесть лет, Ричарду — восемь, Кате и Лане — 9-10. Ричард с Ланой были прикреплены к одной специализированной школе, Катя — к другой, и находились там с понедельника по пятницу.

"Самым сложным было подстроиться сразу под всех четверых. С Ричардом мы сразу нашли общий язык — этот ребенок любил все время что-то делать, он мне помогал. Нас предупреждали, что если он обижался, то мог сесть в автобус и уехать, его пару раз приходилось ловить. Но мы с ним сразу договорились, что если что-то не так, то он идет во двор и качается на качелях. Качели, кстати, всех здорово успокаивали. К тому же они пришли зимой, был снег, и Ричард в такие трудные моменты еще и строил замки из снега", — вспоминает Антонина.

"Вся моя семья, старший сын, 18-летняя Алиса и даже Даник — мои большие помощники, и моя опора. Без них я бы точно не справилась. А про мужа я вообще молчу — он глава в доме. Я могу 100 раз сказать, чтобы дети убрались у себя в комнате, а папе стоит просто прийти с работы и сказать: "Что здесь происходит?" Смотришь — все убрано. Ему было нелегко, когда пришли четверо не совсем умственно полноценных детей. Чрезвычайно сложно было понять, что такой ребенок хочет, о чем думает.

"Лана, вообще не хотела слушаться. У нас в субботу по плану уборка, а она собиралась и говорила: "Я еду к бабушке". И ничего не скажешь — она имеет право по решению суда поехать к своей бабушке. Инна впадала в ступор, и мы даже показывали ее врачу. У нее не было чувства сытости, и за этим тоже нужно было следить. Она могла через 20 минут опять сесть за стол. Утром могла спросить — а что мне делать? Мыть лицо и чистить зубы. Сделает, придет, и опять: что мне дальше делать? Поначалу это сильно раздражает, но потом ты понимаешь: ну что с нее взять? Когда в семье рождается такой ребенок, ты эти шажки делаешь вместе с ним. Тут было сложно понять и принять, что ребенок не может иначе. Приходилось как-то ломать себя…"

Этих мальчишек мама три раза приводила в детский дом. Всего у нее восемь сыновей, и все в разных детдомах. Самому старшему 28 лет, и он тоже вырос в детском доме. В первый раз мама напилась, привела их за руки и просто оставила на пороге детского дома. Бабушка потом детей вернула. Второй раз маленький Петя разлил что-то горючее, от этого загорелась трава и пламя переметнулось на дом, и он тоже загорелся. И мама со злости опять отвела их в детский дом.

"Петя очень переживал, чувствовал вину, — сокрушается Антонина. — Я ему объясняла: ты не можешь себя винить, это могло произойти с каждым, просто тебе не объяснили технику безопасности. Мы нашли с Петей общий язык, убрали буранил, он делает ребенка вялым и сонным. В детском доме он вел себя плохо, проявлял агрессию, злобу, но он не понимал, почему его отдали, почему отказались и предали во второй раз. Он рассказывал, как мама привела их и оставила, а он кричал ей вслед: "Мама, я больше не буду, прости меня! Пожалуйста, только забери меня!" Но она молча ушла, даже не обернулась. Ему было тогда семь лет. С тех пор мама не появлялась. После третьего раза пропала и бабушка. Папа сидит за убийство, 18 лет ему дали. Сейчас всех троих готовят к адопции — семья в Америке готова их взять".

"Миша — художник, очень хорошо рисует. Андрис — "шило", которое никак не усидит на месте и хитрец. В первый же день пришел в дом, все осмотрел и сказал: "Мама, я тебя так люблю, ты такая красивая!". Пять лет ребенку, ну как тут устоишь? Я, конечно, растаяла. Все подметит, похвалит платье, лак на ногтях новый — и то отметит, но шкода — редкая! Со зла может навредничать: взял мои диоровские тени и расковырял. Зачем сделал, спрашиваю? "Не знаю", — говорит", — рассказывает Антонина.

"В школе для всех я — их мама, — продолжает Антонина. — И конфликтов у нас не было. А в садике — был. В первый год Андрис бил девочек. Бил жестоко, в живот. Меня как-то встретил папа одной из девочек и пообещал проделать тоже и со мной. Я извинилась и объяснила, что мы в семье не бьем детей, но это мой приемный сын. Тогда папа тоже извинился и попросил сделать что-то с мальчиком. Мы ему тогда объясняли, что он нас позорит. Я говорила ему: "Ты мой сын, а я прихожу и краснею за тебя. Ты хочешь, чтобы мама плакала?" Нет, говорит. И перестал.

Дочь Алиса проверяет у приемных детей уроки, помогает с девочками, учит языкам. Даник старается быть мальчишкам старшим братом, Петю строит: если Петино время вышло за компьютером, а он не освобождает — лишается компьютера на неделю".

- Не убегает от обиды?

- Было поначалу. Я бежала следом за ним, не знала куда он побежит дальше. Когда поняла, что он оббегает два квартала и все, предложила: "Давай договоримся если что-то такое случается, ты бежишь сам, я не бегу сзади". Хорошо? Хорошо. Он выбегал, хлопал дверью, и бежал. Потом прибегал, просил извинений. Иногда останавливался, плакал, переходил на визг. Я его успокаивала, давай прекращаем истерики и поговорим. Они адекватные дети, все понимают.

Сейчас Антонина размышляет о том, что если девочку-цветок Инну, которая совершенно не может за себя постоять так никто и не удочерит до 18 лет, то она оставит ребенка в семье: "Не отдам ее в интернат. У нее и мама ментально больна, и папа. Шансов нет никаких. Только в том случае, если примут закон о том, что такие дети могут быть свободны".

А с Алиной все в порядке. В декабре она уезжает в Америку.

Ну а у Антонины большие планы. Она очень переживает по поводу того, что в Латвии все еще так много детей находится в детских домах.

Именно поэтому она и организовала бесприбыльное общество Latvija bez bareniem, и теперь она сама и ее коллеги помогают новоиспеченным мамочкам, которые хотят взять ребенка на воспитание, адаптировать ребенка, или же стать гостевой семьей. Они консультируют, разъясняют, указывают какие документы нужны и рассказывают о самой процедуре получения статуса, делятся собственным опытом и готовы за руку отвести в Сиротский суд и все показать на практике.

"Главное, вы напишите — брать ребенка не страшно! — все твердила Антонина, — Это необходимо делать для того, чтобы общество избавилось от боли и огорчения. Ведь счастливое общество состоит из счастливых людей. А обо мне писать не надо".