Британская феминистка и журналистка собрала факты о дефиците гендерных данных в разных сферах — от политики и медицинских исследований до технологий, трудовых отношений и медиа. Ее книга "Невидимые женщины: Почему мы живем в мире, удобном только для мужчин. Неравноправие, основанное на данных" признана лучшей научной работой 2019 года Лондонским королевским обществом. Перевод выходит в издательстве "Альпина Паблишер" — на книгу уже открыт предзаказ. Forbes Woman публикует небольшой отрывок.
"Когда на четвертой Всемирной конференции ООН по положению женщин, проходившей в Пекине в 1995 году, Хиллари Клинтон решила заговорить о правах женщин, в правильности ее решения усомнились даже члены американской делегации. "Мне говорили: "Администрация США не считает эту тему заслуживающей первоочередного внимания. Права женщин — это хорошо, и хорошо, что они вас волнуют, но если первая леди Америки вдруг заговорит о правах женщин, этот вопрос заслонит другие важные вопросы — распад СССР, переходный период, переживаемый бывшими советскими республиками и странами Варшавского договора, события в Руанде и Боснии. В мире столько других проблем — может быть, стоит начать с них?".
Как мы увидим далее (а администрация США видела это уже тогда), "события в Руанде и Боснии" были сопряжены с массовым, систематическим насилием над женщинами. Когда случается беда — война, стихийное бедствие или пандемия, — все привычные пробелы в данных, которые, как мы видели, наличествуют в любой области, — от планирования городского пространства до организации здравоохранения — расширяются и умножаются. Но в экстремальных ситуациях они куда более опасны, чем пренебрежение потребностями женщин в обычных условиях.
Дело в том, что если мы не прислушиваемся к мнению женщин и забываем об их нуждах в нормальной ситуации, то во время стихийного бедствия, хаоса, социальных потрясений происходит нечто, отчего привычная предвзятость начинает казаться вполне оправданной. Предлоги для нее всегда найдутся. Ну как же, сейчас главное — восстановить экономику (как мы видели, это восстановление осуществляется на основе ложной посылки). Нужно спасать человеческие жизни (как мы увидим далее, их тоже спасают, исходя из ложной посылки). На самом деле оправдания не выдерживают никакой критики. Истинная причина, по которой о женщинах забывают, заключается в том, что к правам половины населения планеты относятся как к правам меньшинства.
Нежелание учитывать мнение женщин при ликвидации последствий стихийных бедствий иногда выливается в самый настоящий фарс.
"Пострадавшим строили дома без кухонь", — говорит профессор Морин Фордэм, специалист по борьбе с последствиями стихийных бедствий. Она рассказывает о землетрясении 2001 года в штате Гуджарат на западе Индии, унесшем тысячи человеческих жизней и разрушившем около 400 000 домов. Людям срочно требовалось новое жилье, но у проектировщиков штата Гуджарат не было достаточного количества гендерных данных. Они не учли потребности женщин. С женщинами даже не посоветовались на этапе проектирования жилья. Итог — дома без кухонь. В некотором замешательстве я спрашиваю Морин Фордэм, где же, по мнению проектировщиков, люди должны были готовить еду? "Сама задаюсь этим вопросом", — отвечает она и добавляет, что в новых домах также не было предусмотрено пристроек для скота — ведь мужчины обычно не ухаживают за животными. "Это женская забота", — поясняет она.
Если вы думаете, что это единичный случай, исключение из правил, знайте: это не так. То же самое произошло в Шри-Ланке четыре года спустя, когда на второй день Рождества по побережью Индийского океана пронеслось цунами, унесшее четверть миллиона человеческих жизней в 14 странах. Как и в Гуджарате, в Шри-Ланке при проектировании нового жилья не учли потребности женщин, в результате чего там тоже были построены дома без кухонь.
Аналогичная ситуация нередко наблюдается и в лагерях беженцев: гуманитарные организации снабжают их сырыми продуктами, забывая о топливе, необходимом для приготовления пищи.
Похожая история произошла и в США, где при ликвидации последствий стихийного бедствия тоже забыли о женщинах. Морин Фордэм рассказывает о проекте реконструкции застройки Майами после урагана "Эндрю" 1992 года . . Проект назывался We Will Rebuild ("Мы восстановим"). Проблема заключалась в том, что "мы" в названии проекта относилось почти исключительно к мужчинам: среди 56 руководителей проекта (как сообщалось, это были "специально приглашенные проектировщики, постоянно проживавшие в Майами"), было только 11 женщин. Местоимение "мы" в названии проекта, относившееся почти исключительно к мужчинам, стало объектом критики.
Проектировщиков называли "парнями из предместий, взявшихся перестраивать центр города". Одна женщина даже назвала их "дружной компанией придурков, которым в очередной раз поручили решать проблемы (в том числе проблемы женщин), о которых они не имели ни малейшего представления. Как всегда, их интересовала только нажива". "Дружная компания" бросилась восстанавливать бизнес-центры, небоскребы и здание Торговой палаты в то время когда "тысячи людей все еще страдали от [нехватки] предметов первой необходимости [и] коммунальных услуг". Эти придурки совершенно забыли, говорит Морин Фордэм, "о таких вещах, как детские сады и медицинские учреждения", равно как и о небольших коммерческих площадях для занятых в неформальной экономике (прежде всего женщин). Чтобы залатать дыры, которыми пестрел официальный проект, возмущенные гражданские активистки Майами, борцы за права женщин, разработали собственный проект — Women Will Rebuild ("Женщины восстановят").
Проект We Will Rebuild — дело давнее, но когда 13 лет спустя на Новый Орлеан обрушился ураган "Катрина", стало ясно, что уроки этой истории прошли даром. В августе 2005 года ураган оставил без крова более 30 000 человек (США тогда заняли первое место в списке из десяти стран с "наибольшим количеством внутренне перемещенных лиц — граждан страны"). Эти "внутренне перемещенные лица" в основном были афроамериканками. Но, хотя они составляли основную долю пострадавших, их мнение не учитывалось ни до, ни после удара стихии. Это упущение стало причиной серьезного дефицита гендерных данных, в результате которого помощь оказывалась не тем, кто в ней действительно нуждался, — а этого, как подчеркивалось в докладе Института исследований женской политики 2015 года, легко можно было бы избежать, предварительно изучив ситуацию.
Однако проектировщики не проконсультировались с женщинами, не расспросили об их потребностях, и поэтому, по выражению авторов доклада, фактически стали "третьим стихийным бедствием" после урагана и последовавшего за ним наводнения. Этот третий катаклизм был, "как и не выдержавшие удара стихии дамбы, рукотворным". Большинство арендаторов социального жилья в Новом Орлеане хотело — и надеялось — вернуться в свои дома после ликвидации последствий природной катастрофы, тем более что никто не отменял четырех крупных проектов строительства жилья в границах Нового Орлеана — The Bricks ("Кирпичи").
Более того, по данным Министерства жилищного строительства и городского развития США, пострадавшее жилье не было разрушено до основания, и после очистки там вполне можно было бы жить. Но людям не суждено было вернуться в свои дома. Именно в тот момент, когда они больше всего нуждались в "доступном и в целом пригодном для проживания жилье в Новом Орлеане", было объявлено о финансировании сноса домов и строительстве на их месте новых.
Эти новые дома были предназначены для людей с разным уровнем доходов, и лишь 706 квартир относились к категории социального жилья — вместо 4534 квартир в снесенных домах. Как и проект We Will Rebuild в Майами, проектировщики в Новом Орлеане, судя по всему, поставили интересы бизнеса выше потребностей "теперь уже навсегда перемещенных лиц — в основном граждан с низким уровнем доходов и прежде всего чернокожих женщин". В ходе судебного разбирательства 2007 года Управление жилищного строительства Нового Орлеана заявило, что провело опрос бывших арендаторов социального жилья и большинство опрошенных ответило, что они не хотят возвращаться в Новый Орлеан. Это заявление противоречило выводам Института исследований женской политики, и у многих возникло подозрение, что "решение о сносе домов, возможно, принималось не столько для ликвидации последствий стихийного бедствия и удовлетворения нужд пострадавших от удара стихии, лишившихся крова и получивших травмы людей, сколько для того, чтобы нажиться на перепланировке городской застройки".
Люди хотели вернуться в свои дешевые дома, построенные в рамках программы The Bricks, потому что, как и бразильские фавелы, эти дома были не просто жильем. Здесь сформировалась социальная инфраструктура, прикрывавшая недостатки жилья, построенного государством в духе laissez-faire. "Социальное жилье, может быть, было не лучшего качества, но зато каждая жившая в нем женщина заменяла мамочку кому-нибудь из соседей", — сказала одна бывшая арендаторша в интервью сотрудникам Института исследований женской политики. Когда женщин переселили, а дома снесли, соседи оказались вдали друг от друга, и социальные связи были разорваны.
Поскольку мы не учитываем неоплачиваемый труд женщин, при строительстве нового жилья в очередной раз не была принята во внимание необходимость сохранения неформальных связей. Благодаря этим связям, возможным при старой жилищной программе, женщины, помимо всего прочего, чувствовали себя в безопасности и могли спокойно передвигаться по городу.
"Район был не так уж плох, — вспоминает одна женщина, — потому что все друг друга знали и никто не боялся ходить по Клейборн-авеню и другим улицам Нового Орлеана". Мобильность женщин, проживавших в домах, построенных в рамках проекта The Bricks, обеспечивалась также за счет регулярного автобусного сообщения и множества магазинов шаговой доступности.
После сноса домов все изменилось. Многие переселенные женщины теперь не могут добраться до магазина пешком — ведь до него придется шагать несколько километров. Изменилось и расписание автобусов: если раньше они ходили с интервалом 15 минут, теперь их приходится ждать около часа. Одна женщина из-за этого лишилась работы.
Так же, как и разработчики программы Minha Casa, Minha Vida в Бразилии, проектировщики жилья в Новом Орлеане, судя по всему, не считали приоритетной задачей обеспечение женщин с низким уровнем доходов транспортом, чтобы те могли добираться до работы.
Нет таких норм международного права, которые требовали бы учитывать мнение женщин при планировании мероприятий по ликвидации последствий стихийных бедствий (хотя, исходя из имеющихся данных, они, видимо, необходимы). Но что касается помощи пострадавшим от вооруженных конфликтов, то такая норма есть. Это резолюция 1325 (2000) Совета безопасности ООН. Эта резолюция призывает всех "действующих лиц" к поддержке участия женщин и "учету гендерной проблематики" во всех усилиях ООН по поддержанию "международного мира и безопасности". Она была принята в 2000 году благодаря "продолжавшемуся не одно десятилетие лоббированию" борцов за права женщин.
Однако, хотя после ее принятия прошло уже почти 20 лет, в этом направлении мало что сделано. Прежде всего, данных все так же не хватает, что само по себе вызывает сомнения в том, что принимавшие резолюцию государства всерьез намеревались выполнять ее. А те данные, которые у нас есть, почти не обнадеживают. За истекший после принятия резолюции период только две женщины выступали в качестве главных переговорщиков, и только одна из них участвовала в подписании заключительного мирного соглашения.
Финансирование политики в области защиты прав женщин в зонах, пострадавших от вооруженных конфликтов, остается "недостаточным", как и прогресс в выполнении базового требования включения женщин в состав всех делегаций на переговорах. Даже если женщин включают в состав делегаций, они составляют меньшинство членов и их не назначают на ответственные посты. По некоторым направлениям даже наблюдается регресс: в 2016 году лишь половина подписанных мирных соглашений содержала положения, касающиеся гендерных проблем (в 2015 году такие положения содержались в 70% подписанных мирных договоров). На мирных переговорах в Афганистане в июне 2017 года доля женщин в общем количестве участников составляла лишь 6%. Среди посредников и лиц, уполномоченных подписывать соглашения, не было ни одной женщины.
Данных, говорящих о причинах внезапного отката в 2016-2017 годы, нет, но на возможную разгадку любезно указала одна из участниц неофициального круглого стола по проблемам женщин, мира и безопасности, организованного Институтом исследований женской политики в 2014 году: "ООН и другие влиятельные игроки идут на поводу у тех, кто требует не включать женщин в состав участников переговоров. Если правительство какой-либо страны заявляет, что не хочет иметь дело с женщинами, международное сообщество отвечает "окей". Как и при ликвидации последствий стихийных бедствий, приводятся разные оправдания подобного подхода: необходимость учитывать культурные особенности участников переговоров; боязнь, что из-за участия женщин переговоры могут затянуться; женщин лучше привлекать к работе уже после подписания соглашения. Но все они в конечном счете сводятся к одному и тому же припеву, который мы слышим уже не одно столетие: сейчас не до вас, мы займемся вами после революции.
Эти аргументы, явно продиктованные сексизмом, указывают на то, что мир до сих пор не избавился от убеждения, что "человеческие жизни" важнее жизней женщин, учитывая, что "человеческие" в данном случае значит "мужские". Однако легкость, с которой международные институты пренебрегают резолюцией 1325 (2000) Совета безопасности ООН, не просто проявление сексизма. Это еще и проявление недальновидности.
Присутствие женщин за столом переговоров не только повышает вероятность подписания мирного соглашения, но и способствует его соблюдению в долгосрочной перспективе.
Анализ 182 мирных соглашений, подписанных в период с 1989 по 2011 год, показывает, что участие женщин в мирных переговорах повышает вероятность того, что оно будет соблюдаться на протяжении не менее двух лет, на 20%, а на протяжении не менее 15 лет — на 35%. Это необязательно означает, что женщины ведут переговоры лучше мужчин. Отчасти дело в том, о чем именно договариваются женщины.
Клэр Кастильехо, специалист по вопросам правления и прав человека в нестабильных государствах, указывает, что "в процессе мирного строительства женщины обычно ставят важные вопросы, которые мужчины, представители элиты, как правило, упускают", — в частности, вопросы инклюзивности, прозрачности процессов и институтов, а также учета местных условий и неформальных отношений. Иными словами, участие женщин в мирном строительстве, как и в других процессах, способствует ликвидации пробелов в данных.
Один из таких пробелов, причем значимый, устраняют результаты недавнего количественного анализа, в ходе которого были получены "убедительные доказательства" того, что в странах, где женщин не допускают на должности, связанные с властными полномочиями, и где к ним относятся как к гражданам второго сорта, чаще происходят вооруженные конфликты. Иными словами, от ликвидации дефицита гендерных данных выигрывают все.
