Когда Валерий Меладзе объявил о том, что выступит в концертном зале "Дзинтари", желающих его послушать оказалось так много, что организаторам пришлось договариваться с артистом о еще одном выступлении. Но и тогда всем билетов не хватило. Причем задолго до концертов. В соцсетях можно увидеть, что такая же история происходит во всех городах по всему миру, где будет выступать Меладзе. Что это - массовое помешательство или все же уникальный талант, попадающий в самое сердце слушателей?
Как Валерий Меладзе и его брат Константин стали константой постсоветской поп-музыки, и что с этим не так, рассказывает музыкальный журналист Николай Овчинников.
На предыдущем шоу в Arēna Rīga творилось следующее: десятки тысяч мужчин и женщин в не всегда трезвом угаре со слезами счастья на глазах пели про свободу или сладкий плен, Сэру и девушек из высшего общества. В неизменном костюме с аккуратной бородкой и шальным взглядом Валерий Меладзе может собрать примерно любой зал любого размера в любой точке постсоветского пространства — и там будет твориться примерно одно и то же.
Русскоязычная эстрада девяностых — еще не перепаханная государственными границами и зацикленная, прежде всего, на москву и российские телеканалы — была восхитительной. Вдохновленные Johnny Hates Jazz и A-ha, Стингом и Talking Heads массовики-затейники переиначивали зарубежный лоск на локальные рельсы — и дарили свой уникальный стиль. Это была красочная, яркая эскапистская поп-музыка, в которой было много места для любви и мало места — для больших трагедий вокруг. Наверное, иначе быть не могло: уставшие от политической повестки граждане новых независимых стран очень хотели маленькую страну, где все хорошо, хотя бы по телевизору. Братья Константин и Валерий Меладзе в этом смысле — лучшее порождение той эпохи. Симптоматично, что с конца нулевых у этого дуэта не выходило полноценных альбомов.
Константин Меладзе — лучший русскоязычный сонграйтер последних 30 лет. Начинавший с братом еще в нововолновой группе "Диалог" он обладает важным для поп-продюсера умением объединить высокое и низкое, стильный синти-поп и трагедии из бульварных романов, пошлую акустическую гитару и подвешенную где-то в небесах вокальную партию, модное диско и гламурный лоск начала нулевых, бесстыжий menage-a-trois в песнях украинского трио "ВИА Гра" и текст то ли о смерти, то ли о конце большой любви. Песни Константина Меладзе — это всепобеждающий большой поп, построенный одновременно и на ярких хуках, и на шикарных аранжировках. Это музыка равным образом пригодная для нетрезвого вечера в караоке (автором проверено очень много раз) и поездки на машине на дачу, для домашних посиделок с вином и вдумчивого прослушивания в больших наушниках. Эти песни хочется разбирать на части, ими невозможно до конца насытиться — настолько обворожительные там аранжирови. Из всех попсовиков-затейников девяностых подобное мог провернуть разве что Максим Фадеев, но его сгубила мегаломания. А Константина Меладзе, кажется, не погубило и абсолютно неэтичное ни по каким меркам поведение в отношении коллег, с которыми он работал, и весьма сдержанная реакция на начало полномасштабной войны в Украине.
Но успех Валерия Меладзе не был возможен без его голоса. Его главные хиты девяностых спеты не просто на грани возможностей — за гранью. Трубный зов, которым оглушали "Сэра" и "Не Тревожь Мне Душу Скрипка", был неповторим и невозможен в чьем-либо угодно исполнении. Советская и постсоветская публика была падкой на красивые, яркие голоса — от Магомаева до Отса, от Маликова до Витаса — Меладзе тут был эстрадным певцом на максималках.
И здесь стоит поговорить о его образе. В нем сконцентрировался общественный запрос на антитезу актуальной поп-музыке, которая была слишком цветастой и слишком развязной. Меладзе в своей рубашке и интеллигентной жилетке, с прической в духе все тех же интеллигентных групп поздней новой волны, был гостем из другой эпохи. В нем сочетались мужская сила и героическая поза, классический подход к исполнению и опереточный артистизм. Симптоматично, что одновременно на постсоветской сцене стали популярны другие мужчины в костюмах и с не менее ярким голосом — "Любэ". И группа Николая Расторгуева, и Валерий Меладзе были симптомом консервативного запроса публики. Ей хотелось строго одетых людей, умеющих петь по нотам — и желательно про понятные всем вещи.
Меладзе был героем-трагиком. В его с братом песнях все время была история про поражение, про воспоминание о былом, про большое сердце, которое давно разбилось на много осколков. Он будто бы шел по заветам Мамонова — "любовь — страшная болезнь", или Земфиры — "любовь как случайная смерть". Эти меладрамы (простите за каламбур) сродни сериалу на популярном телеканале, романтической истории в мягкой обложке. Меладзе залезали в самое сердце слушателя, которому очень недоставало любви в девяностые — даже в форме трагедии.
Фрагмент телепрограммы "Земля - Воздух" 2002 года
Но Меладзе менялся вместе с эпохой. С наступлением нулевых он разменял жилетки и рубашки на строгий костюмчик, а слегка небритое взъерошенное лицо — на строгий лик успешного мужчины с аккуратной бородкой. Забавно, что и тут случился своеобразный парафраз — параллельно сердца преимущественно женщин завоевывал другой герой в пиджаке и с бородкой, Стас Михайлов. Но тот был и попроще, поприземленнее и слишком консервативен. А Меладзе — он оставался и остается про мечту о неслучившейся страсти, о путешествии на лучшую вечеринку в жизни, о любви до края. Он оказался удобен и угоден всем: от журналистов из впередсмотрящих изданий до глянцевых охотников за сенсациями, от MTV до центрального российского телевидения, от Киева до Риги. Он участвовал в лучших поп-дуэтах ("Притяженья Больше Нет") и вел ироничный инстаграм, он избегал политики — и успешно лавирует даже сейчас, он оказался своим для всех и продолжал петь свои вечнозеленые хиты, он не выпускал новых альбомов и выступал перед переполненными залами. Меладзе не сгубили ни уголовное дело о побоях, ни невнятная политическая позиция, ни довольно странная защита обвиненного в домогательствах брата. В этом смысле он тоже лицо русскоязычной поп-музыки, символ мужской силы и консервативного доминирования. Подозреваю, что многие его за это и любят.