Часто приходится слышать, что против Латвии ведется информационная или гибридная война. А есть ли какое-то юридическое наполнение у этого термина? Иными словами, можно ли констатировать: произошло нечто, после чего обязательства Латвии в сфере прав человека утратили актуальность?
У термина "гибридная война" нет юридического определения. Мы видим, что международная обстановка резко изменилась в последние два года, но не произошло никакой юридической фиксации перемен. Ситуация развивается. Все документы, гарантирующие права человека, остаются в силе. Но можно понять, что возросла обеспокоенность законодателей и общества безопасностью государства. Эта обеспокоенность и вызывает попытки совершить некие шаги, которые могут быть сомнительны с точки зрения обеспечения свободы слова.
А если говорить в будущем времени? Что должно произойти, чтобы можно было ограничить права человека?
Об этом вполне определенно сказано в ст. 15 Европейской Конвенции по правам человека. "В случае войны или при иных чрезвычайных обстоятельствах, угрожающих жизни нации, любая из Высоких Договаривающихся Сторон может принимать меры в отступление от ее обязательств по настоящей Конвенции только в той степени, в какой это обусловлено чрезвычайностью обстоятельств, при условии, что такие меры не противоречат другим ее обязательствам по международному праву.". При этом необходимо информировать Генерального Секретаря Совета Европы о таком решении и его причинах.
Очевидно, что ничего подобного в Латвии не произошло.
Итак, ничего юридически определенного не произошло, а человек может попасть в тюрьму. Прокомментируйте, пожалуйста, петицию Максима Коптелова. Может ли публикация такого документа стать основой обвинительного приговора?
Сразу оговорюсь, что я не могу комментировать приговор: я не его не видел. Не зная всех материалов дела, невозможно его обсуждать. Но если говорить только о петиции, то с моей точки зрения, публикация такого документа не может стать основанием для уголовного преследования. Но я могу допустить, что у суда были какие-то другие основания для осуждения Коптелова. Надо изучить приговор. (Приговор в письменном виде был выдан Коптелову только 11 апреля, уже после нашей беседы. Прим. автора)
После вступления в силу изменений Уголовного закона статья 82, по которой был осужден Коптелов, будет исключена. Ее заменит новая статья о противоправных призывах, в которую войдет содержание нескольких нынешних. При этом Министерство внутренних дел предлагает дополнить состав преступления словами "способом, противоречащим Конституции". Эти поправки одобрены юридической комиссией. Но в действующем законе такой оговорки нет.
Именно поэтому мне и кажется сомнительным уголовное преследование за петицию. У лиц, ответственных за применение закона — судей, прокурора — достаточно широкие полномочия по его интерпретации. В том числе они должны проанализировать не только, соответствуют ли действия обвиняемого конкретной статье Уголовного закона, но и то, не противоречит ли содержание этой статьи Конституции Латвии и Европейской Конвенции по правам человека. Особенно это важно, если данная статья применяется редко, как в обсуждаемом случае.
Петиция Коптелова — не единственная в таком роде. В интернете встречались предложения объединить Латвию с Швецией, с США и даже с межпланетной Галактикой. По ним не возбуждались уголовные дела. (На момент интервью. 14 апреля был проведен обыск в доме Дениса Бартецкого, который опубликовал петицию о присоединении Латвии к США). Правилен ли такой избирательный подход, когда наказывают только за желание присоединиться к России?
Я не думаю, что стоит беспокоиться в случае, если уголовные процессы не возбуждаются. Очевидно, правоохранительные органы сочли те предложения шутками, которые не несут никакой угрозы безопасности страны. При этом они считают, на мой взгляд, обоснованно, что идея присоединения к России может быть воспринята всерьез какой-то частью населения, особенно после событий на Украине. Поэтому бОльшая обеспокоенность такой идеей может быть оправдана. Однако это не отменяет моего мнения: и в случае петиции Коптелова нельзя с уверенностью говорить, что в ее публикации есть состав преступления.
Теперь об изменениях Уголовного закона. Принятые в первом чтении, они вызвали негодование у президента, и мы видим, что дело движется к компромиссу: МВД разработало поправки, значительно смягчающие формулировки. Можно надеяться, что они будут приняты. Однако остается аннотация, подготовленная к первому чтению. Не произойдет ли, что при толковании расплывчатых статей закона суды будут опираться на эту устаревшую аннотацию?
Да, это проблема. В случае, когда в процессе обсуждения закона в Сейме он претерпел радикальные изменения, подготовленная к первому чтению аннотация скорее вводит в заблуждение, чем разъясняет закон. Поэтому суд не может опираться только на нее для изучения воли законодателя. Надо изучить ход парламентской дискуссии, который привел к окончательной редакции закона.
С этой аннотацией есть еще одна проблема: она спорно трактует Конституцию Латвии. В ней сказано, что в Конституции есть некое неприкосновенное ядро, которое не может изменить ни законодатель, ни народ. И добавлено, что дискуссия о конституционных основах государственности завершена в 2014 году принятием преамбулы Сатверсме. При таком подходе теряют смысл поправки МВД: конституционных способов изменить основы государства не существует, все идеи в этом направлении преступны.
Я не согласен с таким подходом. Во-первых, в конституционном праве спор продолжается. Есть группа юристов, которая привержена концепции неизменяемого ядра. Другие утверждают, что преамбула ни о чем подобном не говорит. В этой сфере окончательный ответ может дать только Конституционный суд, а он вопрос не разбирал.
Но есть и другое соображение, более важное в контексте нашей беседы. Даже если нельзя изменить ядро конституции, это не значит, что идеи таких изменений должны быть уголовно наказуемы. Например, тогда вопрос о втором государственном языке, если его еще раз кто-то поднимет, будет считаться преступлением? Это очевидный абсурд.
Поговорим о международном аспекте. О гибридной войне говорят во всей Европе. А где-нибудь еще стремятся ограничить свободу слова путем ужесточения уголовного кодекса, как в Латвии?
Я специально вопрос не изучал, но мне о таких попытках ничего не известно. Были попытки ограничить действие различных филиалов российских СМИ в странах Евросоюза, главным образом в Литве. Представитель ОБСЕ по свободе СМИ подвергла критике эти действия.
Поговорим теперь о деятельности полиции безопасности. Создается впечатление, что она рассматривает свою якобы правоохранительную деятельность, как средство борьбы с инакомыслием: возбуждаются и годами не прекращаются дела, которые очевидно не имеют судебной перспективы из-за отсутствия состава преступления, изымаются на долгие месяцы компьютеры, с которых потом пропадает часть информации, публикуются отчеты с упоминанием известных в обществе людей, как ведущих антигосударственную деятельность, хотя судом это не констатировано. Является ли это нарушением прав человека?
Ваше предположение имеет право на существование, но для исчерпывающего ответа на этот вопрос нужно исследовать каждое конкретное дело в отдельности. Полиция должна вести расследование в разумные сроки. Понятно, что это не могут быть долгие годы. Очевидно, люди, попавшие под уголовный процесс, избегают писать жалобы на противоправные действия. Психологически я это хорошо понимаю — пока человек под следствием, ему не хочется обострять отношения, а когда оно благополучно окончено, то не уж тем более нет такого желания.
Но разве возбуждение необоснованного уголовного дела не является браком в работе Нормальным образом собственное начальство должно наказывать провинившихся.
Не думаю, что продуктивно ожидать таких действий от полицейского начальства — не только в полиции безопасности. Всегда можно найти аргументы, что случай не был очевиден изначально, что была необходима тщательная проверка обстоятельств, обращение к экспертам и т.д. Поэтому если человек считает, что его права нарушены, ему надо жаловаться.
Латвию нередко критикуют и отечественные, и международные правозащитные организации. При этом объектом критики является положение достаточно значительных групп населения, права которых нарушаются лишь в небольшой мере: права детей, заключенных, сексуальных меньшинств, неграждан, учеников русских школ и т.п. Почему в фокус не попадают дела инакомыслящих — пусть их мало, но их лишения из-за преследований сильнее? Вот в советское время говорили именно об инакомыслящих, хотя сколько было тех диссидентов…
Отличие от советских времен в судебной системе: у нас она работает. Пусть не в первой инстанции, пусть после определенных мытарств обвиняемых, они, как правило, добиваются оправдательного приговора. Это очень важно, поэтому правозащитники предпочитают говорить о людях, которые все не могут себя защитить в суде — хотя бы потому, что их много.
Но есть и другая проблема: ситуация с правами человека вообще ухудшается в мире, а особенно в Восточной Европе. Особенно тревожно, что это встречается с одобрением обществом. Политики, игнорирующие права человека, уверенно выигрывают выборы. Вот в Польше только пришла к власти новая коалиция — и сразу стала нарушать принятые в Евросоюзе нормы назначения руководства общественными СМИ. Еврокомиссия пытается повлиять на это решение, но пока безуспешно.
Двадцать лет назад Венгрия считалась образцовой страной в выполнении прав человека — а теперь там серьезные проблемы. Демократия в этом регионе оказалась хрупкой. Когда надо было добиваться вступления в Евросоюз и НАТО, принимались соответствующие законы. Цель оказалась достигнута, и выяснилось, что глубинного понимания демократических правил нет, от них легко отказываются. Под предлогом обеспечения безопасности ограничиваются свободы, и это не вызывает протестов.
Я часто слышу подобные жалобы от своих друзей-правозащитников. Они говорят, что негативные тенденции преобладают не только в сфере законодательства, но и в судебной. Все труднее добиться справедливости в Конституционном суде, все чаще становится на сторону государства, а не истца, Европейский суд по правам человека. Видите ли вы такую тенденцию?
К сожалению, да. Разумеется, основные подходы сохраняются, но в спорных случаях суд в Стасбурге действительно чаще признает, что в такой-то сфере государство обоснованно ограничивает в интересах общества те или иные права. Дело в том, что суд находится под определенным давлением государств — членов Совета Европы. В данном случае речь идет уже не только о Восточной Европе, но и о таких крупных и влиятельных государствах, как Россия или Великобритания. Если они начнут открыто игнорировать решения суда, то вся система развалится. Приходится идти на компромиссы.
Так что негативная тенденция существует. Но это вовсе не означает, что система защиты прав человека в Европе разрушена, сделаны только робкие шажки в этом направлении.