В чем смысл жизни "маленьких людей"? Почему иногда они ведут себя, как стадо баранов, а иногда прекрасны и душевны? Надо ли бороться за нравственность и призывать любить родину? Как отличать добро от зла? Худрук театра "Сатирикон" Константин Райкин дал интервью порталу Delfi перед спектаклем "Человек из ресторана", в котором сыграл главную роль.
"Мое сегодняшнее настроение — с горькими нотками. — поделился ощущениями Константин Райкин. — Сохранять оптимизм все сложнее, но и полным пессимистом быть не могу — профессия требует света и надежды, иначе непонятно, зачем, вообще, выходить на сцену".
Я против борьбы за нравственность в искусстве со стороны всяких обществ и отдельных активистов. Не нравится тебе, возмущает тебя — возмущайся, но не надо призывать к этому карательные органы и военные организации.
Фестиваль "Золотая маска в Латвии" проводит компания Art Forte при поддержке компаний "Северсталь" и Rietumu Banka, Министерств культуры Латвийской Республики и Российской Федерации, Рижской думы, Вентспилсской думы, Лиепайской думы, Государственного Фонда культурного капитала Латвии, Посольств Латвийской Республики и Российской Федерации и Управления Рижского Свободного порта.
Толпа, вырвав памятник Ленину в центре Риги, стала испражняться на него — неприятное ощущение
- Нет, это было в гостинице "Москва". Папа поспорил со своими авторами, что он, при его-то невероятной популярности, сможет остаться неузнанным, переодевшись в официанта. В итоге он "раздел" настоящего официанта, взял у него заказы и пошел по номерам.
В первом две женщины его и вправду не узнали, они были так увлечены разговором друг с другом, что на "простого" официанта внимания не обратили — заказали не глядя. Во втором номере жил грузин, который стал внимательно смотреть на отца и, в конце концов, спросил: не говорил ли вам кто, что вы очень похожи на Райкина? Папа не растерялся и ответил: как же, говорили. Тогда грузин дал папе денег, чтобы он купил билет на Райкина и сравнил себя с ним. Вечером выйдя на сцену, папа увидел в центре первого ряда того грузина и в конце спектакля подмигнул ему — у того челюсть отвисла.
- Вам, наверное, никогда не было суждено почувствовать себя маленьким человеком?
- Я вообще-то за границей бываю. (Улыбается) Там меня никто не узнает. Да и у нас в стране это когда-то я был известным, а теперь — далеко не так. Довольно часто я попадаю в ситуации, когда чувствую себя совершенно никем. Это не очень-то приятно. Будем честны, в России, да и в вашей стране, наверное, тоже, традиции отношения к человеку не очень развиты. "Просто человек" — это, в общем-то, звание невысокое…
- В чем смысл жизни "маленьких людей"?
- Я бы поправил это определение на "социально маленьких людей". Ведь по большому счету, маленьких людей нет — есть люди. Каждый человек — бесконечность, которая может по-разному заряжаться. Один и тот же человек бывает прекрасен и ужасен, труслив и невероятно смел. Все зависит от обстоятельств и условий, в которые он попадает.
То же самое — толпа из "маленьких людей". Это могут быть абсолютное стадо баранов, а в другой момент в толпе может проснуться высокое сознание и то, что мы называем массой, становится коллективным Творцом. В связи с этим я хорошо помню первые дни после ГКЧП, когда испытывал гордость за свою страну, в которой большинство стало просто божественным. Такие настоящие и прекрасные люди. Было полное ощущение, что Зло побеждено.
- Оценивая через 25 лет те события, вы можете сказать, что тогда боролись именно за то, что сейчас получили?
- Конечно, не то! Свобода — это огромное испытание. Внешняя свобода предполагает огромное количество всяких нельзя внутри (а не снаружи!): нельзя брать чужого, нельзя клеветать, нельзя хамить… В общем, все десять заповедей. А если этих нельзя внутри нет, то и свободу такому человеку давать нельзя — он ее поймет, как свободу грабить, свободу клеветать, свободу хамить… Свобода — большое испытание на сутевую прочность.
Кстати, тот путч застал меня на гастролях в Риге. Я жил тогда в центральной гостинице напротив памятника Ленину (нынешняя Radisson Latvia, — прим. ред.). И под моими окнами происходил так называемый демонтаж. Уже тогда я был совсем несоветским, вполне перестроечным и, как мне казалось, прогрессивным человеком. Я все понимал про Владимира Ильича и большевиков. Тем не менее, когда я увидел, что толпа, вырвав под утро Ильича из пьедестала, стала испражняться на него, я испытал очень неприятное ощущение. Я понимаю, какими изначально праведными мотивами это было продиктовано, но все равно разрушение — это дьявольское начало.
Зачастую у Зла честные глаза и принципиальный вид, а Добро — неказисто и нелепо
- Это не всегда просто понять, когда белое вдруг переходит в черное. Одна из важных задач искусства — четко выделять эту грань и показывать, где Добро, а где Зло. Они ведь в жизни так понамешаны, так много вокруг серо-буро-малинового. Зло всегда рядится красиво, элегантно, оно актерствует, модифицируется, надевает разные маски, у него честные глаза и принципиальный вид — вспомните Мефистофеля! А Добро зачастую выглядит очень неказисто, мешковато и нелепо — такой тощий Рыцарь в борьбе с ветряными мельницами…
- Как же до человека донести прелесть такого неказистого Добра?
- Только культурой! Если спектакль хорошо построен, то во время него злой становится добрым, нечестный сопереживает честному — сильный спектакль может перезарядить человека. Но это превращение может длиться, пока идет спектакль, а потом… кто-то наступает "новобранцу" на ногу, и у человека поднимается дно. Духовную баню надо проводить регулярно. Да и баня эта — необязательно что-то приятное, искусство может шокировать, оскорблять, пугать и обижать. Оно отражает жизнь, и нечего на зеркало пенять, коли рожа крива.
Установкой светлых идеалов нельзя заниматься с помощью плакатов по образцовому поведению — такие назидательные вещи, которыми занималась советская власть, очень плохо воспринимаются. "Положительные герои нашего времени" — это полный совок! Ну нет прямых положительных героев даже в великой русской литературе, кроме эпилептика Мышкина. Какой школьник захочет быть Пьером Безуховым? Скажем, у нас в школе все хотели быть Печориными, потому что он женщинам нравился, хотя в некотором смысле он был исчадьем ада.
Все коллективные посещения музеев и классные походы в театр — совершеннейшая глупость. В такие места надо лично ходить, с родителями или друзьями. Не надо, чтобы рота солдат сидела в первом ряду театра в какой-нибудь День российской армии — это бессмысленно: они чуть не хором нервно кашляют, сморкаются и бегают курить. Потому что не готовы воспринимать театр.
- Получается, театр — только для театралов?
- Для городской более-менее культурной публики. Подсчитано, что в театр ходит 9-10 процентов любого города мира. Процентов 90 не ходят туда никогда. Такое количество "травоядных", которые живут чисто животной жизнью, большая проблема человечества. У них душа вообще никак не задействована, они "душой" и "любовью" называют другое, за стихи принимают тексты популярных песен, ничего не знают, не чувствуют и не хотят чувствовать.
- Может, имеет смысл завлекать побольше людей в театр развлекательными постановками?
- Развлекательное должно быть, но как один из ингредиентов блюда. Конечно, полезное нельзя выдавать в виде таблеток — должно быть вкусно и красиво. Нужны пропорции. Но их могут определять только сами художники, а не назначать сверху некие начальники. Поскольку я родом из СССР, хорошо помню все эти моменты администрирования. Да и сейчас они есть. Причем на другой стороне планеты тоже не без этого — великие произведения американской культуры были запрещены и у американцев тоже, как запрещается все непривычное.
Как только человек начинает говорить про родину, думаю: о, у этого рыло в пуху!
- Искусство ничего не должно — это совковая установка. Искусство — это выражение взгляда художника на жизнь. А патриотизм — вещь индивидуальная и интимная. Само слово "патриотизм" должно отдыхать, так же как слова "народ" и "родина" — под этими словами наделали столько безобразий и кровавых преступлений, что они должны лет сто просыхать от крови. Не надо ими теребунькать. Как только человек начинает говорить про родину, патриотизм и нравственность, я думаю: о, у этого рыло в пуху наверняка.
- Как культура сопрягается с современной жизнью и ее проблемами? Что вы думаете, к примеру, о популярном ныне акционизме — выступлении "Пусси райот", поджоге двери КГБ Петром Павленским? В Латвии тоже было дело — выставили скульптуру человека, похожего на Путина и предложили желающим забивать гвозди.
- Не люблю такого! А Pussy Riot за людей искусства вообще не воспринимаю — по-моему, довольно дешевый поступок. Другое дело, что церковь наша отреагировала на него неадекватно — почему-то она иногда забывает, что ее травили, гнобили, унижали, уничтожали, расстреливали. А теперь она иногда пытается действовать теми же методами и кликушеством много занимается.
- У вас в театре был поставлен спектакль на очень острую сейчас тему — "Все оттенки голубого"…
- Это очень хорошая пьеса! Горькая, смешная и очень христианская, она сильно действует на тонкие материи. Я выбираю постановки по одному единственному принципу — волнует или нет. Эта пьеса меня взволновала. Там на примере гейства рассматривается отношение ко всем инакочувствующим. В ней собраны все самые разные полярные мнения — от абсолютно враждебной агрессивной гомофобии отца мальчика, российского военного, до полного приятия и понимания. И этот спектакль замечательно принимали.
- Никто не высказался против?
- По-разному было. И это нормально. При этом я против борьбы за нравственность в искусстве со стороны всяких обществ и отдельных активистов. Не надо этого делать. Не нравится тебе, возмущает тебя — возмущайся, но не надо призывать к этому карательные органы и военные организации. Неприятно смотреть? Так это искусство специально делает, потому что мы в жизни быстро привыкаем к подлости, уродству, обрастаем толстой кожей, а прочтем в книжке, увидим на экране в утрированном виде и прозреем. Надо возмущаться не против книжки или сцены, а против жизни. С грубой бранью надо в жизни бороться, поднимая уровень культуры и выделяя на нее больше денег, а не на сцене и на экране запрещать мат.
Искусство всегда само себя отрегулирует. Это абсолютно самодостаточная система. Есть душа художника, которая работает над тем, чтобы проявить свои лучшие грани. А если на душу нашло затмение, на то в искусстве есть свои фильтрующие субстанции — редакторы, художественные руководители театров, коллеги, критики, зрители.
Надо всегда помнить: то, что мы сейчас в школе проходим, когда-то было запрещено, считалось невозможным к употреблению — Пушкин, Булгаков, лучшие пьесы Островского… Власть во все времена старается подладить нравственность под идеологию. Может, хватит на одни и те же грабли наступать?
