Поначалу было недоверие: ну что эта русская может смыслить в латышской классике?!

На фото: репетиция последнего спектакля театра Галины Полищук "Обсерватория" - "Последняя любовь Соломона". Действие происходит в 2500 году.

- После школы вы пошли в стюардессы — это, чтобы одним махом избавиться от всех границ и заборов?

- Вообще-то, я в школе я всегда была главной по культмассовому сектору, но в театральный идти побоялась. Папа предложил продолжить семейную традицию, попробовать стюардессой — тогда это считалось престижным. Я прошла конкурс 400 человек на место. Профессия мне очень нравилась. Летала я пять лет, пока не заработала суровую болезнь почек и вторую группу инвалидности. От такой и умирают, но я выжила, благодаря прекрасному латышскому доктору Марису Плявиньшу.

Поступила на русский филфак, чтобы хоть немного быть ближе к театру. Потом преподавала в школе. Попала сразу в 11-й класс. Мне — 23, им — 17, это было прекрасное время! Одна из учениц-старшеклассниц подбила меня ехать вместе поступать. В итоге она передумала, а я нет — так я оказалась в ГИТИС на курсе Бориса Юхананова, ученика школы Анатолия Васильева.

- Почему ставить дипломный спектакль вы пошли не в русский театр, а в Новый рижский, да еще и на латышском языке?

- Это сейчас Юхананов — гуру, диктующий театральную моду всей продвинутой Москве, а его "Электротеатр" — одиозное место немыслимых театральных форм и направлений, мекка театральной тусовки и критики, а раньше его фамилия в "приличных театрах" звучала сродни ругательству, он числился жутким андерграундом. Лет до 50 его за режиссера-то не считали, а я только в такой театр и верила. Херманис же сразу сказал: Юхананов — знаю, круто, ставь! И я поставила "Он, она и Франц" по Набокову.

Кстати, на тот момент латышский я знала плохо, больше на уровне понимания — осваивала уже в процессе общения и работы. У меня был русский экземпляр текста, но когда актеры говорили по-латышски хором, было трудно что-то понять.Но все были одержимы желанием помочь мне: легендарный Гундарс Аболиньш на свои деньги докупал декорации и реквизит, репетировали днем и ночью, переживали за меня… Я до сих пор очень благодарна и Алвису, и всем актерам за прекрасный дебют.

- Сегодня русские режиссеры в латышских театрах — не редкость. В прошлом году Кириллу Серебренникову доверили постановку к столетию Райниса в Национальном. Вы же были одной из первых, кого пригласили работать в цитадели латышской культуры…

- Меня туда позвал главный режиссер Национального театра Эдмундс Фрейбергс, который как-то зашел на репетицию "Ромео и Джульеты" с четверокурсниками Академии культуры. Ему понравился мой метод работы с актерами.

Не скрою, поначалу я ощущала недоверие к себе, ведь взялась ставить Райниса — "Вей, ветерок!": ну что эта русская может смыслить в латышской классике?! А мне хотелось отойти от стереотипов такой большой народной классики. Со сценографом Моникой Пормале мы нашли необычную форму — этнографический музей, куда заходила молодежь, а в конце звучала информация о закрытии. Критики назвали эту работу "гербарий чувств". Кстати, "Вей, ветерок" тепло принимался в Москве на "Золотой маске", в рецензиях льстили мне сравнениями с Някрошюсом и Колядой.

• 1. Мои предки купили землю в Латвии в тысяча семьсот каком-то году — и где моя Родина?
• 2. Поначалу было недоверие: ну что эта русская может смыслить в латышской классике?!
• 3. Спасибо, Хелене Демаковой, которую в хорошем смысле считаю латвийской Фурцевой
• 4. А дальше, как написали в одном издании, Россия меня спасла
• 5. И тогда тебе надо решать, кто перед тобой — люди или мусульмане?
• 6. Калягин буквально визжал по поводу сцены в моем спектакле: в моем театре этого не будет!
• 7. И тут моя продюсер говорит: как, национализм — это же очень хорошо!