Foto: Konstantins Rubahins
Андрей Левкин, один из самых известных современных русских писателей Латвии, представил в Риге свою новую книгу "Дым внутрь погоды", изданную на русском и латышском языках. И рассказал порталу Delfi, почему не покинул Латвию, хлопнув дверью, а потом не покинул Россию, хлопнув дверью там, почему его Голем ни разу не Путин, а история с Дональдом Трампом совсем неинтересна, по сравнению с историей рижского угла Элизабетес и Мариинской.

Таких, как Левкин, обозначают коротко: умный. Кто-то - восторженно подняв глаза к небу, кто-то — обреченно, с ударением на букву "м". Ну а как еще? В 70-х закончил мехмат МГУ — туда неумных никак не брали. В 80-х создавал первые советские персональные компьютеры — тоже не для тугодумов. В 90-х считался одним из интеллектуальных и культурных лидеров новой русской литературы — редактируемый им "Родник" был удостоен Малой Букеровской премии "за лучший русскоязычный литературный журнал ближнего зарубежья". В общем, как прописано в рассказе молодой русской авторши Кати Пицык, опубликованном в свежем номере журнала Esquire:

Москва — город по одноименному фильму;

Старый — то же, что и старик, типа, брат;

Левкин — русский писатель;

Лейбов — профессор ученый…

Журналов этих в биографии писателя Андрея Левкина, курсирующего челноком между Ригой и Москвой, отметилось с пару десятков — его проза публиковалась в "Даугаве", "Роднике", "Митином журнале", "Урале", "Комментариях", "Знамени", "Новой Юности", "Уральской нови", "Октябре", "Звезде", "©оюзе Писателей", "Дружбе народов", "Воздухе", "Русской прозе", "TextOnly", альманахе "Фигуры речи" и других. Еще с десяток журналов-порталов в разные времена были для Левкина местом работы — журналиста, колумниста, критика, редактора.

С книгами все складывалось посложнее: издатели хотели крупноформатных размахов — Левкин форматизации не поддавался. Но и тут в конечном счете все выглядит богато: общим числом — 13 книг.

В последний сборник Андрея Левкина "Дым внутрь погоды" вошли восемь прозаических произведений, написанных им в последние годы в разных географических и жизненных обстоятельствах. Немало внимания отведено Риге. Пытаться пересказать, о чем пишет Левкин — занятие неблагодарное и, пожалуй, бессмысленное. Похоже, он не пишет, а проживает свои сюжеты и эмоции — достаточно видеть, как реагирует его лицо на каждую вжатую в лэптоп клавишу.

На латышский язык книгу перевел писатель и литературовед Гунтис Берелис: "Недоумение, которое вызывает этот текст, можно сформулировать просто: что из себя представляет написанное Левкиным? Раз уж по прочтении у нас возникает такой вопрос, значит, мы имеем дело с явлением, которое лежит вне нашего литературного опыта. Допускаю, что ответить на этот вопрос вообще невозможно, а значит, прочитав "Дым внутрь погоды", мы уже никогда не сможем освободиться от этой книги или ее забыть."

Книга издана рижским объединением "Орбита" при поддержке Фонда культурного капитала и Фонда Михаила Прохорова. Появление последней фамилии Андрей Левкин не объясняет никак, впрочем, не скрывает, что с сестрой олигарха Ириной Дмитриевной Прохоровой, российским литературоведом, главредом журнала "Новое литературное обозрение", знаком давно и хорошо. В частности, заседал в жюри ее литературной премии "Нос".

Foto: Publicitātes foto.
Из книги Андрея Левкина "Дым внутрь погоды" — рассказ "Трамвай №11":

"Поезд Рига-Москва, старый вагон (состав сборный, дополнительный на праздники: январь, вот и такие вагоны — в этом, похоже, я уже раз 100 ездил). Плацкарт, верхняя полка, надо лежать на ней, потому что на нижней легли сразу же. Хорошо: темно, все дребезжит. Тогда пишу эсэмэску R., чтобы она назвала, ну — так просто — пять мест, которые придут в голову. Не исследовать подсознание и всякое такое, а вот: какие пять мест — любые — сейчас возникнут. А я стану думать, как и почему они соединились; еще и Крустпилс не проехали или он был только что.

Ответ: "бастионка может мост жд может зоопарк ну как-то с детства или вообще межапарк кладбище которое немецкое еще универмаг очень раньше нравился" (тут "очень раньше"). У меня — я тоже прикидывал — вместо Немецкого кладбища сначала возник канал от мореходки до Валдемара, но была и Бастионка, а там канал тоже, внизу. Два канала излишни, а Н. кладбище тоже обязательно. Ну вот, совпало…"

Приобрести книгу можно в галерее Istaba и книжном магазине NicePlace Mansards.

Foto: DELFI
- Если пройтись по вашей биографии, то в ней сперва было не слово, а цифра: Мехмат МГУ, Институт электроники и вычислительной техники Академии наук Латвии, разработка первых советских персональных компьютеров… Как так получилось?

- Мне математика с детства нравилась и давалась — вот и пошел туда.

- Есть легенда, что первый в Союзе интернет был изобретен в Риге. Это так?

- Понятное дело, что интернет изобрели не в Латвии и не в Союзе… Но пока американские компьютерные разработки были для нас закрыты — ну, то есть, PC (персональные компьютеры) в СССР не поставлялись, эмбарго, делали некий аналог — довольно приличную персоналку "Искра 226". Для нее мы писали то, что можно назвать операционкой. Точнее — коммуникационную часть. Передача данных, тогда еще выбирали между эзрнетом и токен рингом. Устраивали сессии с Венским институтом системного анализа: привет-привет, Грюсс готт, туда-сюда…

А потом американцы сняли эмбарго и как только стали появляться купленные "писюки", то решили, что свои не нужны.

- Свои оказались недостойными, в сравнении с этими?

- Наши надо было еще года два-три докручивать, но они были вполне нормальными. Кстати, отлаживали все эти штуки в Ольгино, волшебном месте под Петербургом, которое тогда еще не было столь пресловутым (сейчас, по некоторым версиям, именно там находится "фабрика интернет-троллей", — прим. ред.). Там стояла буквой "П" большая школа, разделенная пополам: в одном крыле — дети со звонками, а в другом — всякие электронщики, которые и делали советскую персоналку. Трудились до последней электрички, но часов в девять вечера выходили на полчаса курить: весь поселок Ольгино врубал программу "Время" — электричество падало, нам ничего не доставалось.

- Предполагали вы тогда, что интернет дойдет до невиданных чудес?

- Это было очевидно. Если оно уже есть — куда деваться? Во-первых, удобно. Ну и этого достаточно.

- Тем не менее вас этот удивительный мир цифр не захватил — предпочли мир букв…

- Я холодный человек — меня мало что может захватить. Это была нормальная и довольно любопытная работа. Возможность создать что-то новое с нуля — такое редко бывает.

- Почему же бросили?

- Тема закрылась. Если до того системным программистом был тот, кто делает системы, то после закупки всего в США — системным программистом стал тот, кто все это дело обслуживает. Переходить в этот вариант мне как-то не хотелось…

- К тому моменту вы уже с буковками дружили?

- Давно. Мехмат — странное место: там все занимаются, чем только не занимаются. Там всегда всех полно было — музыкантов, художников, поэтов, прозаиков…

- Назовете?

- Евгений Бунимович, например. Мы с ним знакомы года с 73-го, когда я был на втором (курсе), а он — аспирантом: приходил в одно художественное место и, скажем, объяснял, что да где надо делать, а заодно — что Шолохов ни разу "Тихий Дон" не писал. Там же учился Володя Губайловский — теперь завотделом критики и публицистики "Нового мира"…

- В общем, культурное место…

- Не то чтобы такое уж культурное. Но в нашей большой общаге тусовался хорошо образованный народ — как по части циферок, так и по части буквочек. Было три потока: один — механиков и два — математиков. Всего 450 человек. Понятно, что такое количество математиков никому не требуется… Не так, что эти 450 человек были затем, чтобы вытащить пару реальных математиков, но в основном выпуск уходил в "полувоенку" — по закрытым городам.

Foto: Ronalds Sovas
На фото: Андрей Левкин с переводчиком своей книги Гунтисом Берелисом (слева).

- Почему вы из Москвы после мехмата вернулись? Тогда вроде все "в Москву, в Москву" старались...

- Я и не собирался там оставаться. Ни разу. Я достаточно рижский человек, чтобы хорошо без Москвы себя чувствовать. А в Риге как-то сразу начал писать, уж и не помню, что. Потом стал латышей переводить — совершенно замечательных: Гунтис Берелис, Андра Нейбурга (писательница и руководитель гостиницы Neiburgs, — прим.ред.), которая сейчас реже пишет, Айварс Озолиньш (политколумнист журнала Ir, — прим. Ред.) был замечательным прозаиком, пока не пошел совсем в политику, Юрис Звиргздиньш, Владис Спаре…

Меня и в Avots-то зазвали потому, что знали, как переводчика. Ну и пошло — переводил, редактировал, что-то свое писал. И тут начинаются разные отношения: что латышей надо издавать (слава тебе господи, они у нас хорошие) — надо, надо, национальная культура, то да се, а русские — они как бы под подозрением. Даже не то, что под подозрением, но пишут что-то не то… Поэтому в издательстве "Лиесма" был лишь маленький отросточек русской литературы, который издавал вполне приличную фантастику. Выпустили и какую-то мою книжку ("Старинная арифметика") — такой странный компромисс… Ну так и что, я же не являюсь рыночным литератором и никогда не собирался этим зарабатывать.

- А позже получалось хоть раз на книгах заработать?

- Есть такая простая схема. Как зарабатывают авангардные-актуальные музыканты? Точно не музыкой — они пишут ноты к рекламе, рингтоны, да что угодно. При этом сама их профессия, которая как бы не дает денег, обеспечивает им возможность получать деньги в смежных областях. Так и я: переводил, редактировал, журналистом…

- Художник-плакатист Юрис Димитерс не скрывал, что, обслуживая своим искусством советскую идеологическую машину, получал возможность в свободное время делать, что хочет. Условно, нашлепал лениных — свободен. Вам приходилось делать что-то в этом роде?

- Ну какой с нас Ленин на выходе! Я советское время в этом смысле не застал — тогда я больше с циферками. А последнее советское время все больше общался с Петербургом, а там по тем годам непонятно было, кто там за государство. Я там варился на Пушкинской, 10 (в 1989 году в этом расселенном доме был сквот независимых художников, музыкантов и других деятелей андеграунда, — прим. Ред.) в понятной среде.

- А в Риге в то время уже вольница была?

- Ну, Avots почти даже волшебно возник. Горбачев приезжает с Раисой Максимовной, и она, возле памятника Ленину, говорит детишкам: что-то вы плохо русский знаете, надо бы лучше. Нежные латышские люди оценили шутку и тут же создали Народный фронт и Пленум творческих союзов — поняли, к чему дело идет, и решили: не-а, еще одного Александра III нам не надо. В чем были правы.

Ну и, непременно в целях усиления двуязычия тогда решили сделать двуязычный журнал для молодежи, но отправили в редакцию самых волшебных людей — приятные поэты и прозаики, анархические художники и героический Айвар Клявис во главе. И никто на нас особо не давил… Единственный раз на Оруэлла наезжали: Илан Полоцк перевел "Скотный двор", а в 1988 году у нас его напечатали. Но это так, побубнили-побурчали — ни публикацию это не сняло, ни в тюрьму даже никого не посадили. Хотя можно было суток… ну на пять Полоцка — за качество перевода…

- Атмода и баррикады как на вас отразились?

- Да там же такая среда, что никакого резкого перескока на новые рельсы не было — абсолютно естественное продолжение того, что происходило вокруг. Да и по ходу жизни — наша редакция была как раз внутри баррикад, на пятом этаже дом, где внизу пресловутая конюшня Петра I. Ну, Иванс мог зайти в редакцию по дороге, выпить кофе и пойти дальше по своим делам. Сидели, работали, водку пили, когда была. Межнациональных проблем не наблюдалось.

- Вот потому-то и странно читать на посвященной вам страничке сайта известного галериста Марата Гельмана якобы вашу закавыченную фразу "…когда сидишь в такой заднице как латышская Рига, то используешь все что угодно, лишь бы иметь отношение еще хоть к чему-то…"

- Это исключается. Ну, Марат умеет…

- Цитировать то, что не было сказано?

- А, цитаты без контекста всегда непонятно что означают. К тому же я не склонен к личным высказываниям, а тут оно еще как-то снаружи сделано. Ну, нормально — все должно будоражить.

- В какой-то момент вы все же покинули Латвию. Как пишется все на том же сайте Гельмана, "колонка "Полит.Ру" явно не озолотила своего создателя, но, по крайней мере, помогла ему выбраться из нелюбимой Латвии в любимую Россию".

- Что значит покинул?! Просто мой хороший друг, поэт Леша Парщиков, с которым мы периодически тусовались в Москве, свел меня с еще одним знакомым, а тот и предложил сделать интернет-проект: мол, что ж такое — в России до сих пор нет ни одного независимого новостного интернет-проекта. Давай сделаем?! Давай! В банке мне работа не очень была интересна…

- Тоже был интересный зигзаг вашей биографии — в банкиры. Это когда "Родник" иссяк?

- "Родник" иссяк по естественным причинам — союзная подписка накрылась: пятьдесят с чем-то тысяч, большей частью — за пределами Латвии, а тут почта перестала работать. Потом латыши позвали в "Диену" — русскую версию делать, это было года полтора, потом они решили, что лучше полная копия латышского выпуска, а я по-другому это видел.

- На ваш взгляд, сейчас это возможно, чтобы широкая аудитория русских и латышей читала один и тот же контент на своих языках?

- Нет. Тут своя история-предыстория. И это никак не склеивается. Впрочем, я никогда не работал с изданиями на большую аудиторию — всегда предпочитал с нишевыми… После "Диены" я еще пару лет побыл в "Балтийском времени" и "Бизнес-Балтии", потом в "СМ" переманили, которая оказалась совсем не моим изданием. Ну и неинтересно стало. И тут приятели Гродников и Алексеев (мы на телевидении вместе работали, в "Буднях") зазвали в банк (Rietuma): делал обзоры-бюллетенчики по инвестициям да по рынкам, прогнозы на валюту, аналитику всякую — тогда же все в новинку было… Ну а потом в Москву позвали…

- И никакого громкого хлопанья рижской дверью? Почему же многие наши общие знакомые уверены, что Левкин громко уехал, а теперь тихо вернулся и плотно сидит…

- Я не склонен к подобным действиям. Да и не уезжал я никогда долее, чем на месяц. Я здешний, рижский, ну а интернет очень помогает обеспечить жизнь в естественной для меня среде. Там я никогда не являлся своим. Да и зачем мне было становиться своим там, где чужое? Я же не шпион. Да какие у меня обиды могут быть? Не прощался я, а потому и не возвращался. Просто не работал в латвийских организациях. Гастарбайтеры мы…

Foto: Ronalds Sovas
- Почему в Москве вы решили делать именно политическое интернет-издание? Политика не казалась грязным делом?

- Там было несколько волн. Когда в 98-м году мы делали первое издание Полит.ру, это была, скорее, филологическая и гуманитарная волна. На тот момент новости были лишь частично оцифрованы — что-то давал "Коммерсант", что-то — агентства-госконторы, а мы выступали как независимые. Ну и производили какие-то тексты на тему. Критика не критика, но описание ситуации. Понятно было, что все это дело — интернетизация населения — пойдет по нарастающей…

- Политики к вашему изданию относились серьезно? Не отказывались общаться?

- Вполне серьезно, а почему нет? Но это нормальный случай, когда с тобой не хотят говорить по каким-то причинам. Что ж, не хотите комментировать — напишем сами. В тот момент политики там вовсе не были такими важными, какими их сделали сейчас.

- Были политики, с которыми у вас сложились какие-то свои отношения?

- Я не понимаю, о чем вы. Это не про нас. Собственно, у каждого министерства всегда есть свой журналистский пул — отчасти на предмет пиара, отчасти — а как еще, надо же знать тему, а как еще узнать? Позже, когда я делал СМИ.ру, была тема чубайсовской реформы РАО ЕС, тогда я там в пуле был — это было любопытно. Мотаешься куда-то на ивенты, в общем — вполне все реально и по делу.

Но Россий же много было, до кризиса 98-го была одна страна, после -другая, после конца 99-го и нулевого — третья, после 2003 года — четвертая, потом пятая — условно "медведевская", после Болотной совсем другая история пошла… Сейчас, похоже, опять какая-то очередная перезагрузка — после-послевоенная.

- В чем разница?

- Запах разный.

- Какой?

- После августа-98, когда упал рубль, все стало как-то построже, но особого легкомыслия как-то не утратили. А вот когда сменилась власть в нулевом, все сильно изменилось: если до этого Москва очень цветным и веселым городом была, то стала какой-то черно-белой, с ярко выраженной контрастностью — даже по цвету одежды в метро. И если смотреть по редакционному составу прессы ельцинских времен, то он был, как бы мягче сказать, поумнее тех, кто пришел после.

- А сейчас чем пахнет Россия?

- Сейчас я там меньше участвую. Они сами по себе — я сам по себе, изнутри, но снаружи. Россия устроена странно — она очень общинная страна. Лишь очень постепенно начинает понимать, что все люди разные и слои разные. Но до сих пор, по инерции, там ощущают некое "мы" и "общее пространство", все что в этом пространстве случилось, надо немедленно обсудить, а имеет это к тебе лично отношение или нет — не важно. Обсуждается любой чих кого угодно, причем без всякого факт-чекинга и понимания реального контекста. Конечно, ни разу не похоже на Латвию. У них — деревни, у нас — хутора, у них — общинное сознание, а у вот конкретно у меня — хуторское.

- Поскольку вы теперь больше тут, что про латвийскую политику думаете?

- С моей стороны было бы некорректно говорить про нашу политику, потому что я ею не занимаюсь каждый день. А отношение из серии "в целом да в общем" — к чему оно? Понятно, что тут все устроено по-другому, нежели в России. Хотя бы потому что в России для 90 процентов людей политик — это начальник, а здесь, похоже, все не так.

- Сегодня есть немало достаточно успешных русских писателей, которые принципиально выбрали писать о России, живя за ее пределами — Пелевин, Сорокин, Акунин-Чхартишвили… Что думаете о такой тенденции?

- Ну а какая разница, где ты живешь?

- Писать о российских реалиях и процессах со стороны и изнутри — это немного разные взгляды…

- Они же не обязаны писать о российских процессах. На свете хватает разных других историй, никак не связанных с Россией. Если означенные вами писатели пишут о России — это вопрос к ним, почему они выбрали такую стратегию.

- Вы ведь с Сорокиным хорошо знакомы?

- Да не так, что особенно хорошо. Но давно, да. Ну в самом деле — тут было проще когда-то напечатать что угодно, чем в России. Вот, Сорокина, например. А вообще, разница между "русский" и "российский" — это любопытно. Все эти темы про русский мир, российскую пропаганду, что надо делать контр-русский мир против того русского, который предъявляет что-то не то… По-вашему, если человек пишет по-русски, то он завязан на Российское государство или нет? По-моему, так он не обязан быть завязан на него.

И отсюда вечная путаница российская культура — русская культура? Вот если исследовать меня, как лабораторную мышку, то из чего я составлен? Город, среда, местные погоды-нравы, лишь где-то на 5-6-м месте будет Балтия, где-то на 6-7-м — Латвийская ССР, а уж Россия-то причем? Российская культура другая, по-другому устроена. И когда в школе начинали (ну, когда я учился в школе) забрасывать русскими классиками 19-го века с крепостным правом всяким, начинаешь тихо недоумевать, о чем они? Да они ж до сих пор Муму топят! Ну, впрочем, и все время выплывает, значит.

Да, Россия большая, вот и версия, что все русское — это непременно российское. Ну и ладно. Есть такой вариант, а есть другой — выбирай, какой хочешь. Также глупо собираться русским в кучу, тут или где-то еще, чтобы доказать России, что они — не Россия. Живем себе и живем, по-русски пишем, общаемся. Художникам, да, проще, но так получилось.

Все это медленная история. Есть же разные люди, которые живут за рубежом лет по 40-50, а то и родились там. Переводчик Евгений Павлов живет в Новой Зеландии — с Россией не связан никак. Чикагский профессор поэт Илья Кутик — из Львова. Игорь Померанцев из Черновиц. Пишут и говорят по-русски, но откуда у них фокус на Россию? Да и в России есть немало людей, которые пишут не так, чтобы непременно о России и, тем более, навсегда завязаны именно на российскую государственность.

- Но метрополия русского языка, как ни крути, Россия. Да и основной читатель у русских писателей — где?

- А что, у Российской федерации монополия на все, что пишется и говорится на русском? Или что, российский читатель читает только то, что относится к Российской федерации? И единой русской какой-то тотальности нет, честное слово. Вот же совершенно великолепная "Орбита" — никак они не связаны с российской государственностью. И даже если они бывают в России, это их не привязывает к России — это их горизонтальные связи с теми, к кому они ездят.

Foto: Ronalds Sovas
- Нет ли у вас ощущения, что наметился некий тренд на упрощение всего и вся? И в этом тренде умных, мягко говоря, не любят?

- Отвечать на это позитивно, значит, признавать себя слишком умным. А говорить, что я плохо отношусь к слишком умным — врать, я хорошо отношусь к слишком умным. Только с ними и общаюсь. Но если все же признать себя умным, то в отношении к себе особой агрессии не ощущаю. Сижу в своей нише — мне хватает.

Лет пять назад на радио "Сити ФМ" была веселая околоновостная программа — мне пару раз в неделю звонили и просили комментарии по любому поводу. Как-то я им что-то такое сообщил, что Бовт (ведущий) хмыкнул и этак демонстративно грозно говорит: проще надо быть, проще, и люди к тебе потянутся, понимаешь?! Да я понимаю, да — но скажите, куда мне их тогда складывать…

- Почему последнее время предсказания "умных" интеллектуалов и аналитиков все чаще разбивается о непредсказуемое народное волеизъявление? Говорили, Трамп не пройдет — прошел. Говорили, Брекзита не будет — был…

- Умные и интеллектуалы — это разное. Сомневаюсь, чтобы действительно умные люди стали участвовать в предвыборных кампаниях и делать какие-то оценки.

- Писатель Александр Генис, например, был очень активен — утверждал, что Трамп не пройдет… Он же умный?

- Во-первых, это его контекст. Во-вторых — он славный. У нас с ним спор возник во время Фестиваля прозы на Кипсале: он утверждал, что на углу Элизабетес и Мариинской был рыбный магазин, а я — что мясной. Это принципиальный спор. Но понимаю, что прав он. Ну да, то есть о Трампе — вопрос к Генису. Ну чего ж мне разводить гоп-гоп-тру-ля-ля по всем возможным контекстам, которых ты не знаешь. Не мой контекст.

- А Путин или не Путин — вам интересно?

- Тоже бессмысленно, потому что я и тут не в контексте. Да и никто не в контексте. Кто вообще знает, что там реально внутри происходит? Что, есть ньюсмейкеры, которые регулярно сообщают о настроениях в Кремле? А на основании чего делать выводы? Непонятно даже, из чего состоит структура, то есть — куча всяческих структур, которые олицетворяет Путин, как она вообще может меняться и т. п.

- Признайтесь, прообраз Голема из вашей книги "Голем, русская версия" — Путин?

- Нет, ни разу.

- Откуда же такой миф? Из "Властелина колец"?

- Абсолютно нет. Борис Кузьминский (а он литературный человек, переводчик, тогда — вел отдел современной прозы в издательстве "Олма") сказал: напишите хоть раз в жизни беллетристику, что ли. И напечатаем. Вообще, проекты — это всегда хорошо, я и изобрел какого-то фиктивного персонажа и стал расписывать, как ему тут приходится. А какой есть фиктивный персонаж, которого все знают? Голем. Отлично, пусть будет Голем. Произвел Голема, навесил на него всякие романтические обстоятельства, что были под рукой, может, что-то по ходу прицепилось из других слоев… Но ничего такого не имел ввиду. Да и вообще, он у меня хороший.

Seko "Delfi" arī Instagram vai YouTube profilā – pievienojies, lai uzzinātu svarīgāko un interesantāko pirmais!