Лихие 90-е. Когда некоторым было труднее
Социально-экономический спад 90-х стал настоящей катастрофой для многих жителей Латвии — вне зависимости от того, на каком языке они говорили в семьях. Однако удар, нанесенный по русскоязычной части общества, оказался во многом больнее — и с материальной, и, что очень важно, с моральной точки зрения. Ведь в первую очередь, закрывались производства, где работали преимущественно русскоязычные жители средних лет, люди, еще вчера имевшие стабильные профессии, оказывались без работы, без денег, переживали утрату социального статуса. Вчерашние инженеры заделались "челноками", мотались в Польшу за джинсами-"мальвинками" и куртками чудовищных расцветок и качества, встали за прилавки рыночных ларьков, в которых закупалась тогда большая часть населения.
Конечно, кто-то вписался в новую реальность успешно: в те годы формировалась и бизнес-элита страны. В том числе, и русскоязычная ее часть — в бизнесе, в отличие от сферы государственного управления, доминировали рыночные, а не политические правила игры. И все же очень многие русскоязычные жители средних лет спустились по социальной лестнице на несколько ступенек вниз: люди уважаемых профессий в одночасье потеряли свою конкурентоспособность, далеко не все смогли переквалифицироваться. Целые сферы занятости оказались закрыты, в том числе, из-за выдвинутых государством требований знания латышского языка. Многие, в том числе и те, кто голосовал за независимость Латвии, получили от молодого государства в виде благодарности фиолетовый паспорт негражданина. Что накладывало свои ограничения на возможности трудоустройства и затавляло покупать у спекулянтов приватизационные сертификаты, недостающие для получения в собственность типовой квартиры.
Поколение тех, кто в 90-е годы приближалось к 50 годам и старше, попало в жернова истории. Фактически, оно было списано — во имя светлого будущего молодого государства. Социально-экономическая реальность проявляла жестокость по отношению ко всем жителям страны, но в случае с русскоязычным населением дополнительным фактором бедствия стала государственная политика.
