Что общего между Вятлагом и Болотной. Один год из жизни Артура Яновича  (71)

В 1968 году в родную Латвию вернулся простой счетовод сельхозшколы Артур Страдиньш, который пробыл 10 лет в Вятлаге (крупнейшем лагере системы ГУЛАГ) и еще 17 — на поселениях в Сибири, куда к нему приехала жена Мирдза. Там родились и умерли два их сына. Больше детей у пары не было. У этой истории относительно счастливый конец: герои прожили вместе на родине до глубокой старости… После смерти Артура в Латвии крохотным тиражом опубликовали его лагерные записки.

В 2013 году в Кирове был арестован журналист, актер и школьный учитель труда Леонид Ковязин за участие в событиях на Болотной площади. В Москву он поехал, как внештатник газеты "Вятский наблюдатель" — освящать акцию "За честные выборы". До этого никакой политической деятельностью не занимался. Поводом для ареста послужил ролик на YouTube, на котором Леонид прикасается к биотуалету, который передвигает защищающаяся от полицейских дубинок молодежь. По версии следствия, Ковязин "уничтожил шесть туалетов", что прокурор назвал "участием в массовых беспорядках" и потребовал приговорить молодого человек к восьми годам тюрьмы.

Во время ожидания приговора в СИЗО Леонид женился на своей кировской подруге, историке-краеведе и актрисе Евгении Тарасовой, что дало ей право навещать заключенного и выступать в качестве общественного защитника. У этой истории тоже относительно счастливый конец — через полтора года отсидки Леонида выпустили по амнистии перед Олимпиадой в Сочи (подробнее история этой пары — на видео "Евгений Ковязин. Жизнь и тюрьма. До и после")

Широкой публике дневники Страдиньша стали известны в 2013 году — именно благодаря истории с Леонидом Ковязиным. Чтением дневников о репрессиях в 20-м веке Павлович и Тарасова решили зарабатывать на помощь жертвам репрессий века 21-го. На днях постановка доехала до родины своего героя, и была дважды сыграна в рижском Музее театра.

33-летнего Страдиньша арестовали в 1941 году как кулака и члена полувоенной организации айзсаргов (статья 58-11). На самом деле, кулаком был его отец: он владел 49 гектарами земли, из которых сыну досталось лишь 18 (по советским меркам, кулачество начиналось с 30 га). История с айзсаргами тоже сильно преувеличена: Артур руководил оркестром в партии "Крестьянский союз", после ликвидации которой музыкальный коллектив перешел в распоряжение организации айзсаргов.

В деталях никто не разбирался — тем более, что на Страдиньша лежала целая стопка доносов от "добрых" соседей, которые где-то что-то слышали и где-то что-то видели. В итоге, следователь выслал рекомендацию Особому Совещанию НКВД СССР: "Применить к обв. Страдиньш Артуру Яновичу высшую меру наказания — расстрел. Имущество конфисковать".

Еще одно важное обстоятельство, которое помогло Страдиньшу выжить — он не курил. В то время, как многие его соратники по несчастью готовы были променять последний кусок хлеба на табак, Артур полученный иногда в пайку табак выменивал на еду, а на папиросных бумажках вел дневник, в котором давал скупые, но точные характеристики происходящему вокруг. Это было строжайше запрещено, но для Артура дневник стал жизненной необходимостью.

Страдиньш прятал свои записки в табачных принадлежностях, а первую "порцию" смог передать на волю жене с амнистированным соседом по бараку. Так эти дневники попали в Латвию, а спустя 70 лет — обратно в Кировскую область, благодаря исследователю Вятлага доктору исторических наук Виктору Бернадских. Вот лишь некоторые выдержки из крайне сдержанных и аскетичных записей Артура Страдиньша (полный текст дневников на русском языке — здесь):

1.01.1942. День отдыха. Пожелания счастья. Нам выдают на кухне по маленькому пирожку с картошкой. Очень вкусно. Буду помнить вечно, как это было вкусно…

7.01.1942. Бригада работает на заготовке дров. Каждый день число людей в бригаде уменьшается из-за истощения, их кладут в стационар. Когда кололи дрова, обнаружили в трухлявых чурках червей. Мы их всех съели.

12.02.1942. Учитель Бутанис нарисовал органную клавиатуру. Мы с ним ее вспоминаем, "играем" двумя пальцами на бумаге.

24.02.1942. День рождения моей Мирдзини. Вспоминаю ее. Ее брат Янис Паварс находится здесь и считается инвалидом. Сегодня его поместили в стационар, начался понос.

19.03.1942. Заболел поносом, при истощении организма это противная болезнь… Люди от этой болезни здесь мрут. Врач Чаманис пришел ко мне в барак и спрашивает, что со мной. Внимательный врач, спаситель многих заключенных.

05.04.1942. Пасха! Христос воскрес! А наша жизнь идет как по Голгофе. Кто будет крепок в вере, эту дорогу на Голгофу выдержит.

14.05. 1942. Чистил туалеты и возил трупы. Из каплицы трупы надо нести к дороге и класть в большой ящик. Один труп несем вчетвером, хоть у трупа ничего нет, кроме обтянутых кожей костей…

- Так получилось. Однажды знакомый ученый принес мне перевод тех дневников. Долгое время записи Артура Страдиньша лежали в моем столе — я не представлял спектакля по этому тексту, пока тема репрессий не стала очень близкой и личной: 5 сентября 2012 года в Кирове арестовали и увезли в Москву моего студента Леню Ковязина — он оказался одним из обвиняемых по Болотному делу.

Находиться под следствием — это очень дорого: нужны деньги на адвокатов, еду, содержание семьи в отсутствии кормильца. Московский "Театр.doc" предложил мне сделать постановку и показывать на их площадке, собирая деньги в пользу Лени и других заключенных. Тогда я и вспомнил о дневниках. Мы с Женей стали их читать, а сборы от спектакля шли в помощь заключенным по Болотному делу. В историях двух заключенных трудно не заметить определенную рифму: Страдиньша привезли насильно в Кировскую область, а Леню Ковязина насильно увезли из Кировской области.

Как и Артур Страдиньш, большинство ребят с Болотной — ни в коей мере не политические активисты, которые бы осознанно шли на конфликт с властью. Уж оставим за скобками вопрос, почему политический активизм — уголовно наказуем. Эти люди просто выражали гражданскую позицию и взывали к диалогу. Но вместо этого попали в тюрьму.

- Ваша постановка невольно навевает воспоминания про повесть Солженицына "Один день Ивана Денисовича". Анна Ахматова говорила, что "эту повесть обязан прочитать и выучить наизусть каждый гражданин изо всех двухсот миллионов граждан Советского Союза". Не прочли и не выучили?

- Получается, так. Если некоторые время назад в России еще обсуждалась необходимость люстрации, то сейчас говорить об этом — уголовно наказуемое занятие. Оно классифицируется, как "очернение исторической памяти", что считается "подстрекательством к экстремистской деятельности".

Недавно председатель Союза писателей России Юрий Поляков написал статью о Солженицыне, в которой поставил под вопрос не только Солженицына, как писателя, но и авторитетность его высказываний в целом. Похожая история развернулась вокруг Нобелевского лауреата Светланы Алексиевич. Спор на тему, журналист она или писатель, уводит в сторону от сути дела. Ведь важнее то, что Алексиевич писала это с того времени, когда заниматься историческими реконструкциями было опасно. Во многом, благодаря ей, как и благодаря Солженицыну, мы многое знаем.

- Не сталкиваетесь ли вы со мнением, что слишком многое становится известным, что огромное количество открывшихся последнее время нелицеприятных знаний об изнанке войны и советского строя наводит тень, например, на подвиг советского народа в борьбе с нацистской Германией…

- Да, мне говорили и писали, что я очерняю Россию. Но наш спектакль не занимается сопоставлением режимов. Для меня важно в принципе, что есть человек и есть система — мы не разбираем, в какой цвет она покрашена.

Во время показа спектакля в Таллине встала одна учительница и говорит: дневник Страдиньша писался в 1942 году, когда была блокада Ленинграда — в то время в Латвии и даже в Вятлаге жизнь была куда более комфортна, чем у блокадников. Но разве можно такие вещи вообще сравнивать?

В 2004 году у меня на эту тему был важный опыт. Я делал спектакль про русских и эстонских детей Таллина. Там есть проблема идентификации — эти дети живут в разных культурах, разных языковых пространствах и разных реальностях. Когда я стал собирать факты, у меня возникло ощущение, что ущемление прав русского человека в Эстонии — это просто "Диснейленд", по сравнению с тем, что происходит не то что в Африке, а в российской глубинке, где люди (и дети тоже) зачастую лишены базисных средств к существованию — тепла, еды, медицины, образования…

Казалось бы, что еще надо эстонским русским, которым Евросоюз открыл границы? У них все есть, даже с интернетом нет проблем… С этой убежденностью я зашел в Центр по правам человека, где один сотрудник здорово вправил мне мозг, рассказав о безотносительности справедливости. Нельзя говорить о том, что это чуть более справедливо, а это — чуть менее. Либо людей ущемляют, либо нет. А то, что где-то в Йемене или Сомали ущемляют больше — это не важно.

Безусловно, советский народ боролся с фашизмом. Против идеи, что одна раса может быть превыше другой, что одна доминирующая группа может уничтожать другую во имя каких-то своих целей. Именно про это — и история Артура Страдиньша. Увы, сегодня эта история не закончилась. Поэтому важно уйти с позиции деления на наших и ненаших. Давайте оценивать конкретные поступки конкретных людей.

В БДТ идет спектакль по Виктору Франку (австрийский психиатр, психолог и невролог, бывший узник нацистского концентрационного лагеря — прим. Ред.). В нем есть замечательная фраза: "Есть только две расы людей — порядочные и непорядочные". И эти "расы" представлены в каждой нации и каждой социальной группе. Среди "братьев евреев" были сволочи, которые ради улучшения своего положения, сдавали и убивали. А среди нацистских лагерных надсмотрщиков были те, кто тайно давал хлеб голодным, а начальник лагеря покупал заключенным лекарства. В итоге, после освобождения лагеря, евреи его спрятали, чтобы американцы не расстреляли.

- Солженицын считал очень важным, что "Один день" сперва удалось издать в СССР, а не за рубежом. Правда, очень скоро произведение запретили. Легко ли вам удается найти место для выступлений?

- По-разному. Единого принципа нет. Кто-то перестраховывается и не разрешает. К кому-то мы сами не идем, зная, что у него могут впоследствии возникнуть проблемы с получением важного финансирования. А кто-то, как музей Ахматовой, говорит: идите к нам. Все зависит от ситуации и людей — насколько они сами себе хотят позволить. Нас приглашают и на разные театральные фестивали. В том числе недавно были в Словакии, где нашим активным зрителем оказался парень из Руанды — вот уж кому есть что сказать о репрессиях и несправедливости. Так что сказать, что нас "не пущают", нельзя.

Мы возвращаемся в знакомую с советских времен традицию, когда все все понимали, по кухням шушукались, но вслух не озвучивали. И сейчас есть негласный цензурный договор: главное — не называть вещи своими именами. Тот же Сурков. С одной стороны, он — главный специалист по пиару президента. С другой стороны — автор романа "Околоноля", критикующего государственную систему.

Любая идеология — лишь ширма для очень объяснимых экономических процессов: борьба за место у кормушки. Пока ты не не претендуешь на задевание авторитета держателей кормушки, не вторгаешься на территорию символической или физической власти, ты представляешь мало интереса. Философ Ги Дебор назвал это обществом спектакля: есть те, кто создают спектакль, а есть, кто в нем является действующими лицами. И любые интеллектуальные действия со стороны актеров не приветствуются.

- Какие задачи у вашего спектакля?

- Их две. Одна — собрать деньги арестованным по "Болотному делу". Вторая — через культуру пытаться говорить о том, что происходит в обществе.

Причем, мы не предлагаем никаких своих домыслов — зрители все выводы могут сделать сами. В нашем спектакле нет никаких вслух проговоренных политических аллюзий. И многие зрители так и уходят, никаких аналогий не проведя. Что симптоматично.

Скажем, когда мы читали дневники в Хабаровском крае, местные зрители вообще понятия не имели, что случилось на Болотной площади в Москве. Помню, одна журналистка сказала мне: я же не смогу в своем издании так открыто все это написать?! На что я ей ответил: почему, вы же журналист, от вас даже не требуется собственных суждений. Через три месяца вышла ее огромная публикация про наш спектакль и… полная хроника Болотного процесса. Насколько мне известно, она и сейчас работает журналистом, но у нее расширился коридор дозволенного. Я рад.

- Как вы сами себе объясняете Болотное дело?

- Это был согласованный митинг за честные выборы, с официально назначенным местом и временем проведения. Попытка призвать власть соблюдать Конституцию страны — за честные выборы. Столкновения спровоцировали действия полиции. Кстати, подобная история случилась и в Таллине в 2007 году. Там стояли люди, которые не давали перенести "Бронзового солдата" (и их хорошо можно понять), а уж действия полиции спровоцировали погром.

На Болотной не было никакого погрома. Просто полиция стала выдавливать людей (их оказалось слишком много — более 60 000), началась давка и паника. А дальше развернулся правовой фарс, который был направлен на ускоренное принятие 31-й поправки к Закону о массовых собраниях, существенно усложнившая проведение массовых мероприятий. И фигуранты дела — невинные жертвы политической игры наверху.

На фото: "Болотный" арестант Леонид Ковязин и его жена актриса Евгения Тарасова борются за освобождение от принудительного психиатрического лечения другого фигуранта "Болотного дела" Михаила Косенко. "В целом, у нас сегодня все хорошо, — говорит о семейной жизни Женя. — Не может быть иначе. Главное — свобода. Увы, нет веры в закон. На демонстрации не ходила и не буду. Думаю, Леня тоже. А на выборы надо идти, чтобы не помогать ИМ — не быть нечестными". Фото - Фейсбук Евгении Тарасовой.

- Что изменила Болотная площадь в вашей жизни?

- Она лишила меня иллюзий того, что политическая борьба в России возможна (во всяком случае, в виде партийной конкуренции) и что человек с благими намерениями в конечном счете победит. Ведь в тот раз на улицы вышли лучшие люди страны — актеры, режиссеры, писатели… Казалось, ну как таким не поверить?! Но выяснилось, что любой сталевар с Урала может легко заявить: не верю я всем этим интеллигентам — они гнилые!

Зато теперь я ясно понимаю, что зависит от меня. Пока никто не смог опровергнуть мое утверждение, что культура работает. Потому что Виктор Франко в концлагере победил. И Артур Страдиньш победил. Как и Леня Ковязин.