Все интервью можно посмотреть в записи, ну а мы выделили из него самое существенное.
О том, к чему сейчас готовится латвийская профессиональная армия и есть ли какие-то качественные показатели, которые надо соблюсти — что, от кого и как долго она должна защищать.
Конечно, можно говорить о качественных показателях, но надо понимать, что наша задача — сделать так, чтобы они никогда не пригодились. Это главное. А если они пригодились, [нападение] случилось, значит наша политика провалилась.
О том, почему при увеличении бюджета на оборону (в 2018 году 576 млн евро, плюс 126,8 млн. евро по сравнению с этим годом) растут расходы в первую очередь на инфраструктуру, а не на людей. В правительственной декларации 1,5 года назад было сказано, что в инвестиции должно быть вложено 20% бюджета, а в персонал "до 50%", а по факту теперь в инвестиции — в 40%, а на персонал только 33%.
Мы стараемся все делать одновременно. Хорошо, мы можем солдата одеть и вооружить, но у нас негде его учить, у нас нет полигона. Или — мы купили оружие, но у нас нет патронов. Мы должны думать и об инфраструктуре, обо всем сразу и одновременно.
О том, можно ли привлечь в армию хорошие кадры, если солдаты и младшие офицеры получают "на руки" со всеми доплатами порядка 800 евро в месяц.
— Что значит "хорошие"? Я ни про одного солдата не могу сказать ничего плохого. Мы стараемся… знаете, надо определить что такое "хорошие кадры". Я думаю, что в вооруженные силы, в том числе в Земессардзе сейчас приходят люди… Вот мое желание сделать что-то хорошее для страны не связано никоим образом с деньгами. И люди приходят в армию по разным причинам… Да, мы все хорошо знаем про их зарплаты. Нам очень тяжело конкурировать с гражданским сектором, конечно.
— У вас был план в 2017 рекрутировать 828 солдат. Он выполнен?
— Нет. Но не из-за зарплат, не так все просто. Приходит очень много, очень много людей. Но [подводит] здоровье, физическая подготовка, отсутствие знаний точных наук при поступлении в Академию обороны… Поэтому мы выступаем [за введение в школах уроков военной подготовки], мы хотим помочь улучшить как здоровье, так и физическую подготовку. Нам важно, и чтобы у людей было желание служить стране.
— Более высокие зарплаты не могли бы помочь? Купите меньше гаубиц, повысьте зарплаты солдатам. У вас же все было запланировано в правительственной декларации два года назад!
— Мне за эти два года в должности люди вне работы часто задают этот вопрос (..) Было запланировано, это правда. Но тогда не было Варшавского решения (когда НАТО в 2016 году решило значительно усилить присутствие в Прибалтике — Прим. DELFI). Когда оно было принято, нам пришлось перепланировать все, от краткосрочных до долгосрочных планов. Государство обязалось больше инвестировать в инфраструктуру и нам пришлось изменить все планы.
О том, почему министерство обороны не раскрывает свои планы по бюджету на следующий год и общество не может оценить на что будут потрачены полмиллиарда евро.
Довольно сложная у нас ситуация. Мы знаем, что происходит, но не можем все рассказать обществу. Нам нельзя. Конечно, если мы раскроем [все бюджетные траты], то один аналитик расшифрует все наши вооруженные силы.
О позиции к обязательному призыву — министерства обороны вообще и министра обороны в частности. В Литве и Эстонии он есть.
У соседей тоже не все так радужно, у них много проблем. В том числе и с упомянутыми мною здоровьем, физической подготовкой и другими вещами. (..) Мы не против. Мое личное мнение — если мы опять введем призыв, то, в отличие от литовцев и эстонцев, у которых есть нужная инфраструктура, нам это будет стоить огромных денег. Мы потеряем все те направления, которые сейчас развиваем. (..) Мы извлечем из экономики гигантскую сумму и даже если получим в результате тысячу подготовленных солдат — будет ли это адекватно затратам и текущему моменту?
О том, почему армия не может "получить" на переподготовку своих же резервистов, которые игнорируют вызовы или делают вид, что не получали их. Процесс "возвращения блудных сынов" вновь начался как раз в последние годы, при министре Бергманисе.
Это один из наиболее болезненных наших вопросов. Но мы ввели систему дообучения солдат резерва только два года назад. В результате нам пришлось менять законодательство. Говоря про наших соседей — эстонцы честно говорят, что им потребовалось десять лет на то, чтобы стабилизировать ситуацию.
Если посмотреть с другой стороны… Если ты был солдатом, ты подписал бумаги и эти отношения с тобой остаются навсегда. И это вопрос уже отношения. Может быть это проблема с давних времен, когда считалось, что армия и солдат— это то, чего надо всеми силами избегать.
Я говорил с новым командиром НВС, он хочет систему опять поменять, сделать ее больше похожей на эстонскую. Полностью новой она не будет, но изменения, наверное, будут к лучшему.
О том, где простым людям почитать о том, почему армия закупает ту или иную технику. И почему именно эту, а не другую? Как это сделано, например, в Дании (Янис Домбурс показывает красивую презентацию с анализом, цифрами, графиками и рейтингами).
Я не могу вам сказать (..). Я согласен, нам тоже надо так сделать.
О закупленных в Великобритании бронетранспортерах и о том, довольны ли ими в армии и в министерстве обороны.
Я лично не эксперт, чтобы оценить их с операционной точки зрения. Но! Мы их получили в 2015 году. В начале 2016 года у нас были самые большие учения за пределами Латвии — 500 человек и 130 единиц техники, включая 30 этих бронетранспортеров. Это было в Германии. Там все были удивлены, что мы в столь короткое время так хорошо их освоили.
О страхах, что эти машины — такое старье, что для них боеприпасы даже не производят.
Боеприпасы производим здесь, на месте. Это не тайна, в ближайшее время будет новость. Просто пока договор до конца не заключен. Но это местный производитель, который будет в Латвии их производить.
О том, куда "пропали" закупленные самоходные гаубицы.
Я их действительно пока не вижу, но наверняка будут. Наверное надо подготовить для них инфраструктуру, персонал.
О том, зачем закупать "стингеры", если современные самолеты от них хорошо защищены.
Я не эксперт. Но они не только против самолетов. Есть вертолеты еще. И они нужны для защиты своего отделения, это оружие близкого действия. Я думаю, что они очень эффективны, в этом нет сомнения. Не производили бы их, если бы они не были эффективными.
Конечно, технологии развиваются, в этом нет сомнения. И нам надо за этим следить. Но взять те же наши самые RBS 70, зенитные комплексы для противовоздушной обороны — только закупив ракеты другой модели, о чем мы подписали договор со Швецией, мы сделали их намного эффективнее. Устройство — одно, ракета — другое.
О том, какие следующие большие закупки грядут в армии.
— Нам нужно менять вертолеты. У нас старые советские, с ними сложности с деталями, которые производятся в России. А сейчас такая тенденция… Мы остались единственной страной НАТО, у которой такие вертолеты. Они хорошие, но их обслуживание и ремонт сегодня сложны.
— Нынешние вертолеты не военные, они гражданского назначения. Новые будут военными?
— И такими, и такими. У нас обязанность помогать обществу [в случае ЧП и природных катастроф] и выполнять спасательные функции на море. Но и про военное назначение необходимо думать.
— Сколько будут стоить новые вертолеты, откуда придут?
— Точно сказать не могу. Но это будут новые вертолеты стоимостью около 20 млн. евро. Есть три-четыре компании, посмотрим на предложения.
— Сколько вертолетов будет закуплено?
— Хотел бы сказать "на сколько денег хватит" (смеется), но оборудовано два и это вопрос не желания, а людей. Это самое сложное — подготовка пилотов, спасателей, инженеров. А если они уходят — надо опять готовить новых. Это сложно.
О том, почему мы закупаем все в Великобритании, Швеции, Дании, но ничего — в США. Во всяком случае, если судить по публичным сообщениям министерства обороны.
Почему? Это не так! Один из первых договоров, которые я подписал, став министром обороны, был на закупку средств связи в США. Я не уверен, что могу рассказывать о нем, не нарушив условия конфиденциальности, но там была гигантская сумма.
О том, не беспокоит ли министра, что армия массово — десятки договоров в год на общую сумму в несколько миллионов евро — закупает товары и услуги на сумму ровно 41 999 евро. С весны этого года — это максимальная сумма, которую можно потратить без тендера, на облегченных условиях.
Это надо спрашивать у комиссии по контролю за закупками и у НВС (..) Но у нас сотни закупок, неясно, сколько в процентном отношении занимают эти. Я, конечно, понимаю ваш взгляд на это и что вам кажется, что это подозрительно. Но если это было проведено для нужд каких-то подразделений, я не могу им возражать.
О том, контролирует ли министерство обороны закупки и обращает ли внимание на фирмы, которые очень много поставляют армии, работают без конкурентов или с малым их числом и, из-за этого, возможно работают неэффективно.
В таком виде, как вы спрашиваете — нет.
О том, адекватна ли цена недавно закупленных оптических приборов и приборов ночного видения — за 8 000 и 30 000 евро (без НДС), соответственно.
— Я не эксперт. Но если такая была суть конкурса, я не могу это оспаривать. Это в компетенции НВС. Экспертиза в вооруженных силах.
— Но у вас должна быть какая-то экспертиза и в министерстве.
— Да. Есть заместитель госсекретаря по вопросам обеспечения. Но у меня нет основания не доверять НВС и если они говорят…
— А, то есть у вас все на доверии! Не на анализе, отчетах, экспертизе…
— Мне кажется… Ну, как я могу не доверять военным экспертам, которые работают в Национальных вооруженных силах?!
О том, в чем суть введения военного обучения в школах и что министерство хочет получить от этого.
Цель очень проста — чтобы люди были патриотами этой страны. Это государственное воспитание. Это физическая форма, которую мы хотим помочь улучшить. Мы были бы очень рады, если бы подросток, пройдя через это, связал свою жизнь с армией, это без сомнения. Но даже если он станет врачом, инженером или другим гражданским специалистом — мы будем так же рады. Главное, чтобы он был сильнее, как человек — это самое главное.
Конечно, многие пытаются сравнить со временем, когда мы проходили военную подготовку в школах. Нет-нет, это не про это! Это не про то, как быстро ты можешь собрать и разобрать автомат. А про то, как ты относишься к своей стране. Про отношение.
