"Россия должна рассматриваться как уникальная и самобытная цивилизация, не сводимая ни к Западу (Европе), ни к Востоку. Краткой формулировкой данной позиции является тезис: "Россия не Европа", подтверждаемый всей историей страны и народа" — пишут создатели новой культурной политики. "В преподавании истории у нас доминирует "прозападный ценностный подход" и "одномерная концепция тоталитаризма"", — беспокоятся авторы официального доклада об обучении детей прошлому.
Мы-то знаем, что тоталитаризм богат и разнообразен: хватит европоцентризма в учебниках, где Россия меряется с Западом — то догоняет его, то отстает. Почему точка отсчета не Индия, не ацтеки, а про Наполеона всегда больше, чем про его современника — императора Цзяцина.
Побыли старой, настоящей Европой — и хватит. Европа оказалась неблагодарной, не поверила, что мы ее спасители. Пришли к своим, а свои не приняли. Мы за это обиделись и передумали быть своими. Им же хуже, найден новый выход, еще более блестящий: мы теперь совсем не Европа, вовсе не Европа, никакая не Европа и никогда не были. Знать не знаем, ведать не ведаем. Сидим на астероиде, поливаем розу, починяем вулкан.
Добавление минарета
Новая дефиниция отечества — настоящее избавление для всех, кто управляет Россией. Все их проблемы — от того, что в нас видят часть Запада. И требуют, чтоб было похоже. А поскольку желаемой степени слияния не происходит, возникает зазор, а из него стон и скрежет зубовный: ну когда уже наконец, когда же как у людей.
А ведь давно все как у людей и даже лучше, чем у людей, только не западных, а восточных. Стоит отплыть от Европы, как тут же из плохого Запада превращаешься в хороший Восток.
Я много спрашивал у европейских и американских интеллектуалов и чиновников, почему к Китаю, арабам, индийцам, малайцам они не так требовательны, как к России. "Это другая цивилизация, другой и спрос", — отвечали интеллектуалы. Наконец это дошло до министра и депутатов.
Стоит отгрести от Запада, и требования "будьте как мы" теряют силу. Нет больше ПАСЕ и Страсбургского суда, укоризны за геев и запрещенного мата, можно даже вернуть смертную казнь: еще и порадуются, что не через повешение. Бывшая пустота станет полнотой.
Хорошо, например, всем народом принять ислам — как предлагал в начале 2000-х экспат-провокатор Марк Эймс. Если всей Россией принять ислам, наши недостатки немедленно превратятся в наши достоинства. Мы тут же окажемся самой светской страной Востока, где геи свободны как нигде в исламском мире. Наша женская эмансипация уже опередила остальной Восток на десятилетия. Во внешней политике из неправильных, агрессивных европейцев мы в один миг превратимся в оплот мира — мусульманскую ядерную державу, которая не враждует с Индией и признает государство Израиль. Даже наши гражданские права и свободы, наша политическая система, наши печать, интернет, радио, культурная жизнь — все это окажется образцом свободы, либерализма, прогресса на Востоке. Возможно, с нами даже начнут переговоры о вступлении в ЕС.
Осталось убедить остальных, что мы не Запад. И вот мы начинаем твердить: мы не Запад, мы не Запад, скифы мы, с соответствующим разрезом и выражением глаз.
Но разве министр и сенаторы не чувствуют грозной опасности этой концепции? Это европейцев нельзя убивать или позволить им убивать друг друга, а не европейцев: вьетнамцев, афганцев, иракцев, хуту и тутси — можно без счету.
Европа внутри
Переход на Восток, в другую цивилизацию снял бы к нам все вопросы. Однако, пока министр и отцы-сенаторы доказывают, что мы не Европа, в центре Москвы стоят пасхальные городки, неотличимые от западноевропейских Weihnachtsmärkte, рождественских базарчиков: ставенки, цветочки, фахверк, а не кибитки, не юрты, не чумы — и народ радуется именно таким, не чувствует себя в них чужим.
После спектакля "Библионочи", где двое актеров, поговорив о книгах, взбираются на стол зала периодики Российской государственной библиотеки голыми, как Адам и Ева у Кранаха, ненадежно прикрывшись библиотечным фикусом, оператор госканала (георгиевская ленточка на камере) спрашивает винтажную библиотекаршу с завивкой на голове: "Вам понравилось?" "Понравилось, — отвечает библиотекарша, — интересно, молодежно". Оператор спрашивает с иронией (мы-то, настоящие культурные люди, понимаем, как это все несерьезно), а библиотекарша отвечает со снисхождением: "Да, не разговор Эккермана с Гете (те к тому же беседовали одетыми), но если для того, чтобы привлечь молодежь к книге, нужно взгромоздить на стол голых парня и девицу, пускай лучше так придут в наши замечательные библиотеки, чем никак". Пришли: несмотря на полночь, заняты все столы, как раз молодежью, правда, судя по лицам, уже знакомой с книгой до представления. Но в зале периодики "Ленинки", а может, и в ней самой, многие и правда впервые. Голый Кранах на столе — очень европейская "Библионочь", невозможная ни в Пекине, ни в Дели, ни в Джакарте.
В московский Манеж у Кремля с трудом пробивает себе дорогу выставка мастера монументальных наглядных пособий Ильи Глазунова, а в это время народ там развалился на подушках среди экранов гигантского видеорта модерниста Питера Гринуэя и его ассистентки из Голландии про европейский прорыв русского авангарда 1920-х в поэзии, живописи, кино, театре, музыке, архитектуре и фотографии.
Этот авангард, однако, существует только в европейской, западной системе координат. Для Индии и Китая того времени авангардом явились стул, комод, паровоз, линейка, галстук, пиджак, носки, дамские перчатки, ионическая колонна, рисунок с перспективой и светотенью, фортепиано, а не геометрические фантазии Кандинского и ракурсы Родченко.
Harmonia mundi
Русский путешественник выходит в смущении из греческого православного храма: ислам какой-то, отуречили православие. Греческое церковное пение напоминает ему крик муэдзина. В своих церквях он привык к заимствованной из Европы через Украину полифонии.
Ладовую ближневосточную и среднеазиатскую музыку с увеличенными интервалами русский человек слушает для атмосферы — как иногда курит кальян, но она кажется ему однообразной. Индийское женское пение слышится ему писком, китайское — мяуканьем. Мелодии и ритмы индийцев и китайцев — скучными и неотличимыми друг от друга. Хотя с точки зрения самих индийцев и китайцев это необозримо богатый музыкальный мир, полный кричащего разнообразия.
Русский музыкант обычно не мечтает стать виртуозом зурны, ситры, уда, даже якобы родной балалайке предпочитая скрипку, фортепиано и электрогитару. Современный русский композитор может писать музыку папской мессы по заказу Ватикана и понимать, получается у него или нет. Но русский композитор только механически, копируя чужие приемы, сможет написать песню к индийскому фильму или к буддийскому молебну и совершенно не будет слышать, насколько он отличился или выделился. Русский композитор вообще не разберет, где там шедевр, а где повтор в бесчисленном однообразии иноземного инопланетного звука.
Истина границы
Другая цивилизация — это другая культурная планета, где все главное появилось само. Она не создается декретом: вчера решили быть Европой, сегодня передумали.
Китайцы, индусы, ацтеки заговорили, научились думать, писать, молиться, верить, лечить, объяснять мир безо всякой связи с Ноем, Авраамом, Сократом, Вергилием, Христом, Гиппократом, Фалесом, Птолемеем, Данте, Гете, Иоанном Златоустом. Все это для них чужое, их философия — не комментарий на полях Платона, они смотрят на распятие или благовещение, на Одиссея и Пенелопу, ангелов и нимф и не понимают, кто все эти люди. Они опираются не на них, а на что-то другое, свое, чему и имя-то у нас знают одни специалисты. Только исламский восток знает некоторые из этих имен — и потому он нам бесконечно ближе, но не узнает наши, связанные с этими именами формы: знание общее, а узнавание раздельное. А мы здесь все опираемся на то же самое: если из русской культуры убрать Адама, Сократа, Авраама, Платона, апостола Павла, Одиссея, Боттичелли, Дидону и Энея, Цезаря и Брута, Гете и Шиллера, Федру и Медею, она повиснет в пустоте и перестанет посылать знаки и производить смыслы. С другой стороны, Толстой, создавший словесный памятник победе над Европой, для Европы — свой.
Отказавшись от Европы, мы не окажемся на Востоке, и мы не окажемся отдельной цивилизацией. Мы окажемся нигде. Проблема новой концепции отечества в том, что Россия — как про нее ни заявляй — филиал европейской культуры. Как наша претензия, что мы — настоящая, верная себе Европа, — чистое самозванство, еще большее самозванство — наша претензия на то, что мы другая цивилизация. Это и есть та новая ложь, которая будет горше первой.
Где другая-то? Какую такую культуру мы можем предъявить, отдельную от европейской? Какую пекинскую оперу и театр Кабуки? Какие танцы суфиев? Где наши хокку и танка? Все больше ямб да хорей (не можем отличить от немецкого). Где собственная письменность? Где Шаолинь, йоги и брахманы? Где несуществующие нигде, кроме нас, художественные и мыслительные формы? В какой Индии, Китае, Японии, на каком мусульманском Востоке нас считают своими? Достаточно самого короткого серьезного разговора, чтобы понять: для них мы Запад.
Настоящая граница цивилизаций — не та вещь, которую можно не заметить или назначить произвольно. В том числе про это думал философ Владимир Бибихин, когда говорил, что "граница не для человека": "Не нам к этим вещам прикоснуться, попробуйте в простоте погулять хотя бы по всего лишь границе между государствами. Или по границе между бедностью и богатством. Или между властью и невластью. Как раз поэтому вокруг границы, государственной или научного определения, будет всегда идти война".
Подлинную границу невозможно не заметить, ложную невозможно взять и провести по прихоти Путина, министра культуры, сенаторов или Майдана. Ложная граница — это ошибочное определение, неумение опознать истинную принадлежность вещи. Латинское слово "дефиниция", определение — от латинского же "finis" "предел", — оно ведь и значит "проведение границы". Дефиниция — это демаркация смыслов. Ложная граница — это ложное определение, и она обязательно рухнет от сопротивления материала. Нельзя определить марганец как железо, золото как уран и начать их использовать одно вместо другого. Все утонет, разрушится и взорвется. Вот и Бибихин вскользь загадочно говорит о том, что есть разные типы дефиниции: одна похожа на шаткий, падающий забор, другая — на внезапный блеск и прозрение. Дефиниции России и как настоящей старой Европы, и как абсолютно другой цивилизации, совсем не Европы, — это, конечно, шаткие, падающие заборы.
Моцарт как национальная идея
Запад и Восток видят в нас филиал западной культуры. Наши отличия от любой другой западной страны, как и отклонения от усредненной, сводной идеи Запада, — очень существенны, однако не намного больше различий между Финляндией и Португалией, Венгрией и Ирландией, Кипром и Польшей. Как и не намного меньше отклонение от усредненной идеи Запада у Испании, Греции или Мальты. Бесполезно надеяться, что, если мы перестанем соблюдать все правила, запретим Гринуэя, "Гоголь-центр" и рождественские базары, нас вычеркнут из списка и перестанут нас судить по европейским правилам. Будут просто говорить: "Они сошли с ума". Уж на что СССР был отдельным миром, а и то не ускользнул из европейской цивилизации.
В Душанбе стоит, построенный СССР, оперный театр, и в нем — оркестровая яма, в яме — оркестр, дирижер, скрипки, контрабас, на сцене — "Женитьба Фигаро". А рядом, в 200 км, в трех часах на машине, в Афганистане этого нет и быть не может. И никто не спросит, почему там нет "Фигаро". Все ясно как день: там всерьез начинается другая цивилизация, вот она, подлинная граница, ясная, как "внезапный блеск". Оказавшись в другой цивилизации, Россия первым делом открывала оперный театр, бальный зал и оркестр. Ради выдуманной цивилизационной границы откажемся от балов и оперы в Душанбе, чтобы отречься от Европы, объявим себя большим Афганистаном?
Вы думаете, что знаете "Фигаро" наизусть. Моцарт по этой ссылке звучит, будто слышишь его в первый раз. Грек Теодор Курентзис, который называет себя русским музыкантом, в очередной раз поставил в Пермским театре идеальную оперу — она идеально спета, сыграна оркестром в яме и актерами на сцене. Лучше Моцарта вряд ли сыграл бы он сам. Необыкновенная Симона Кермес из Германии летает на Урал к Курентзису, который перекочевал сюда из Новосибирска. Сюда же приезжает петь Анна Касьян, армянка, родившаяся в Тбилиси, но постоянно проживающая в Париже, так как оттуда удобнее петь в лучших французских театрах, куда ее то и дело зовут. Все они вместе с солистами из Италии и Петербурга, немецким режиссером и русским сценографом, с хором и оркестром из пермских, сибирских и европейских музыкантов делают Моцарта, который звучит лучше Зальцбурга и Вены.
Озорной спектакль на столе чопорной национальной библиотеки, русский авангард Гринуэя в Манеже у Кремля, лучший в Европе Моцарт в Перми среди лесов Урала, Сибири, северных рек на Тихом океане, на афганской границе и есть наша концепция национальной культуры и граница цивилизации, а не ветхий забор, возводимый мимолетным министром и призрачными сенаторами. Ты, Моцарт, бог, и сам того не знаешь.