То есть так, конечно же, его никто не формулирует — по целому ряду причин. Откровенность — привилегия нищих, дураков и юродивых, то есть и мое право тоже. Которым я и намерен воспользоваться.
Прошлой зимой случилась история с "шуточной петицией о присоединении Латвии к России", автор которой получил полгода срока. Летом — история со страйкболистами в форме РФ, которых довольно жестко повязала Полиция безопасности. А уже осенью вновь подняли вопрос о нелояльных педагогах, коих необходимо из школ гнать.
И всякий раз в русскоязычной прессе поднимался шум о том, что, мол, вот так и умирает демократия в Латвии. Что под вывеской борьбы с "гибридной угрозой" идет наступление на права и свободы граждан. В том числе — и на базовые права. И даже озвучивался тезис: нет, мы, мол, не поддерживаем РФ. И вот именно потому, что не поддерживаем, и не хотим терпеть вышеописанного попрания демократии. Дабы не уподобиться.
Оппонирующая сторона утверждала, что никакого наступления на демократию нет. А есть вполне себе соответствующая демократическим нормам борьба с враждебной агентурой и профилактика преступлений. Что в условиях нового, но не прекрасного, мира, в который мы все попали после 2014 года, более, чем оправдано.
Самое же интересное в этой ситуации, что обе позиции отнюдь не являются взаимоисключающими. К тому же, и проблема совсем не нова, и в XX веке с ней уже сталкивались очень многие народы. Суть же ее сводится к вопросу, сформулированному еще Александром Исаевичем Солженицыным: "А кто в мире, когда-нибудь, на переднем крае борьбы с тоталитаризмом, удержался с полной демократией"?
Исторические примеры разнообразны и красноречивы, но мы возьмем один из самых ярких — Корею. Сегодня даже вообразить это трудно, но ведь факт — в 60-х гг. прошлого века Южная Корея жила значительно беднее, чем Северная. И в Сеуле множество людей высыпало на улицы и вполне искренне требовало скорейшего объединения с коммунистическим Севером. То есть требовало от своего правительства капитулировать перед диктатурой Ким Ир Сена. Скорее всего, если бы в тогдашней Южной Корее были абсолютно свободные выборы, то у власти очень скоро оказались бы прокоммунистические силы. Которые бы привели страну в объятия Пхеньяна.
Было бы это торжеством демократии? Безусловно. Было бы это национальной катастрофой? Наверняка.
Но этого не случилось. Авторитарный режим Пак Чон Хи провел одни из самых успешных экономических преобразований в истории XX столетия. И со временем южнокорейское общество относительно плавно осуществило транзит от диктатуры к демократии.
Но, быть может, существуют и иные пути? И если бы на корейском Юге в свое время на выборах победили левые, то ничего бы не изменилось к худшему?
Давайте тогда посмотрим на другой пример — Родезии-Зимбабве. Режим Яна Смита никогда не претендовал на звание демократического (сам Смит характеризовал его как меритократию). Объединенными усилиями СССР, маоистского Китая и западных левых и леволиберальных правительств Родезию благополучно растоптали. И в 1980 году в свободном теперь уже Зимбабве прошли демократические выборы по принципу "один человек — один голос". Власть перешла к большинству. Правительство возглавил Роберт Мугабе.
Собственно, он его до сих пор и возглавляет, 36 лет из своей 92-летней жизни. И собирается делать это и дальше. Режим Мугабе стал классическим примером современной африканской диктатуры в самом худшем смысле этого слова. Но — факт! — установилась эта диктатура по результатам демократических выборов.
К чему все это? К тому, что у демократии имеется своя ахиллесова пята, этакий забавный и одновременно убийственный парадокс: в определенных исторических условиях формально-точное соблюдение демократических норм означает самоликвидацию демократии.
В Южной Корее в 60-е гг. военная диктатура объективно вела страну к процветанию и демократии, а свободные выборы — к торжеству тоталитаризма. В Родезии свободные, демократические выборы породили диктатуру — причем диктатуру коррумпированную, некомпетентную — и даже привели к геноциду.
Впрочем, что ходить далеко, до Восточной Азии или Африки. Ведь история с институтом неграждан — из той же серии, только в сильно лайтовом виде. Если бы в свое время от участия в выборах не отсекли значительную часть тогдашнего населения Латвии, то реализация белорусского сценария здесь была бы более, чем реальна…
Казалось, что все это осталось в прошлом. А если не осталось, то как-то "начало оставаться". Но в 2014 году Путин аннексировал Крым, и тем самым дал начало новой Холодной войне. Ибо дело не только и не столько в самом Крыме, сколько в откровенном отрицании норм международного права, а значит — подрыве фундаментальных основ существующей системы мировой безопасности; а это проигнорировать уже нельзя. И в этих условиях Латвия снова оказалась на переднем крае. Против нее ведется последовательная информационная война. И число внутренних друзей "восточного соседа" — подчас весьма влиятельных — очень значительно. А значит, и солженицыновский вопрос — о возможности "удержания полной демократии" — неизбежно стал для Латвии снова актуальным.
Казалось бы, ответ очевиден — да, нужны временные ограничение. Но тут неизбежно возникает новый вопрос: и до какого предела будут простираться эти ограничения? И вот тут подобрать ответ не всегда бывает легко…
Но нелегко — не значит невозможно. Например, можно и тут вспомнить об опыте Южной Кореи. Там знаменитый Закон о национальной безопасности 1948 года номинально действует до сих пор. И (номинально) даже публичное выражение симпатий по отношению к Северной Корее, "восхваление" и "прославление", карается серьезными тюремными сроками. Однако на практике этот закон сейчас применяется — применяется всерьез — лишь тогда, когда речь идет о реальной подрывной деятельности, вроде создания организации, планирующей ведение партизанской войны, теракты и т.п. А на все прочее смотрят более-менее сквозь пальцы.
Или, иными словами, существует пусть и хрупкий, но все же общественный консенсус относительно порядка применения данного закона (реально драконовского). Роль "ограничителя" здесь играет позиция гражданского общества.
Является ли этот вариант идеальным? Кто знает… Но, в любом случае, какое-то решение — причем именно системное, комплексное решение — Латвии необходимо. Мир уже изменился. Вне зависимости от наших желаний и предпочтений, новая Холодная война — уже реальность. И с этой реальностью невозможно не считаться.
Остается надеяться, что Латвия это решение найдет. Но пока — пока что есть только вопрос, но нет внятного ответа. И это, пожалуй, один из самых интригующих и неоднозначных итогов уходящего года…
Российский оппозиционный политик и публицист Димитрий (Дмитрий) Саввин, отстаивавший в РФ национал-патриотические позиции, получил статус беженца в Латвии.