Дмитрий Карцев. Как выборы в Австрии изменили партийную систему Европы

Оригинал опубликован на сайте Carnegie.ru

По драматургии нынешние президентские выборы в Австрии лежат где-то посередине между Францией-2002, где накануне второго тура все умеренные политические силы объединились вокруг Жака Ширака, чтобы не допустить победы основателя Национального фронта Жан-Мари Ле Пена, и США-2002, когда буквально до последней минуты считали голоса, отданные за Альберта Гора и Джорджа Буша-младшего.

Развилка получилась не только для Австрии, но и для всей Европы. Одержи победу кандидат от Партии свободы Норберт Хофер, он стал бы первым в послевоенной истории Европы ультраправым президентом. Причем не только с церемониальными, как, например, в Германии, полномочиями.

Всенародно избранный глава Австрийской Республики имеет право, в частности, увольнять правительство и даже распускать парламент — Национальный совет. Ни одной из этих прерогатив прежние австрийские президенты никогда не пользовались, но Хофер в предвыборных интервью не исключал, что в определенных ситуациях может и нарушить традицию. Требование усилить президентскую власть, к слову, содержалось в программных документах его партии еще в 90-е годы прошлого века.

Более того, Партия свободы сегодня может не опасаться и досрочных парламентских выборов, поскольку по всем опросам заняла бы на них первое место с уверенным отрывом: 33% у нее, и на десять пунктов меньше у ближайших конкурентов. И пусть это не гарантировало бы им большинства, но дало бы как минимум хорошие шансы на то, чтобы стать наконец старшими партнерами в новой правящей коалиции. Потому что нынешняя разваливается, о чем свидетельствует то, что канцлер Вернер Файманн подал в отставку сразу после первого тура президентских выборов.

Главный итог выборов для Австрии — тяжелый кризис послевоенного политического консенсуса, основанного на доминировании двух партий — консервативной Народной и Социал-демократической. Чтобы справиться с Хофером, им пришлось обратиться к другому "несистемному" политику — профессору экономики с русскими корнями Александру ван дер Беллену, лидеру Зеленых, который сам когда-то покинул ряды социал-демократов, разочарованный традиционной политикой.

А главный вопрос для остальной Европы: не станет ли воскресное голосование в Австрии началом большого правого марша? Восхищенные и благодарные взгляды направлены на ван дер Беллена, но в мыслях у всех феномен Хофера.

Пинкафельд — небольшой австрийский городок, пять тысяч человек, затерявшихся в уютном мирке на полпути между Веной и Грацем — вторым по численности населения городом Австрии. Одноэтажная старая ратуша, напоминающая первые петербургские постройки; фонтанчики перед городскими воротами; церковь Святого Иосифа с луковичной главой, будто в каком-нибудь Переславле; небольшой вокзал, скорее благоустроенная станция — главное наряду с автобаном связующее звено с внешним миром; горные горизонты, возвещающее скорое наступление Альп. Маленький рай даже по высоким австрийским стандартам.

Именно в этом идиллическом окружении родился и вырос Норберт Хофер — человек, которым традиционные австрийские СМИ в последние месяцы только что не пугали детей перед сном. За его движением к власти напряженно следили не только в самой Австрии, но и в других западных странах Европы, где его сравнивают то с Марин Ле Пен, то с Сильвио Берлускони, то с Дональдом Трампом. Определенное значение может иметь его победа и для России, к санкциям против которой он неоднократно высказывал негативное отношение. Но, пожалуй, наибольшее внимание к выборам в соседней немецкоязычной республике приковано в Германии, где возможный успех крайне правого кандидата охотно экстраполируют на собственные реалии, будущее своей партийной системы, а значит, в конечном счете и Евросоюза в целом.

В юности Хофер был так привязан к семье и родному городу, что, несмотря на яркие способности, предпочел престижной гимназии в городке по соседству обычную школу в Пинкафельде. Главный вопрос, который задают себе аналитики: как из этого домашнего мальчика вырос политик-ксенофоб, якобы готовый не только резко ужесточить антииммигрантское законодательство, но и порвать с демократическими традициями республики?

Быть может, все дело в том, что эта пугающая картинка не вполне соответствует действительности? А что, если неизменная, располагающая к себе улыбка, которой он обаял избирателей, а главное, избирательниц, — это не пиаровская маска, а правый национализм с новым человеческим лицом?

Чтобы понять сегодняшний успех Партии свободы, нужно обратиться к нескольким пластам австрийской истории: очень давней, давней и буквально вчерашней.

Современная Австрия — это осколок большого немецкого культурного пространства в центре Европы. Австрийские революционеры середины XIX века, боровшиеся против монархии Габсбургов, выступали, с одной стороны, за демократизацию общественной жизни, а с другой — за объединение с остальными двумя десятками мелких немецких государств. Так с самого начала австрийский либерализм оказался в тесной связи с национальной идеей.

В силу сложных политических хитросплетений "Великая Германия" так и не появилась на картах Европы, вместо нее там расположились две империи — Германская, объединившаяся вокруг Пруссии, и Австро-Венгерская, строившая своеобразную центральноевропейскую идентичность с включением в нее не только немцев, но также венгров и славян под крылом все тех же Габсбургов.

После Первой мировой войны обе они прекратили существование, и, казалось, нет причин, почему бы германскому единству не состояться. Именно поэтому многие австрийцы так горячо приветствовали нацистский аншлюс в 1938 году: на референдуме за проголосовало более 99% участников. Не без дул автоматов, конечно, и тем не менее реальную поддержку не стоит недооценивать.

После Второй мировой войны новые австрийские власти постарались забыть этот факт, выставив свою республику первой жертвой нацистской агрессии. Союзники-победители не возражали против такой концепции, поскольку она разводила Австрию и Германию.

Но у такого подхода было сразу несколько побочных следствий. Прежде всего, в отличие от Западной Германии здесь не провели, по сути, никакой денацификации. Осуждены были лишь немногие высокопоставленные преступники, как правило немецкого происхождения. Всем остальным лишь ненадолго запретили участвовать в политике.

Так традиционные сторонники "Великой Германии" вместе с бывшими активистами НСДАП, степень раскаяния которых оставалась под большим вопросом, образовали Союз независимых, в середине 50-х годов трансформировавшийся в Австрийскую партию свободы, от которой ныне выдвигается Хофер.

Второе побочное следствие послевоенной политической доктрины Австрии состояло в том, что республика оказалась до крайней степени партийным государством. Сохранение обособленного существования республики и ее нейтралитета (Австрия была единственной страной, где стояли советские войска, но демократия была либеральной, а не народной) было возложено на две крупнейшие партии: Народную и Социал-демократическую.

Политические задачи доминировали над всеми остальными, и в одной маленькой альпийской республике уместились сразу две КПСС. Карьерное продвижение не только в политике и на госслужбе, но также в образовании и даже в бизнесе зависело от партийной принадлежности. Причем довольно строго соблюдался принцип пропорции: количество и роль партийных кадров в той или иной сфере соответствовало голосам, полученным на выборах.

Партия свободы в этой ситуации стала третьей силой — прибежищем не только для бывших нацистов и националистов, но и для активных представителей среднего класса, считавших, что новая республика застряла в коррупции и непотизме и нуждается в прогрессивных реформах. Так либерализм и национализм вновь оказались в одной связке.

Два этих крыла — либеральное и национальное — десятилетиями боролись за то, чтобы определять политический курс Партии свободы. Первоначальные успехи во главе с бывшими членами НСДАП и даже офицерами СС быстро закончились. Австрийская экономика росла с западноевропейской скоростью, реваншистские идеи теряли популярность, партия превратилась в гетто для маргиналов. Лишь в 1980-е, сделав упор на либеральные лозунги по типу западногерманской Свободно-демократической партии, Партия свободы впервые вошла в правительственную коалицию с народниками, близкими по духу с правившими тогда в ФРГ христианскими демократами.

Но первый поход во власть обернулся для Партии свободы серьезным кризисом самоидентификации, который в итоге привел на вершину партийной иерархии националиста нового типа — Йорга Хайдера. Любитель эпатировать публику в том духе, что "при Гитлере все было не так однозначно", он вызывал симпатию определенных кругов австрийского общества, которые, официально считая себя жертвами нацизма, были отнюдь не против повторить этот опыт.

Но главное, он отказался от романтических "великогерманских" грез, сохранил традиционный критический дух и поставил перед партией новую мишень — иммигрантов из Турции, Ближнего Востока и стран бывшего соцлагеря. И это было стопроцентное попадание в собственную аудиторию.

Под руководством Хайдера Партия свободы неуклонно наращивала голоса на федеральных выборах и в 1999 году добилась главного успеха в своей истории, набрав почти 27% и образовав вторую по численности фракцию в парламенте. Правоцентристы вновь сформировали с ними правительственную коалицию, но и на этот раз интеграция в политический истеблишмент принесла больше разочарований, чем реальных дивидендов. Сам Хайдер, которым Европу пугали не меньше, чем сегодня Хофером, в правительство не вошел, а его товарищи по партии занялись не столько борьбой за немецкий дух, сколько налоговыми реформами и прочими малопопулярными мероприятиями.

Печальный итог для Партии свободы — стремительное падение популярности, очередное поправение руководящего состава и внутрипартийный раскол с выходом бессменного вождя Хайдера. Пожалуй, главный политический урок, усвоенный партией: если на протяжении полувека провозглашать своей целью борьбу с истеблишментом, то не стоит играть в его игру, по крайней мере в качестве младшего партнера. Лучше возглавить, а еще лучше — изменить сами правила. И сегодня Партия свободы, как никогда, к этому близка.

Нынешний успех Хофера во многом объясняется его неожиданно обнаружившейся личной популярностью. Его знали как аппаратчика, прошедшего весь путь по партийной лестнице. Как парламентского чиновника — он вице-спикер нижней палаты. Даже как идеолога, которому принадлежит нынешняя редакция программ Партии свободы. Но в остальном воспринимали исключительно как тень председателя партии Хайнца-Кристиана Штрахе. Однако на этих выборах отсутствие ярко выраженных достоинств публичного политика само по себе оказалось преимуществом. Именно такого, "неполитика", похоже, ждало австрийское общество.

Далеко не во всех случаях личное обаяние гарантирует политическую харизму, но здесь оно сработало на сто процентов. Краткие ответы даже на самые сложные вопросы: "не демагог"; имидж обычного семьянина, как вы да я, как целый свет; голубой только цвет партийного знамени — не "какой-нибудь там, сами понимаете"; образ профессионального авиатехника из маленького городка — "не богемный венский интеллектуал". И все это с неизменной улыбкой и незатейливым провинциальным юмором — разве мог бы настоящий фюрер так заразительно смеяться?

Противники не придумали ничего лучше, чем назвать Хофера "волком в овечьей шкуре", скептики призывали обратить внимание на то обстоятельство, что никакой другой карьеры, кроме кабинетно-политической, он вообще-то не сделал. Но избирателям нравится — человек из народа.

Впрочем, с большой вероятностью всего этого было бы мало для прихода к власти, если бы не крайне благоприятные внешние обстоятельства. А точнее, если бы не чувство, что апокалипсические прогнозы, которые они повторяли десятилетиями, начали сбываться.

Речь прежде всего об иммиграционном кризисе, который дал Партии свободы повод сказать "а мы предупреждали" сразу и про самих мигрантов, и про пользу Евросоюза для Австрии, и про способность традиционных партий справляться с критическими ситуациями. Иммигранты в восьмимиллионной Австрии составляют уже 15,2% от общего числа населения (для сравнения: в Германии — 14,9%, в Бельгии — 12,9%, во Франции — 11%). Если прибавить к этому тех, кто уже имеет австрийское гражданство, но родился за границей, то получится около 18%. Примерно половина — выходцы из стран, не входящих в ЕС, в лидерах Турция и бывшая Югославия. Самое главное — за один 2015 год статус беженцев в республике получили 90 тысяч человек, больше 1% населения.

Австрия неожиданно для самой себя стала не только перевалочным пунктом, но и прибежищем для мигрантов, и восприняла это без всякого восторга.

Нельзя сказать, что правящая "большая коалиция" из народников и социал-демократов не предпринимала никаких мер, чтобы обуздать миграционную волну. Напротив, началось строительство стены на границах со Словенией и Италией; власти заявили, что готовы применять силу к тем, кто попытается нелегально прорваться на территорию Австрии; был принят закон, запрещающий предоставлять статус беженца более 37 500 человекам в год в течение ближайших четырех лет.

Но все это на фоне постоянных новостей о том, что европейские чиновники выступают против одного и считают незаконным другое; что необходимо о чем-то проконсультироваться с Ангелой Меркель; что нужно поддерживать баланс и уважать права человека. Все вместе создавало скорее картину правительственного бессилия, чем решимости перед лицом нарастающей общественной тревоги.

Но едва ли не больше критических стрел, чем в прежних австрийских руководителей, Хофер и его сторонники направили в адрес Берлина и лично канцлера Меркель. Нехитрые шутки в стиле "у нее нет собственных детей, вот она и хочет усыновить всех этих молодых, здоровых парней с Ближнего Востока" стали общим местом. Именно в политике немецкого канцлера многие австрийцы видят корень миграционных трудностей своей страны. Это Меркель, по их мнению, сначала уверенно обещала справиться с наплывом беженцев, а потом стала пытаться разделить ответственность с остальными странами Европы.

Неудивительно, что на таком фоне ни Хофер, ни другие представители Партии свободы не стали акцентировать пангерманские корни своей партии. Но, как ни странно, его победа вполне может дать великогерманской идее новое звучание. Дело в том, что представители Партии свободы критикуют Меркель не только и не столько как лидера Германии, сколько как неформального главу наднациональной европейской бюрократии, подчиненной частью которой они считают и представителей собственной традиционной элиты.

С тех же позиций атакуют канцлера и у нее на родине — партия "Альтернатива для Германии", о сотрудничестве с которой объявила Партия свободы. Слухи о скором подписании договора о свободной торговле между ЕС и США, которое выгодно крупным корпорациям, но может сильно ударить по мелкому европейскому бизнесу, были совсем не лишними для предвыборной кампании Хофера.

Вместе с немецкими альтернативщиками Партия свободы выступает также и против антироссийских санкций и считает Турцию главной угрозой странам Запада, приятно щекоча воображение Москвы.

Но не стоит ждать буквального возрождения идеи "Великой Германии". Сегодняшние избиратели Хофера отличаются от первых поколений апологетов Партии свободы тем, что тоскуют не по великому, а по нормальному прошлому. Тому, где в пятитысячном Пинкафельде стригли газоны, вечерами тянули местное пиво и говорили по-немецки с забавным чисто австрийским акцентом.

И Хофер вписывался в эту ностальгию почти идеально. Для сравнения: в ходе одного из опросов почти 70% респондентов заявили, что Хофер понимает таких людей, как они (чуть больше 35% того же мнения о ван дер Беллене), и примерно столько же согласились с тем, что к ван дер Беллену наверняка хорошо отнесутся за рубежом (40% у Хофера).

Во все более массовом запросе на то, чтобы ухватиться за ускользающий предальпийский раек, многие видят секрет популярности Хофера.

Противники ПС надеются, что вслед за итоговым поражением последует очередной кризис в среде самих правых на фоне нормализации жизни страны в целом. Но они словно не замечают, что Хофер представлял не партию-однодневку, а стабильную политическую силу, доказавшую свою независимость от конкретных вождей и способность справляться с внутренними расколами.

Между тем профессор ван дер Беллен, напротив, оказался в двусмысленной роли президента не за реформы, а против националистов, президента "не дай бог". Пока, к сожалению, небезосновательными выглядят предвыборные заявления националистов о том, что их соперник со своими изощренными интеллектуальными идеями еще дальше от чаяний "простого народа", чем традиционные партии. И если по каким-то причинам властям не удастся быстро разрешить нынешний кризис, новые успехи Партии свободы почти неизбежны.

Нынешнее поколение сторонников Партии свободы выглядит консерваторами на новый лад, и даже относительный успех их партии предвещает кардинальные перемены в политическом ландшафте. Традиционные консерваторы должны уйти с политической сцены, а левые взять на себя заботу одновременно и о новом пролетариате, в том числе иностранного происхождения, и о корпорациях, нуждающихся в нем для своего развития (государственный аппарат — одна из них).

Однако для этого придется, с одной стороны, в корне пересмотреть послевоенный политический консенсус. Признать, что хоть традиционализм и был важной составной частью фашистской идеологии, он может и не содержать присущего ей в целом зла. А с другой — принять, что демократия тем и отличается от тоталитаризма, что предполагает движение, изменения и неопределенность, что ухватиться не удастся ни за что, даже за Пинкафельд.

Пока представить это трудно, поверить — почти невозможно. Слишком недавно в другом австрийском городке тоже жили пять тысяч человек, и среди них рос мальчик, которому было суждено изменить судьбу не только Австрии, Германии, но и всей Европы. Он, кстати, тоже проиграл свои президентские выборы.

Читайте больше на сайте Carnegie.Ru: