Остаться дома в день референдума — то же самое, что спокойно наблюдать, как оскорбляют твою мать, осмеивают женщину, обижают ребенка" (открытое письмо латвийской интеллигенции народу, Delfi, 14 февраля).
В платоновском диалоге "Ион" Сократ беседует с рапсодом Ионом, пытаясь выяснить, что на самом деле знают художники. Его вывод — художники свои работы создают по божественному вдохновению, а не разуму или знаниям. В правильности этого тезиса Платона нам пришлось лишний раз убедиться, когда в феврале часть латышской творческой интеллигенции выразила мнение о референдуме 18 февраля. Желание внести свой вклад в разгром Линдермана настолько било через край, что иногда возникали опасения по поводу здоровья борцов. Это желание проявилось и в старой доброй идеологии "Blut und Boden" ("Права, которые отцы наших отцов защитили кровью в борьбе за свободу…"), и в сценах сексуального насилия ("смотреть, как оскорбляют твою мать, осмеивают женщину, обижают ребенка"), и в составлении "списков предателей". Действия некоторых представителей нашей творческой интеллигенции действительно напомнили о патриотическом стихотворении из "Швейка" — "Пусть выше гор, до самых облаков / Людские кости и дымящееся мясо громоздятся".
И все же было бы неправильно критиковать людей, охваченных божественным вдохновением. Вместо этого стоит подумать об отношениях между моралью и демократией в целом. Ведь ясно, что возможность открыто выразить глубокую моральную убежденность принадлежит к самой сути демократии. Разумеется, существуют ограничения на разжигание розни, если кто-то открыто призывает разделаться с согражданами. Но пока речь идет об эмоциональных мнениях по истории страны, взаимоотношениям разных наций и религий, каждый имеет право представить это в публичном пространстве. В том числе тот, кто другому может показаться неприемлемым.
Беда в том, что большинству людей с большим трудом удается контролировать свои моральные чувства. Глубоко прочувствованные представления о хорошем и плохом не подвергаются сомнению. Их оспаривание — угроза самой сути человека. Что является принципиально хорошим и плохим? Представление об этом человек не может самовольно изменить, оставаясь при этом самим собой. Поэтому вряд ли стоит надеяться, что кто-то, всю жизнь считавший своего деда героем, вот так запросто начнет называть его оккупантом. И это не зависит от количества объективных доказательств. Отношение к своей семье, биографии и этнической принадлежности меняется с трудом и плохо поддается политической инженерии. Это доказывает тот факт, что и масштабная американская программа "перевоспитания" в послевоенной Германии не была такой успешной, как иногда кажется. Убежденность идет "изнутри", как и инстинктивное желание нашей творческой интеллигенции составить список предателей и наконец отомстить насильникам нашей земли.
Все хорошо до тех пор, пока понимание хорошего и плохого среди разных групп общества не отличается. Когда же отличия становятся социально значимыми и их используют в политике, начинается неуправляемый процесс и обе стороны охватывает моральная страсть. Формальные процедуры и элементарное уважение откладывают в сторону, и Лачплесис вступает в борьбу с Черным Рыцарем, или наследники героических советских традиций — с латышскими "фашистами".
Но современная демократия создана как система принятия решений, при которой людям надо общаться. В ней не существует изначальных политических авторитетов и правильных решений. При демократии все граждане политически равны, и единственный способ, как заручиться поддержкой большинства, — попытаться убедить. Поэтому часто приходится говорить с людьми, которые, с точки зрения личной морали оратора, кажутся неприятными и даже омерзительными. Но именно это и надо делать при демократии — чтобы утвердить кандидата, создать коалицию, принять законопроект, раздобыть голоса. Конечно, мы можем не разговаривать с "этими аморальными", но тогда мы можем не достигнуть своих целей. Кому-то может показаться хорошим, что не надо пачкать руки. Но в нормальных условиях граждане все-таки ожидают от политиков не только твердой моральной позиции, но и каких-то результатов в виде законов, решений или реформ.
Короче, демократия, в отличие от тоталитарных режимов, не основана на четких представлениях о добре и зле. Она — морально неопределенная. Она не требует отказываться от своих моральных убеждений, но требует себя контролировать. Она проявляется как способность во имя своей моральной убежденности не бросаться на противника и не проклинать его, а решать конфликты путем переговоров и в рамках формальных правовых процедур. В конце концов, в будущем может наступить момент, когда врагам понадобится сотрудничать. А как ты будешь сотрудничать с человеком, которого раньше называл аморальным подлецом? Поэтому стоит держать себя в руках и удерживаться от глубоко прочувствованных моральных оценок — как бы ни хотелось иногда объявить противоположную сторону предателями, аморальными подлецами, и вообще выслать ее из страны. Таким образом, условием эффективной демократии является самоконтроль граждан и политиков. И многие демократии погибли именно из-за его нехватки. Взять хотя бы недалекий Кавказ или особенно бывшую Югославию. Моральный пыл и убежденность людей в правоте своего дела были настолько велики, что не позволили дожидаться длительных и скучных процедур. Поэтому они наплевали на все процедуры и отправились раз и навсегда отрубить голову злобной гидре. Но почему-то оказалось, что и с другой стороны были такие же герои, которые тоже не задали вопрос, что хорошо и что плохо, а были готовы немедленно действовать ради правого дела. И тогда обе стороны слились в экстазе, который не закончился до сих пор.
Стоит напомнить, какую роль в процессе эскалации конфликта сыграла морализирующая интеллигенция — Сербская Православная церковь и Академия наук. Можно лишь мечтать, чтобы в демократической стране интеллигенция поддерживала самоконтроль, призывая людей ради будущего страны сдерживать свои моральные чувства и проклятия. Она могла бы призывать людей на секунду задуматься, стоит ли обязательно патриотически делить своих сограждан на патриотов и негодяев. К таким размышлениям по поводу собственных моральных установок традиционно призывала европейская традиция Просвещения. Конечно, в наших условиях критически демократическое отношение не будет таким же популярным, как призывы к моральному джихаду. С этим нам надо считаться. Но, как я уже сказал, теоретически это возможно.
Перевод DELFI. Оригинал здесь