Ольга Процевская. Сатверсме и конец общественного мышления  (36)

Тоталитарные режимы способны довести это до совершенства, совместив с культом вождя — человека дела, хозяина. Демократические системы не могут себе позволить антиинтеллектуализм в чистом виде, но в меньшей концентрации он существует и там. В случае Латвии это хорошо видно по процессу обсуждения и утверждения преамбулы Сатверсме.

Один из аргументов сторонников преамбулы заключается в том, что народ не знает, забыл или не способен определить истинные ценности Латвийского государства, поэтому народу надо их предоставить в виде четко сформулированных предписаний.

"У нас нет другой альтернативы, кроме как в атмосфере после языкового референдума снова напомнить, что Латвия существует потому, что существуют латыши, без которых это государство просто не имеет смысла" (экс-министр обороны Артис Пабрикс). "Некоторые вещи, которые в начале 1920-х казались очевидными, в последующие десятилетия в результате всех смен режимов для одной части перестали быть ясными" (историк Айнар Лерхис). "Преамбула в известной степени заполняет это незнание, непонимание, растерянность" (юрист Лаурис Лиепа). "Есть государства, которые могут существовать без преамбулы или даже без конституции, так как там людям понятны базовые ценности государства. К сожалению, уже тот факт, что в Латвии мог состояться референдум о двуязычии, доказывает, что здесь для большой части эти ценности не очевидны" (спикер Сейма Солвита Аболтиня). Подобных высказываний было гораздо больше. Они отличаются в нюансах (раньше народ понимал, а теперь не понимает; в других странах понимает, а у нас нет; не понимает никто или одна конкретная часть). Но во всех таких фразах прослеживается уверенность в интеллектуальной импотенции общества, неверие в то, что народ Латвии сам может справиться с неясностью, если она вообще существует (народ лишен возможности решить это самостоятельно).

Конституция, как и другие законы и юридические документы, это объект публичного использования. Содержание и значение этих документов раскрывается не в том, как их понимают на индивидуальном уровне, а в том, как их используют в обществе. Поэтому антиинтеллектуальная природа преамбулы направлена не столько против индивидуального мышления, как это понимает, например, Ханна Арендт, сколько против того, что называют общественным мышлением (public reasoning). Будем откровенны, найдется не слишком много людей, готовых индивидуально изучать текст конституции. Преамбула вряд ли на это повлияет. Зато введение к Сатверсме может послужить инструментом для регулирования публичных дискуссий.

Идея о том, что существует специфическая — коллективная, общественная — форма использования ума, ведет от Иммануила Канта к Джону Ролзу и Юргену Хабермасу. Публичное мышление подразумевает, что человеческая общность, наделенная разумом (рациональностью) способна идентифицировать проблемы, публично их обсуждать при помощи аргументов, убеждать оппонентов и в итоге приходить к приемлемому для всех решению. По поводу условий дискуссии мнения разделяются, но тут всегда подчеркивается доверие к разуму, предположение, что рациональный подход возможен не только в жизненных решениях каждого индивида, но и в публичном пространстве. Что в ходе дискуссии даже люди с разными взглядами могут прийти к условным, приемлемым для той или иной общины истинам.

Не будем забывать, что идея преамбулы вытекает из предложения установить неизменные (то есть не подлежащие дискуссии) статьи Сатверсме. Так что, наша преамбула выросла из мнения, противоположного Канту, Ролзу и Хабермасу (человеческий разум не ведет к общественной дискуссии, дискуссия — это признак растерянности, отсутствия разума). Дискуссии рассматриваются не как путь для постижения истины, а как результат растерянности и непонимания, дефект разума. Кто знает, тот не дискутирует.

Языковой референдум 2012 года защитники преамбулы считают неприятным и закономерным исходом чрезмерной свободы дискуссий, а саму преамбулу — средством против таких дискуссий в будущем. Никто не собирается их запрещать — ведь мы демократическое государство! Зато можно ограничить публичные размышления рамками, которые не угрожают существующему порядку вещей.

Ограничение публичного мышления четко проявилось уже на стадии обсуждения преамбулы, когда оставалось лишь гадать, какие возможности появятся после ее принятия (кажется, пора прекращать заигрывание с сослагательным наклонением). Конференция, среди тщательно отобранных участников которой не было ни одного человека с обоснованным негативным отношением, а не косметической критической позицией. Статьи в СМИ и дебаты, где критиков преамбулы называли антигосударственными элементами, предателями, космополитами. Наконец, утверждение в Сейме в первом чтении, где возражения были уже только у оппозиции, без возможности на что-либо повлиять. Критика преамбулы в этом процессе маргинализировалась до такой степени, что уже само желание дискутировать, практиковать общественное мышление, стало признаком антигосударственных настроений.

Преамбула важна и как текст, и как процесс. Процесс, в котором проявляется неуважение к человеческому уму и уничижение возможностей публичного мышления. Текст, предлагающий инструменты для реализации этого уничижения за счет предельного ограничения поля дискуссий. По-моему, это одна их худших вещей, которую конституция может сделать для своего народа.

Перевод DELFI. Оригинал здесь