Но, поскольку упрощенные и категоричные ответы на сложные вопросы обычно приносят больше вреда чем пользы, я позволю себе все же опубликовать свои размышления.
Если мы посмотрим на общую динамику роста Латвии с 1995 года, то утверждать, что мы – неудачная экономика было бы трудно. График в этом случае скажет больше, чем слова. На нем изображено изменение ВВП в странах Балтии и всех странах ЕС по сравнению с 2005 годом как точкой отсчета (т.е. речь об исторической динамике, а не о сравнении уровня благосостояния).
Динамика ВВП в странах Балтии и ЕС, 2005 = 100
Источник: Eurostat
Разница в темпах развития между странами Балтии в этот период гораздо меньше, чем можно было себе представить, если судить только по «общеизвестным истинам», которые циркулируют в латвийском обществе. Рост в целом по ЕС, тон в котором задают, в основном, «старые страны», едва заметен на фоне «балтийских тигров». Эти кривые позволяют оценить и исторический контекст кризиса.
Кризис и создавший его пузырь недвижимости нанес немало вреда. В этот период было растрачено немало средств на непродуктивные инвестиции, чрезмерный рост цен на жилье стимулировал иммиграцию в «жирные» годы, а рост безработицы – в «тощие». Однако, вопреки этим ошибкам, экономика Латвии в данный момент вдвое больше, чем в середине 1990-х. В мире не так много стран, в которых прирост ВВП в расчете на одного жителя в этот период был выше. Их можно найти только среди других стран Балтии; государств, которые резко увеличили добычу полезных ископаемых, а также стран вроде Китая, где рост стимулировала массовая урбанизация.
Могло быть лучше
В то же время, нет сомнений, что очень много возможностей было упущено, что могло быть намного лучше, что мы могли расти более равномерно и в итоге добраться до более высокой точки. Что особенно важно: допущенные в сфере высшего и профессионального образования и демографической политики ошибки еще не полностью проявили свое влияние на наш потенциал роста. Если в целом с 1995 года темпы роста Эстонии были очень похожи на наши, то в этом десятилетии разница в уровне жизни между странами, скорее, выросла, чем сократилась. Уровень благосостояния растет и там, и тут, речь о различиях в темпе. Возможно, пребывание рядом с успешными, а не неуспешными странами, не идет на пользу самоуважению, но во всех других смыслах помогает. Не стоит слишком завидовать успехам эстонцев, а вот учиться у них надо.
Другой очень важный аспект: можно ли считать 1995 год верной точкой отсчета? Я бы сказал, что скорее да, чем нет – четко осознавая, что этот вопрос не так прост.
С одной стороны, середина 90-х годов стала тем моментом, когда конкуренция разделила индустриальное советское наследие на то, у которого было будущее, и то, у которого не было. Однако нет сомнений, что история гораздо сложнее. Раздел, в основном, определяли факторы, на которые на тот момент Латвия повлиять не могла. Но были и важные исключения.
К первым следует отнести не только технологическую отсталость построенной в советский период индустрии (она не была всеобъемлющей, но в целом – глубокой), но глобальная нехватка конкурентоспособных продуктов; слабое или никакое представление о руководстве предприятиями в условиях рынка, о маркетинге; а также всеобъемлющая нехватка финансовых ресурсов в 90-х годах. От только что возрожденной страны нельзя было требовать мгновенного решения этих проблем. В то же время, важную роль сыграли злоупотребления со стороны руководителей предприятий, ошибки госполитики, а порой даже вандализм в отношении предприятий и отраслей, которые воспринимались как символы и бастионы чужой власти. Были предприятия, обреченные на неудачу; были и такие, которые можно было спасти, но больше их нет. Это очень интересная и сложная тема, по которой стоило бы написать тщательное исследование, потому что ясность не только пошла бы на пользу сбалансированному пониманию истории, но и деловой дискуссии о возможностях индустриальной политики в будущем. Однако заниматься этим не следовало бы тем, кто способен принимать только простые истины.
Думаю, что нужно было сохранить больше наследия старых времен, если бы общество и политическая элита в то время больше думала о том, как сделать что-то хорошее, а не старалась предотвратить что-то плохое. Такие предприятия, как ВЭФ можно было спасти хотя бы частично, срочно отдав на приватизацию какой-то крупной иностранной электротехнической компании. Однако опасения, что иностранцы все скупят и ликвидируют, чтобы не было конкурентов, были сильнее. Бесконечная наивность и паранойя одновременно.
Если сравнивать именно Латвию и Эстонию, тот с 1995 года темпы нашего развития были похожими, как и стартовые позиции в 1990-м. Нынешние различия в уровне доходов между странами сформировались в очень короткий период времени после восстановления независимости. Решающими стали 1992 и 1993 годы.
Развитие и счастье – понятия относительные
За 20 лет было допущено много ошибок, но в мире нет стран, которые не ошибаются. Ошибки, которые допустили старые страны ЕС при формировании единого валютного пространства, пожалуй, еще менее простительны – если учитывать интеллектуальные ресурсы, которые там участвуют в формировании политики.
Хорошие в целом показатели роста за последние 15 лет вроде бы должны были позволить жителям страны высказываться более дружелюбно, чем они это делают в ходе опросов DNB Latvijas Barometrs и т.д. Можно рассмотреть несколько причин, по которым общественное мнение настолько критическое.
Главное, на мой взгляд, в том, что мы находимся рядом со странами, которые немного (Балтия) или намного (Северные страны) успешнее нас, и сравнение с ними влияет на наше самоуважение. Кроме того, нет сомнений, что в нас глубоко сидит обоснованное ощущение, что мы не реализовали свой потенциал. Мы народ с довольно долгой индустриальной историей, у которой уже в XVIII веке был один из самых высоких уровней грамотности. Уровень нашего образования, образ мышления, частота посещения оперы и театров, общий облик городов подходил бы для общества с гораздо более высоким уровнем доходов. И что еще очень важно: структура продуктов нашей экономики для многих наших жителей не обеспечивает содержания труда, который отвечал бы их личному потенциалу. Поскольку в начале 90-х мы присоединились к очень большой и богатой мировой экономике, мы можем жить лучше, экспортируя доски, металл, детали автомобилей, одежду, зерно и варенье, чем жили тогда, когда экспортировали микроавтобусы, электронику и радиоаппаратуру. Но трудовой процесс для части жителей стал более примитивным, чем был 20 лет назад.
Не-кризис в головах
Я бы не утруждал себя письмом, а других чтением, если бы не было цели сделать мир хоть чуть-чуть лучше. Природа дала нам позитивные и негативные эмоции, чтобы мы понимали, что мы делаем правильно, и что – нет, и корректировали свои действия. Поэтому нет более верного способа понемногу разрушить какое-либо общество, чем загрязнение его эмоционального пространства. Выражение одностороннего мнения по поводу темы, затронутой в этой статье – очень популярное средство.
Если хаос в головах людей достигает критической массы, он начинает поддерживать сам себя, как внутри, так и снаружи, через влияние на общественное мнение, которое формирует «заказ» для тех, кто принимает политические решения. Почти каждый день в газетах или на радио можно найти примеры того, насколько большой может быть временная дистанция между решениями и их влиянием на экономическое развитие. К которому нужно добавить еще и интервал между ставкой ВВП и уровнем жизни большей части населения. Рост ВВП возобновился еще в четвертом квартале 2009 года, но только два года спустя, возможно, начнется устойчивый рост реальных зарплат. Между прочим, цикл роста, который начался после кризиса в России, был примерно таким же. Однако со всех сторон можно слышать жалобы, что макропоказатели народ в своих кошельках не ощущает. В течение 1995-2007 годов реальные доходы жителей Латвии выросли в 2,5 раза, однако опросы почти без перерыва продолжали вещать, что жизнь стала хуже. Если человек хочет чувствовать себя несчастным, униженным и обиженным, этого никто ему запретить не может.
Публикуется в сокращении. Перевод DELFI