Устинова призналась, что "по семейным обстоятельствам" в Риге не была лет семь, хотя до этого гостила тут регулярно и с удовольствием: "У меня и муж из Прибалтики". И взялась лично проанонсировать две своих новых книги — со свойственной ей ироничностью.
"Свиданье с Богом у огня", Обезьяна в очках на обложке — это я! Вид у меня здесь дикий, с улыбкой товарища Огурцова из "Карнавальной ночи" — так для съемки почему-то надо… Это сборник статей и рассказов, которые в разные годы печатались в журнале Story…
"Красотка". Это мы написали с Павлом Астаховым. Если он что-то хочет, то отвязаться от него также невозможно, как поссориться с моим мужем. Что я только не делала — не ссорится и все. Это очень раздражает. Знаете анекдот про попугая, который уезжал в Израиль и на границе СССР его напугали, что там из него сделают чучело или тушку, а он ответил: хоть чучелом, хоть тушкой, а надо уезжать. У Астахова в роли попугая была я: хоть чучелом, хоть тушкой — должна писать… И мы сделали продолжение истории про судью Лену Кузнецову. Я отвечаю за романтику и житейскую часть, Павел — за деловую и судебную.
Во второй части встречи, которую к 20-летнему юбилею организовал рижский магазин Mnogoknig, Татьяна Устинова, не сбавляя самоиронии, ответила на вопросы читателей.
Про свое ощущение от первой книги "Персональный ангел". Оно не стирается до сих пор. Это было 31 декабря 1999 года. Через 30 лет после того, как в Советском союзе полетел первый свехзвуковой самолет ТУ-144. И у меня было ощущение, что я космонавт Гагарин, полетевший в космос. Что это невероятное событие в истории человечества. При этом на книжку никто не обратил внимания. Ее издали тиражом семь экземпляров. Пять из них погибли на складе. Один дали мне — я его зачитала до дыр. Другой я отдала маме моей — она его потеряла…
Мне говорят: что ты читаешь, ты же сама это написала?! Но я хожу с книгой всюду - в сортир, в ванную, читаю ее в машине и метро — это недели две ни с чем не сравнимой эйфории. Ощущение того, что я космонавт Гагарин, оно сохраняется.
Про подготовку к работе. Когда я пишу истории, всегда к ним готовлюсь. Если это роман про 1906 год, то обращаюсь к людям, которые разбираются в эпохе. До сих пор любовно храню огромный чемодан с книгами про кадетские партии, русскую эмиграцию и движение 1905-го года в России, которые клятвенно обещала вернуть историку и юристу Косте Могилевскому. Прошло четыре года, а они все еще у меня. Он не спрашивает, а спросит — отдам.
Вообще, я честная. Когда ворую что-то у кого-то — всегда предупреждаю. Иначе неприлично. Если в отеле собираюсь украсть зонт, спрашиваю на ресепшне: а можно его у вас украсть? Странно, но все говорят: да. Если говорят "нет" — не краду.
Про погружение в медицину. Роман о врачах дался мне тяжелее всего. Это был единственный случай, когда после того, как я поставила последнюю точку, я собрала все книжки по медицине и вышвырнула их из дома. Потому что, по ходу написания книги я, как герой романа Джерома К. Джерома, нашла у себя все болезни, включая родильную горячку, и дальше жить с этим просто не могла.
У моего главного героя был прототип — совершенно великий врач, у которого я спрашивала разные подробности из его практики и жизни. И вот мне на завтра сдавать роман, я приехала к нему на дачу, он не пошел на работу — засел в кабинете читать роман.
Приехала-то я часов в 10 утра, в семь вечера он вышел злой, как пес, и говорит: "Это все надо переписать! Никуда не годится". Но мне завтра сдавать — предлагаю сегодня же все поправить. Он говорит: нечего там поправлять — надо переписать все. Мы чуть не подрались, но тут он пошел на мировую: не хотите переписывать — хотя бы уберите оттуда все эротические сцены и любовную линию. Я возмутилась: это характеристика героя, его чувства! Но он был непреклонен. Я говорю: почему?! Его ответ до сих пор хранится в анналах моего сердца: "Вдруг мама прочитает…"
Про чувства писателя после завершения книги. Любой автор скажет вам, что момент, когда одна книжка дописана, а другая не начата — самый страшный в его жизни. Я только дочитала биографию Окуджавы, которую написал мой любимый друг и великий поэт Дмитрий Быков, и у Булата Шалвовича была та же история: дописываешь книгу и кажется, что больше не напишешь никогда и ничего — все, что ты мог, уже сказал…
Про популярность детективов. Это абсолютно естественная история. Мы ее обсуждали с великим режиссером Павлом Лунгиным, который сказал: ты обратила внимание, что последнее время почти все классные костюмированные сериалы Би-Би-Си сместились в сторону детектива. Это очень объяснимо: сладостная тайна, которую так интересно разгадывать, заложена глубоко в человеке…
Считается, что детективный жанр начался в Англии. Открываешь, и на первой странице написано, как труп викария лежал возле камина, окно оказалось запертым на щеколду, а дымовая труба заколочена в 18-м веке, пол каменный — не вскрыть… И хитрый сыщик распутывает комбинацию, как туда попал труп.
Русскоязычные авторы обычно не пишут такие "чистой воды" детективы. Нас интересует, что почувствовала мисс Мэри, вбежавшая в комнату и увидевшая труп, который показался ей похожим на ее дедушку. А дальше следует многостраничная история мисс Мэри и ее дедушки, после чего автор вспоминает про труп и быстро возвращается к нему, чтобы вскоре опять увести читателя в сторону и вернуть. Эта тайна нам очень важна.
Про сходство книги и человека. Мой приятель считает, что книга — это не многостраничная история в обложке, а сброшюрованный человек. Никто из нас не существует в виде голого скелета — на нас еще навешено много чего. Но и без скелета мы никак не можем — без опорно-двигательного аппарата. В книге этот "аппарат" — та самая детективная составляющая, она заставляет дальше читать.
Про отношение к экранизациям. Сценариев по своим книжкам я написала всего два. "Всегда говори "всегда" неожиданно побил все рекорды просмотров, перебив "Бригаду" — мы даже получили "Тэфи". Но я там писала сценарий только первых шести серий и синопсис к остальным. На второй мой сценарий "Точки опоры" фильм сняли очень плохой. А так сценарии не пишу: переписывать себя — гиблое дело. Есть режиссер и продюсер, которые выбирают сценариста. Никаких консультаций с автором — всем известно, что он вынесет душу, а производство сериалов и кино это индустрия, где все рассчитано до копейки и минуты.
Некоторые экранизации мне очень нравятся. Например, "Мой личный враг", где играет Эвклид Кюрдзидис, с которым у меня очень теплые отношения. Он до этого в кино все время играл в лучшем случае жуликов, в худшем — бандитов. А после съемок в "моей" картине ему стали предлагать роли героев, за что он очень мне благодарен. Если раньше мама (а у него большая греческая семья) ему говорила: боже мой, сынок, зачем я тебя родила и ты столько учился, чтобы играть эту нечисть?! А тут мама сказала: слава богу, сынок, ты хоть что-то можешь!
Про одобрение родными. Моя деловая тетя, директор аптеки на улице Горького в Москве, когда мне исполнилось 30 лет, поднялась во время семейного застолья и объявила: "Танечка, тебе уже исполнилось 30 лет, а из тебя так ничего и не вышло".
Про то, как учеба в МФТИ повлияла на литературные таланты. Никак. Моя специальность была "аэродинамика больших скоростей", и по ней я не работала ни дня. Сразу после института я пошла на ТВ. Начинала с самого низа — носила бумажки, постепенно разбираясь в структуре профессии.
МФТИ научил меня работать сколько нужно, и пользоваться справочной литературой — получать нужные сведения и работать с ними. Также он научил, что есть всего два вида энергии — потенциальная и кинетическая. А "энергию космоса" придумал Игорь Прокопенко с Рен-ТВ и на этой почве расцвел, рассказывая, что под озером в Псковской области живет змей, осязает женщин из соседней деревни и у них рождаются синие дети. Я бы и рада поверить, но образование не позволяет.
Про передачу "Мой герой" (Устинова ведет ее четыре года на телеканале "ТВ Центр"). Это не авторская программа, а редакторская. Я там ведущий. Героев выбирает шеф-редактор. Разумеется, если я категорически не могу с кем-то говорить, зная, что он дебил — такой человек не придет. Я понимаю, что к концу разговора заболею или кину в него чашкой.
По необъяснимой ни для меня, ни для шеф-редактора причине, у нас рейтинги все время растут. Этот феномен попытался объяснить мой приятель Иван Охлобыстин, сказав, что в обществе есть большой дефицит хорошего разговора. От героев мы не можем отбиться — все хотят. И если раньше передача выходила трижды в неделю, то теперь — четырежды. Мы записываем за семь дней 21 человека и 105 свидетелей…
Мы ни разу не сдавали детей в детдом, а родителей — в дом престарелых. Никогда не делили ни с кем наследство, не судились за отцовство. Мой муж никогда не был застукан с секретаршей, а я ни разу не танцевала голой на столе. Скучно!
Расскажу на эту тему смешную историю. Мы живем в Жуковском — это авиационный наукоград, где в 1956 году деду дали квартиру. Когда у меня многодневная съемка, я живу в Москве — в отельчике, где сдает комнаты Управление делами президента — красные дорожки, дубовые панели, салат оливье и куриный бульон.
Как-то муж ко мне приехал. Мы взяли такси из кафе в отель. В дороге Женька говорит: мне завтра в 6 утра надо на работу. А я мерзким плаксивым голосом устраиваю сцену: не уезжай, побудь со мной еще хотя бы день! И тут вижу в зеркале заднего вида презрительный взгляд водителя и соображаю, в чем дело: он решил, что известная писательница едет с каким-то дяденькой в публичный дом, да еще и не пускает человека в семью… Так вот, это и было самым веселым приключением в нашей жизни.
Про любовное отношение к мужчинам. У меня семья состоит из одних мужчин — муж и двое сыновей. Как-то мы надумали брать в дом собаку. 8-летний Тимофей заявил, что надо только мальчика. Мы ему объяснили, что собаки-мальчики к дому и семье не так привязаны, что они себе на уме. Но сын был непреклонен… Потом он все же объяснил: если возьмем девочку, то перевес в семье сместится в сторону… девочек. До такого додуматься невозможно!
Мне нравится описывать мужские характеры. Я все время наблюдаю за моими такими разными мальчиками. Отдельные их черты появляются в книжках, но полностью описывать близких не хочу. Это страшно. Как говорил Ницше: если подолгу всматриваешься в бездну — бездна всматривается в тебя.
Про отношение к возрасту. Оно сложное. Никакой эйфории по этому поводу не испытываю. В то, что от человека в этом вопросе что-то зависит — больше не верю. У меня был дед, которого обожаю — он дожил до 96 лет и умер, когда я была на ярмарке во Франции. А мы были убеждены, что он будет жить вечно.
Это был человек с невероятным чувством юмора и достоинством, который считал, что главная задача интеллигентного человека — ничем не обременять окружающих. Я с ним советовалась по всем вопросам, в том числе, выходить ли мне замуж в 18 лет? Он сказал, конечно. Я не поверила: посмотри, он же урод? Ну и что, философски рассудил дед, вопрос мужской красоты — смутный. Я снова подлила масла: он страшный зануда. Зато образованный, порядочный и надежный — тебе будет всегда с ним интересно, заявил дед. Несмотря на то что мои родители были страшно против, я послушалась деда. И не прогадала. В этом году 31 год, как мы поддерживаем наше опрометчивое решение.
С дедом всегда было интересно и весело. Как-то он позвонил и сообщил: я сегодня плохо спал, а чтобы не тратить время зря, доказал теорему Пифагора десятью разными способами. Как бывшая студентка МФТИ, начинаю прикидывать — тремя я могу, а где он взял остальные семь? В 96 лет. Долгие годы я была убеждена, что старость бывает только такой, как у моего деда, и не боялась ее. Когда же обнаружила, что мой дед — исключение из правил, а старость бывает очень разной, я пришла в уныние.
Про переход из брюнетки в блондинку. Этот переход имеет ужасное объяснение: я поседела. У нас в семье генетически это очень рано происходит. Моя бабушка поседела в 25 лет, а прабабушка — в 30. Когда я в очередной раз пришла в парикмахерскую, мастерица говорит: Татьяна, больше мы не можем — мне скоро каждый день надо будет вас красить. Причем, поседела я, как позорный волк, пятнами. Вот и пришлось осуществить переход в блондинку.
Про свои кулинарные таланты. Что я делаю железно — готовлю. У меня в семье все капризные. Не приготовишь — ничего не поедят. Когда я на работе с 9 утра до 21 вечера и несколько дней подряд, семья скорбит. И я слышу по телефону угрозу: "Тогда я сварю макарошки (пельмешки)!". Ладно бы макароны или пельмени, но эти суффиксы и скорбь. Зато вчера я приехала со съемок, запекла цыпленка, сделала печенье — все счастливы. А я укатила в Ригу.
Про свое похудение. Не люблю я эти трогательные похудательные истории, которые требуют обязательных 53, а то и 45 кг и питание глотком росы с пыльцой. Ах, у меня такая воля, что я не ем после пяти, не пью после семи, не матерюсь после трех. Это все ахинея и ложь! Моя история куда проще.
В какой-то момент я стала весить 198 кг и появилось ощущение, что сейчас умру. С этим пониманием я звонила по ночам своему близкому другу хирургу и спрашивала: "Игорь Евгеньевич, я сейчас не умру?" Он отвечал: "Татьяна Витальевна, сейчас — нет". Ему это надоело, и он сказал: вам надо лечиться — готов помочь. Дальше начался абсолютно медицинский процесс — эндокринолог, флеболог, кардиолог, хирург, таблетки… Диетолог — на предпоследнем месте. И так 10 лет.
Я еще раз призываю девочек, которым кажется, что они толстые и поэтому главный редактор журнала GQ Коля Усков на них не женится, послать в ж… Колю Ускова и жить в соответствии с собственными представлениями об удовольствии и своем теле. Набранные на майские праздники 2,5 кг — это не лишний вес, а чепуха. А когда 200 кг — надо лечиться по-настоящему. Это не вопрос эстетики и силы воли.
