Как известно, в конце второй мировой войны Дрезден был подвергнут жестокой бомбардировке. Английская и американская авиация за два роковых дня — 13 и 14 февраля — превратила город в обгорелые руины. Погибло больше народу, чем спустя полгода в Хиросиме и Нагасаки: не менее 25 тысяч человек, хотя называются и другие цифры — вплоть до 240 тысяч.
Дело в том, что город был наводнен беженцами, на заводах работали военнопленные и пригнанные из Восточной Европы рабочие — всех этих людей сосчитать было невозможно, тем более, что после бомбежки в короткие сроки и без опознания трупы массово сжигались во избежание эпидемий. Ясно одно: почти все погибшие были мирными жителями, а некоторые из них — узниками нацизма из оккупированных стран.
Убийство этих людей совершалось с особой жестокостью: большинство бомб были зажигательные, от сплошных пожаров возникли вихри, втягивавшие людей в пламя. Огонь выжигал кислород, и часть жертв умерла от удушья.
Разумеется, все 65 лет, прошедшие с момента трагедии, идет дискуссия, насколько было оправдано с военной точки зрения такое массовое убийство. Многие англичане и американцы готовы признать бомбардировку Дрездена военным преступлением. Британского маршала Харриса, командовавшего операцией, на родине так заклевали, что он счел за благо эмигрировать в Южную Африку.
А для германских нацистов Дрезден стал знаменем в их стремлении оправдаться и выставить Германию жертвой. Эту кампанию начал еще Геббельс. Сегодня события описываются термином "бомбовый холокост". Утверждается, что союзники сознательно уничтожали немцев из расистcких побуждений. В память жертв в Дрездене ежегодно происходят многолюдные мероприятия, которые проводятся под откровенно неонацистскими лозунгами и стали демонстрацией силы всех германских ультранационалистов.
Естественно, что к круглой дате энтузиасты готовятся особенно энергично. Столь же естественно, что действие рождает противодействие, и делом чести германских антифашистов является не допустить превращения поминования жертв войны в пропаганду нацистских идей. Поэтому в нынешнем году 13 февраля, ко всему еще и выпавшее на выходной, обещало быть особо напряженным.
Противодействие неонацистам возглавила мэр Дрездена Хельма Орош. Она запретила все мероприятия. Организаторы обратились в суд и выиграли его. Тогда бургомистр еще за месяц до события призвала всех противников нацизма прибыть в Дрезден, стать живой цепью и не пропустить неонацистов в центр города. Правда, они туда и не собирались, поскольку демонстрацию им разрешили провести на противоположном берегу Эльбы.
В результате в день Х в городе собрались 7 тысяч неонацистов, 15 тысяч антифашистов и 8 тысяч полицейских. Часть антифашистов во главе с премьер-министром Саксонии Станиславом Тиллихом политкорректно выстроились в цепь, а другие отправились через мост в лагерь противника и попросту сорвали мероприятие, запрудив улицы. Были стычки, около 30 человек задержаны, в основном антифашисты. Но цель достигнута — враг не прошел.
А теперь переберемся в родные края. Ясно, что 13 февраля в Дрездене — копия нашего 16 марта: попытка доказать человечеству, что общепринятая оценка Второй мировой войны неверна, агрессор на самом деле был жертвой. Под предлогом траурного мероприятия происходит демонстрация крайних националистов, оправдывающих преступное прошлое с целью создать нечто подобное в настоящем.
И вот разница: если в Германии поводом для события стала трагедия действительно ни в чем не повинных людей, то в Латвии мероприятие проводится в честь сознательно выступивших на стороне нацизма латышских солдат. Заживо сгоревшие в Дрездене немецкие женщины и дети никого не убивали, а легионеры гордятся своими боевыми успехами. И при этом латвийские политики клянутся в добрых чувствах к легионерам и лишь сквозь зубы осуждают превращение их памятного дня в государственный праздник, а их германские коллеги делают все, чтобы нацистский шабаш не состоялся даже под предлогом поминовения жестоко убитых земляков.
Кстати, не следует думать, что г-жа бургомистр из недобитых восточногерманских коммунистов или еще каких-нибудь леваков. Она представляет правящую в стране Христианско-демократическую партию. В Европарламенте эта партия в одной фракции с нашими народниками и "Новым временем". Можем ли мы представить себе, что г-да Репше и Шкеле, когда у них не получится запретить демонстрацию 16 марта, призовут рижан встать грудью на пути легионеров и их молодых поклонников? В страшном сне не привидится такое.
Так что когда нам говорят, что одностороннее негативное отношение легиону есть пережиток советской пропаганды и надо шире взглянуть на трагическую историю 20-го века, то это никак не соответствует мировой тенденции. В свободной Германии вполне респектабельные политики и всесторонне информированные люди смотрят на те роковые события столь же однозначно, как и мы с вами.
Я думаю, что из дрезденского прецедента можно сделать еще несколько выводов, справедливых для сегодняшней интерпретации любых событий Второй мировой войны.
Во-первых, очевидно, что самая жестокая война в истории человечества не дает ни одной стране, ни одному народу оснований для одной лишь гордости и скорби. Во всех государствах-участниках были и герои, и преступники — и нередко одни и те же люди. Свои "скелеты в шкафу" есть у всех, и спрятать их невозможно, да и не нужно. История — такая же наука, как астрономия или математика, и знать, как все было на самом деле, не менее важно и интересно, чем вычислить число "пи" или исследовать спутники Марса.
Поэтому надо говорить и о том, о чем нам вспоминать неприятно. Например, о Мюнхенском сговоре и пакте Молотова-Риббентропа, о Хиросиме и Катыни, о массовых изнасилованиях немецких женщин солдатами Красной Армии и еврейских полицейских в гетто, верно служивших своим нацистским хозяевам. Необходимо говорить и о трусости большинства европейских народов, даже не попытавшихся оказать сопротивление нацистским оккупантам, и о трагедии немцев, изгнанных из родных домов в Восточной Пруссии и Силезии. Более того, надо не только обо всем этом говорить, но и находить слова сочувствия для жертв и извинения — для соотечественников тех, кто в годы войны в том или ином эпизоде вел себя не лучшим образом.
Но надо и понимать, что с точки зрения современной политики вся эта информация имеет не большее значение, чем тысячный знак в числе "пи". Наука, как математика, так и история, интересна сама по себе, а не потому, что из любого ее открытия следует делать актуальные политические выводы.
Через 65 лет после Победы не потерял злободневности лишь один итог Второй мировой: чрезвычайная опасность крайнего национализма, который вызвал теорию нацизма, приход к власти Гитлера и кровавую мировую войну. Неслучайно практически все общественные деятели, стремящиеся строить свою карьеру на нетривиальном взгляде на историю сороковых годов — убежденные националисты.
Поэтому долг любого цивилизованного политика, равно как и честного гражданина — воспрепятствовать таким попыткам. И в тех случаях, когда неонацисты скорбят о действительно невинных жертвах, как в Дрездене, и тем более, когда они превозносят столь сомнительных героев, как латышские легионеры.
Во-вторых, ясно, что проблему не решить запретами. Национализм — отвратительное, но, увы, естественное явление, загонять его в подполье опасно. Кроме того, современные законы в области прав человека делают практически невозможным запрет любого массового мероприятия, поскольку у организаторов всегда хватает ловкости заявить его под вполне благородными лозунгами. Единственный легитимный способ борьбы — мобилизация гражданского общества.
Когда пять лет назад три десятка рижан облачились в форму узника концлагеря и встали в цепочку на пути шествия легионеров, нас клеймили как крайних радикалов. С тех пор каждый год самые разные латвийские политики пытались выставить противостояние 16 марта, как шоу экстремистов. Сегодня по нашему пути пошла весьма респектабельная деятельница из консервативной политической партии. Это говорит о том, что в Латвии критерии экстремизма, мягко говоря, искажены. Если осознание опасности нацизма и стремление ему противостоять мирными методами рассматривается как опасная крайность — в обществе что-то не в порядке.
А теперь вопрос — что предпримет к 16 марта новое рижское руководство? Решится ли Нил Ушаков прославиться на весь мир, как его дрезденская коллега Хельма Орош? Боюсь, что нет. Более того, вполне вероятно, что в этом году в отличие от последних лет шествие националистов будет чинно санкционировано.
Вспомним — в прошлом году воглавляемая мэром-националистом Янисом Бирксом дума запретила все мероприятия 16 марта. Биркс резонно опасался международного скандала и по дружбе договорился с демонстрантами, что будет не шествие, а так — случайное одномоментное движение сотен людей с цветами и флагами из пункта А в пункт Б. Ушаков, с одной стороны, затруднен в таких неформальных договоренностях с теми, кто считает сам факт его пребывания во главе Риги результатом советской оккупации. С другой стороны, он вправе рассчитывать, что дружественная Россия сильно не будет на него нападать.
Но нам, рижанам, от этого не легче. Г-жа Орош говорила, что ее нехарактерная для облеченного властью лица бунтарская активность вызвана нежеланием превращать родной город хоть на один день в году в мекку неонацистов. Она политик, и остается таковым даже на прозаической должности городского головы. Нынешняя рижская коалиция всячески избегает политики, стараясь доказать, что сосредоточилась исключительно на хозяйственных задачах. Исходя из этой логики, надо постараться спустить на тормозах позорную для города акцию — проще всего тихо разрешить шествие.
Но пока роковое решение еще не принято. А может, г-н Ушаков все же решится стать не хозяйственником, а политиком, и мой прогноз будет опровергнут? Буду этому только рад. Со своей стороны обещаю: одно слово мэра, и латвийские антифашисты по примеру своих германских единомышленников соберут достаточное количество людей, чтобы стать на пути у отечественных неонацистов.
Seko "Delfi" arī Instagram vai YouTube profilā – pievienojies, lai uzzinātu svarīgāko un interesantāko pirmais!
