Заключение гласило: "Осколки составляют части полого сферического снаряда, приготовленного из обыкновенного чугуна… Оболочка снаряда легко могла быть изготовлена в Риге, где имеется немало чугунолитейных заводов… Оболочка снаряда имеет большое применение в обыденной жизни, например, употребляется трубочистами, для украшения оград и т. д. Так же должно сказать и о втулке, представляющей собой не что иное, как часть навинтованного болта…" Внутри же могли быть "бертолетова соль и серная кислота, последняя вкладывается в снаряд в запасной стеклянной трубочке, разбивающейся при падении".
Стоила самодельная бомба "не более одного рубля", но являлась весьма оригинальной. Поэтому эксперты посчитали: "Трудно допустить, чтобы снаряд был изготовлен простым рабочим, хотя бы и работавшим в подходящих мастерских".
Далее последовали допросы свидетелей. Артур– Фридрих Петрович Вимба, 28 лет, показал: "Я содержу мелочную лавку в д. № 8 по Полевой улице. Взрыв бомбы вечером 2 мая был произведен в шагах 150… Когда увезли убитого, ко мне в лавку вошли две женщины молодые в красных блузках и с красными лентами в волосах. Они начали разговаривать с моей женой Анной, а когда она сказала, что очень испугалась, женщины ответили, что ей бояться нечего, и что всех полицейских надо перестрелять. Во время разговора они потребовали бутылку кваса. Минут через 10 после их прихода вошли в лавку два человека, которые были, как мне кажется, в числе шести, стрелявших в городовых".
Путем оперативной работы жандармы вышли на Оскара Рейнгольда Якобова–Лепиня, 20 лет, рабочего–шишечника на заводе "Феникс". Получал молодой парень 40 рублей в месяц — вдвое выше среднерижского уровня! Но все равно решил участвовать в революции. После ареста он показал: "Будучи недоволен своим мастером Витолом, как и все наши рабочие… вместе с другими принимал участие в вывозе его в тачке с завода. Прекращать работы на других заводах я никогда не ходил…"
Тем не менее через знакомых Лепинь оказался на революционном собрании: "В центре сходки стоял неизвестный человек, интеллигент, среднего роста, лет 30, шатен, с маленькой бородкой, латыш. Он произнес речь. Говорил о трудном экономическом положении рабочих, которых эксплуатируют богачи, причем их поддерживает полиция. Предложил он следующее: рабочий праздник праздновать с обеда 30 апреля до вечера 2 мая, а для борьбы с полицией предложил сорганизовать "Боевую организацию"… а для этого предложено сейчас же собрать деньги… Я дал 10 копеек. Окончив, пересыпали все деньги одному и пересчитали. Оказалось 50 рублей, которые взял тот неизвестный".
Дошло и до бомб. "Во вторник 26 апреля ко мне обратился наш формовщик Симон Саркан и, передав мне деревянную форму для шишек, просил изготовить несколько шишек для бомб… Модели для бомб Саркан передал формовщику Юлиусу Шлессеру".
Социал–демократы моментально откликнулись на аресты и выпустили прокламацию "Всем рабочим "Феникса": "Шпионов и предателей у нас масса: многие предают товарищей сыскной полиции, а полиция нас не щадит: арестованных бьет, истязает, морит голодом — даже убивает, если не подписывают составленных полицией протоколов… Многие уже умерли в этих инквизиционных камерах: месяц назад один скончался и его труп даже брату не выдавали".
Ответ жандармам придумали лихой. Решили штурмовать Централ! Далее — по книге Х. Треймана "Нападение на рижскую тюрьму" (издание Всесоюзного общества политкаторжан и ссыльнопоселенцев, Москва, 1932 год).
"Не было ни одного завода, ни одной фабрики, мастерской, где бы тайком не изготовлялось холодное оружие, не собирались средства на покупку револьверов, ружей и боевых припасов. На некоторых заводах, например, на заводе "Феникс", "Русско–Балтийском вагоностроительном заводе" и на заводе Озолина отливались ручные гранаты… Каждая вновь начиненная граната, каждый вновь приобретенный револьвер и кинжал являлись ценным вкладом в общее дело, за которое боролись сознательные рабочие и крестьяне".
7 сентября 1905 года под руководством вожаков — Салныня (Гришка) и Грюнштейна (Нил), члены РСДРП, латышские социал– демократы и бундовцы собрались на Матвеевском кладбище. Наготове было оружие и дубликаты ключей от тюремных ворот.
"Тов. Салнынь в офицерской шинели, с обнаженной шашкой и револьвером в руках, кричит: "Вперед, товарищи!"… Через окошечко одной камеры кричит нам тов. Шлессер. У кого–то из товарищей в руках появляется топор, которым мы начинаем прорубать дверь. После долгих усилий, через прорубленное отверстие нам удается, наконец, вытащить тов. Шлессера". Затем нападавшие и беглецы скрылись в недалеком тогда Бекернском лесу, разбежались по Лифляндии… А что могли делать они потом?
"Бауск. Неспокойное время, — писал "Рижский вестник". — В окрестных лесах скрываются какие–то преступники, произведшие уже одно убийство. Именно, недавно по большой дороге в Митаву, около имения Цоден (в 6 вер. от Бауска) они напали на ехавшего за своими дочерьми бауского еврея Бороховича, обобрали, раздели и разули его, и убили, нанеся ножами несколько глубоких ран в области сердца… Предполагают, что убийство совершено бежавшими из Рижской тюрьмы арестантами, которым одежда необходима. Разбойники скрываются, видимо, в Цоденском лесу".
Впрочем, не на одних безобидных мещанах жили революционеры. "Разводили" они и партайгеноссе: "Известны случаи, что члены "Нового правления", собравши деньги на оружие, устраивали оргии в городах, убегали за границу или же привозили никуда не годные старые ружья и пистолеты" (здесь и до конца — Вега, "Прибалтийская смута").
А власти все никак не могли справиться. "Репрессии велись, большей частью, по указаниям местных властей и помещиков, которые очень часто преследовали не правительственные цели, а руководствовались чувствами мести и личной вражды… Руководители карательных экспедиций заметили, что необходимо сместить по крайней мере половину административных лиц… Высшая власть не привела, однако же, этой меры в исполнение, и войскам приходилось действовать иногда по указаниям заведомо недобросовестных лиц".
"Бывший лифляндский генерал–губернатор Пашков пользовался репутацией защитника народных интересов. Уход его народная молва объяснила интригами дворян". Рига, Митава, Либава оказались отрезанными от Империи, а новоназначенному Прибалтийскому генерал– губернатору Сологубу пришлось с оружием в руках прокладывать себе путь из Двинска в Ригу.
(Продолжение следует.)