Вступительную речь произнес руководитель Комиссии по госязыку Андрей Вейсбергс. Он отметил, что влияние на латышский язык было даже большим, чем можно себе представить. Потому что помимо превосходства русского языка навязывалась и идеология. И эти пережитки прошлого живы и по сей день. В то же время Вейсбергс признал, что к советскому времени нельзя относиться только негативно. Хотя бы потому, что тогда были очень качественные и хорошие переводы. Декан Вентспилсской высшей школы Янис Силис пояснил: в советское время переводов было мало, в основном переводились книги, пропагандирующие советский образ жизни, зато очень высококачественные. Переводчики чуть ли не в очередь становились, чтобы удостоиться этой чести. А сейчас переводов много, но квалификация переводчиков и корректоров оставляет желать лучшего.
Оригинальная литература тоже подвергалась, по его словам, хоть и качественной, но своеобразной интерпретации: цензура была везде, многие моменты не пропускались, зато откуда ни возьмись в Шекспире (это, конечно, утрировано) могли появиться диалоги советских милиционеров. Вейсбергс не без иронии заметил, что переводы с русского составляли 67%. Справедливости ради он признал, что то же самое сейчас происходит и с английским языком.
Двойной стандарт
Еще один негативный аспект — очень трудно разъяснять за рубежом свою политику, поскольку не все понимают, что Латвия была оккупирована. Она воспринимается как постсоветское русскоязычное пространство. Плохо и то, что латышский язык вытеснялся изо всех сфер. Даже в 1945-1949 годах, когда существовало официальное двуязычие, доминировал русский. Все названия, в том числе всякие "моспромтресты" переводились на латышский, однако в реальной жизни употреблялись только русские слова. Все диссертации, указы, общение на предприятиях и в госучреждениях, все велось на "великом и могучем". В итоге к моменту восстановления независимости "растерялся" деловой латышский язык. Каждый раз, выпуская новый нормативный документ, приходилось изгаляться, чтобы придумать ему название. И новые слова в народе приживаются с трудом, по-прежнему употребляются советские фразеологизмы.
Так, профессор балтийских языков Байба Кангере, проживавшая в советские времена в Швеции, с возмущением отметила, что не может объяснить своим детям, как это женщина может "уйти в декрет", потому что декрет у нее ассоциируется только со словом "указ", опять-таки диктатурой. А новое выражение "отпуск по уходу за ребенком", упомянутое в законодательстве, спросом в обиходе не пользуется. То же самое с советским словом "алименты", которое никак не становится "средствами на содержание".
Процесс продолжается
Кангере привела в пример еще пару слов, которые в нашем обществе укоренились, но не являются латышскими. Например "коллектив". "Я просмотрела все словари 30-х годов. В латышском языке есть только прилагательное "коллективный", — пояснила она. Также ее удивляет, что вся Рига завешана вывесками с названием "бытовая техника". Словосочетание у нее ассоциируется с коммунальными квартирами и общей кухней. И проще было бы называть их просто товарами. И самый болезненный вопрос, это, конечно же, идеология — влияние политическое, цензуры, пропаганды. Вот зачем нужно было тюрьму Браса раньше называть "учреждением 175", а ликвидацию последствий аварии в Чернобыле — процессом модернизации? По мнению Вейсбергса, этот опыт советского убеждения не забыт и по сей день и успешно используется в предвыборное время нашими партиями.
И самое странное, что до сих пор эта взаимосвязь с тоталитаризмом особенно-то не изучалась, а между тем многие свидетели процессов, проходивших в те времена, уже мало что помнят.