Игорь Маков. Максла-фактор латышской культуры — 2  (73)

Вторая часть статьи. Первую часть можно прочитать здесь

Функциональность вещи здесь может спорить на равных с эстетикой. Можно даже сказать, что в понятие функциональности для латыша входит понятие красоты вещи. Вещь не может быть функциональной, если она не красива. Однако я не буду здесь рассуждать о том, что именно является красивым, а что нет. Это вопрос стиля. Пока для меня является важным определить культурный фактор, который определяет повседневную жизнь жителей Латвии. Особенно интересно обозначить влияние максла-фактора в вопросе женской красоты.

Красота женщин = красота интерьера

В связи с этим, хотелось бы поговорить о красоте латвийских женщин. Интересно, что латвийские женщины составляют несоразмерно большой процент моделей в международных модельных агентствах по сравнению с количеством жителей страны. Конечно, большую роль тут играет уникальное генетическое соединение балтийских и славянских черт. Но это не все. Меня поразило в латвийских женщинах умение стильно одеваться и сохранять элегантность в любом возрасте.

В России женщина 60 лет очень редко бывает привлекательной и подтянутой. Здесь в таком возрасте женщины красивы и сексуальны. Однако я заметил интересную особенность, которая проистекает из того же максла-фактора. Женщины в Латвии воспринимают свою красоту, свое тело не так, как это делают российские женщины.

Коротко разницу между латышками и русскими в восприятии своего тела и своей красоты я бы определил через два понятия — интерьер и потлач. В Латвии очень хорошо видна граница между манифестацией себя русской женщины и латвийской. Русская женщина воспринимает свое тело в терминах власти, латвийская — в терминах интерьера.
Для российских женщин их телесная красота представляет собой способ привлекать к себе внимание для дальнейшего манипулирования. Это потлач, при котором происходит демонстрация своего превосходства или демонстрация своей привлекательности, которая берет зрителя в плен. Потлач — это показ престижа. А престиж — это разновидность власти. Потлач — это не просто обмен дарами (сам термин взят у индейцев) это демонстрация своего богатства, влияния, своей красоты. В русском языке и сознании есть аналог потлача — это "понты".

Женская красота русских — это как можно больше понтов. Вся ударная сила красоты направлена на другого, чтоб поразить его или ее, пленить и подчинить. Если цель достигнута, например, мужчина завоеван, то красоту демонстрировать уже не обязательно. Поэтому так много опустившихся русских женщин, которые перестают следить за собой, как только выходят из ЗАГСа. Даже в позитивном ключе русская красота — это экран, привлекающий к внутреннему содержанию, которое опять же вступает в моральные отношения со зрителем, требует личностного ответа. В такой сосредоточенности на "другом" есть свои плюсы и минусы.

Латышки далеки от этого. Их красота не связана с другим. Латвийские красотки самодостаточны, они не нуждаются в зрителе. Они воспринимают свою красоту не как форму преподнесения себя другим, а как часть интерьера. Поскольку тело — это часть дизайна, поэтому другой человек, воспринимающий не нужен. Собственно говоря, мужчина, как зритель не нужен. Красота тела не связана с личностным началом. Красота тела, одежды, образа создается не для завоевания внимания, а для интерьера. Тело становится часто обстановки и несет уже интерьерную или дизайнерскую функцию. Поэтому красота латышских женщин тщательна и добросовестна, она не на показ, не поверхностна. Она детальна и аккуратна. Женщина сама себя, свое тело воспринимает как часть интерьера в своем психопространстве.

Экстерьер — это внешний вид. Это знак для других. В латышском варианте экстерьер — это существенная часть интерьера. Экстерьер перестает быть средством коммуникации. Внешний вид становится элементом интерьерного дизайна. Интерьером же выступает личное психопространство. Интерьер в личностном психопространстве можно назвать психоинтерьером. Психоинтерьер женщины не тождествен ее нынешнему окружению или интерьеру ее жилища. Личный психоинтерьер складывается из разных лоскутков: это может быть стиль, образ жизни, поставленная цель, муж, семья, работа, машина. Можно сказать, что это образ себя во временной перспективе в эстетических категориях.

Если продолжить размышления Бодрияра о "человеке расстановки" (Бодрийяр, С. 31), который становится не только собственником, но и функциональным устроителем своей среды, то можно продолжить и сказать, что женщина становится также и эстетическим объектом своего интерьера.

Красота латышской женщины — не экран, она не призвана уводить к внутреннему содержанию. Если сравнивать, то красота латышской женщины — это красота пейзажа или натюрморта. Здесь отсутствует отсыл к внутреннему содержанию, и нет намека на моральную окраску имиджа. Это чистая эстетика. Формализованная красота формы — это основа чувства моды. Поэтому латышки очень хорошо чувствуют модные тенденции. У них прекрасное чувство стиля. Идеальной формой женской красоты латышки является глянец. Вот почему модельные агентства любят латышских красавиц. Холодная красота, отрешенная от личностного содержания позволяет легко моделировать любой имидж.

Латвийская женщина стремится к тому, чтобы стать художником своего тела. В то время как русская женщина стремится к контролю при помощи своего тела. Философ Марьон пишет: "Художник предоставляет невиданному видимость, освобождает невиданное от предшествующей невидимости, от бесформенности". (Марьон. С. 57). Так вот "невиданное" русской женщины — ее душа. "Невиданное" латышки — ее чувство красоты. Душу она открывает через другие вещи.

На примере женской красоты мы видим, что максла-фактор создает такое условие, при котором любое культурное явление приобретает некую декоративность, что нужно учитывать при анализе явлений современной латышской культуры.

Литература

1. Бернейс Э. Пропаганда. Москва: Hippo Publishing, 2010. 176 с.
2. Марьон Жак-Люк. Перекрестья видимого. M.: Прогресс-Традиция, 2010 — 176 с.
3. Бодрийяр Ж. Система вещей. Москва: Рудомино, 1999. 224 с.