Оккупации не было

Забывают или скорее сознательно игнорируют, что такое оккупация, точнее — военная оккупация. Разговоры об "оккупации в мирное время" (occupatio pacifica) не имеют под собой никакой почвы, поскольку такого института в международном праве не было и нет. Об оккупации, которая не относится к военной, допустимо было бы говорить в тех случаях, когда имелось в виду освоение никем не населенных и никому не принадлежащих территорий.

Военная оккупация — временное занятие неприятельской армией части территории или всей территории противника без перехода суверенитета над занятой территорией к оккупирующему государству. Ни о какой оккупации прибалтийских государств советскими войсками не может быть и речи. Между Советским Союзом и Латвией, Литвой и Эстонией в 1940 году не существовало состояния войны. Между ними не велись какие–либо военные действия и без объявления состояния войны. Советские войска не нападали на эти государства и не занимали их территорию без их согласия. Таким образом, их нельзя относить к неприятельским войскам, а их ввод на территорию прибалтийских государств не может быть расценен как оккупация. Ввод советских войск был осуществлен с согласия Латвии, Литвы и Эстонии, хотя это согласие и было получено в результате предъявления советской стороной правительствам этих стран известных ультиматумов. Некоторыми кругами делается попытка доказать, что, поскольку ультиматумы и последовавший затем ввод войск противоречили международному праву, то такой ввод все же можно считать оккупацией. При этом указывается на вынужденное согласие правительств Латвии, Литвы и Эстонии с требованиями, предъявленными в ультиматумах. В качестве подтверждения иногда проводят параллель с действиями гитлеровской Германии в отношении Австрии и Чехословакии.

Если проанализировать факты, легко заметить, что параллели здесь неуместны. В первом случае немецкие войска вторглись в Австрию, а ее присоединение к Германии (аншлюс, т. е. аннексия) было "оформлено" уже после ввода на ее территорию немецких войск. С Чехословакией ситуация складывалась иначе. Прибывший в Берлин президент Чехословакии Гаха был поставлен в известность о том, что немецкие войска уже получили приказ вступить в Чехословакию. После этого 15 марта 1939 года он подписал соглашение о "включении чешского народа в состав Германской империи".

В обоих случаях аннексия была недействительной с точки зрения действовавшего в тот период международного права, и нахождение немецких войск на территории Австрии и Чехословакии продолжало оставаться оккупацией и, по положениям пакта Бриана — Келлога 1928 года, безусловно, представляло собой агрессивную войну, хотя вторжение и не встретило сопротивления.

Международное право меняется

Аннексия — насильственное присоединение к государству территории другого государства (всей или части). Но между тем до Второй мировой войны не всякая аннексия рассматривалась как противоправная и недействительная. Это связано с тем, что принцип, запрещающий прибегать к силе или угрозе ее применения, ставший одним из основных принципов современного международного права, впервые был закреплен в 1945 году в Уставе ООН. Надо отметить и то, что аннексии не обязательно предшествовала оккупация — она могла быть следствием только угрозы.

Еще одним подтверждением того, что ввод советских войск в Латвию, Литву и Эстонию не был оккупацией, служит не только отсутствие между ними и СССР состояния войны, юридического или фактического. Согласия на оккупацию, даже вынужденного, бессмысленно требовать, так как это чисто военная мера, являющаяся одним из возможных результатов боевых действий. Никому ведь не придет в голову требовать согласия противника на проигрыш сражения. Рассматривая события в Прибалтике 1940 года с международно–правовых позиций, следует помнить, что действовавшее в то время международное право ОТЛИЧАЛОСЬ от современного. Поэтому рассуждения о том, что советские ультиматумы были "международным преступлением" или "нарушали принцип неприменения силы" в том виде, в каком он существует после принятия Устава ООН, несостоятельны. Можно говорить лишь о том, что были допущены определенные нарушения договоров между Советским Союзом и прибалтийскими государствами.

В постановлении Съезда народных депутатов СССР от 24 декабря 1989 года, объявившем секретные протоколы, заключенные между СССР и Германией в 1939 году, недействительными, сказано, что они были использованы Сталиным и его окружением для предъявления ультиматумов и силового давления на другие государства в нарушение взятых перед ними правовых обязательств. Но нарушения тех или иных договорных положений не означали, что они повлекли за собой оккупацию.

Если считать аннексией включение прибалтийских государств в состав Советского Союза, то она не была результатом ни агрессивной войны, ни договора, навязанного силой. Можно давать негативную моральную оценку политике Сталина и его окружения, но включение Латвии, Литвы и Эстонии в состав СССР НЕ ПРОТИВОРЕЧИЛО действовавшему в 1940 году общему международному праву.

"Воля народов" на фоне чужих штыков

Одним из распространенных доводов сторонников тезиса об оккупации и юридической недействительности аннексии является ссылка на нарушение конституционных норм при выборах парламентов, высказавшихся за вхождение прибалтийских государств в состав СССР, и на несоответствие их решений воле народов Латвии, Литвы и Эстонии. Действительно, можно усмотреть порок в волеизъявлении народа в случае присутствия иностранных войск. Но тогда придется вспомнить, что независимость Латвии была провозглашена в 1918 году в тот момент, когда там еще оставалась часть немецких войск, а акт о независимости Литвы был принят 16 февраля 1918 года в условиях действительно имевшей место немецкой оккупации. В Эстонии же о ее независимости объявил Губернский земский совет в феврале 1918 года, который вряд ли можно было считать даже подобием легитимного парламента. Затем, после подписания Брест–Литовского договора, немцы оккупировали Эстонию под предлогом "охраны ее населения". Дальнейшее становление эстонской власти проходило в течение ряда месяцев тоже во время немецкой оккупации.

О соблюдении конституционных норм следовало бы говорить в связи не только с вхождением Латвии, Литвы и Эстонии в состав СССР, но и с событиями более раннего периода. Так, перевороты, совершенные Улманисом в Латвии, Сметоной в Литве и Пятсом в Эстонии в 30–х годах прошлого века, явно не укладывались в рамки конституций. Потому вполне логично было бы ставить вопрос о легитимности их режимов, их соответствии волеизъявлению народов Латвии, Литвы и Эстонии, не касаясь даже ситуации в 1918–1920 годах. Можно было бы задать еще один вопрос: когда же народы Латвии, Литвы и Эстонии вполне "стерильно" выражали свою волю? Критериев здесь, увы, нет, и в международном праве их не найти, а политические оценки — субъективны. В мирных договорах России с Эстонией (2 февраля 1920–го), Литвой (12 июля 1920–го) и Латвией (11 августа 1920–го) отмечалось, что Россия исходит из права всех народов на самоопределение вплоть до отделения от государства, в состав которого они входят, и указывалось на то, что она признает их независимость. Однако фиксация в договорах этих положений вовсе не означала, что отделение происходило без пороков волеизъявления прибалтийских народов. И почему нужно подчеркивать дефекты их волеизъявления в 1940 году и не обращать внимания на такие дефекты в 1918 году, которые наложили отпечаток на развитие прибалтийских государств до начала Второй мировой войны? Почему, наконец, надо считать, что окончательное самоопределение в Прибалтике осуществилось именно в период с 1918 года по 1920 год и народы не имеют права, так сказать, пересамоопределиться? Особое значение имеет следующее: признание Россией независимости прибалтийских государств в 1918 году, а затем в 1920 году не свидетельствует о том, что они в дальнейшем не могли войти в состав другого государства, если это не противоречило общему международному праву.

При выходе из СССР на закон не смотрели

То, что Латвия, Литва и Эстония вышли из состава СССР БЕЗ СОБЛЮДЕНИЯ ЗАКОНА о порядке выхода из него, не доказывает, что они не входили в его состав. Реализация принципа равноправия и самоопределения народов, ставшего после принятия Устава ООН одним из основных принципов международного права, в некоторых ситуациях допускается без учета законодательства государства, от которого отделяются какие–то его части. Четких норм, относящихся к ретроспективному применению этого принципа к ситуациям, возникшим до принятия Устава ООН, современное международное право не содержит. Советский Союз прекратил свое существование вопреки его законодательству. Другие союзные республики, нахождение которых в его составе ни у кого не вызывало сомнений, стали независимыми государствами тоже без соблюдения закона о порядке выхода.

Часто для доказательства оккупации Прибалтики Советским Союзом используется ссылка на то, что многие страны не признали вхождение Латвии, Литвы и Эстонии в состав СССР и на их территории продолжали функционировать дипломатические представительства этих государств, оставшиеся там после 1940 года. Но, во–первых, говорить о "многих странах" — явное преувеличение. Правильнее было бы употребить выражение "некоторые страны". Во–вторых, как отмечалось, признание имеет декларативный, а не легитимизирующий характер. Надо добавить, что такая ведущая держава, как Великобритания, признала включение прибалтийских государств в состав СССР де–факто. Объем правовых последствий этого признания уже, чем при признании де–юре. Однако и данная форма признания означает официальное признание. Заслуживает также внимания высказывание известного американского юриста–международника Чарльза Фенвика: "Литва, Латвия и Эстония потеряли свою самостоятельную международную правосубъектность в результате их аннексии СССР в 1940 году, причем международное сообщество не протестовало и не выразило как–то иначе свой отказ признать советские указы". Примечательно, что здесь дается характеристика реакции не каких–либо государств, а международного сообщества и что это было написано в 1948 году, то есть в разгар "холодной войны".

По поводу функционирования дипломатических представительств государств Балтии, оставшихся в некоторых странах после 1940 года, можно сказать только одно. По–настоящему они не функционировали и реально не были дипломатическими представительствами, так как НИКОГО не представляли. Их положение полностью зависело от тех государств, на территории которых они находились, и не обязательно означало непризнание включения прибалтийских государств в состав СССР.

Забытый "дух Хельсинки"

Обращаясь к гораздо более позднему периоду, необходимо упомянуть Заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе 1975 года, провозгласивший принцип нерушимости государственных границ, как они сложились в Европе после Второй мировой войны. Какой бы ни была позиция отдельных государств, подписавших акт, относительно нахождения Латвии, Литвы и Эстонии в составе СССР, он закрепил тем самым косвенно то, что они были частью СССР. Это было мнение той части международного сообщества, которая была заинтересована в решении вопроса о границах в Европе. Можно говорить о том, что акт — плод компромисса, что он представляет собой политический, а не международно–правовой документ, но закрепленные в нем принципы, которыми участники хельсинкского процесса обязались руководствоваться в отношениях друг с другом, являются, бесспорно, международно–правовыми, а международное право в целом всегда основывается на компромиссах.

Те, кто хочет считать прибалтийские государства оккупированными в 1940 году, нередко подтверждения ищут в том, что их население (или его часть) "не смирилось" с их присоединением к СССР и что всегда сохранялась обоснованная возможность их восстановления в прежнем виде. Этот аргумент еще более уязвим, чем другие. Население любого государства никогда не бывает однородным в отношении своих политических симпатий и антипатий. Отрицательная оценка какой–то части населения того, что Латвия, Литва и Эстония стали частью СССР или советской власти, не равнозначна юридической оценке ситуации и в любом случае не может подтверждать тезис об их оккупации. К советской власти отрицательно относилась и часть населения Украины. Но это не значит, что она была оккупирована Советским Союзом. И обоснована ли, например, возможность получения Техасом независимости или восстановления государства в Шотландии? И там, и здесь есть сепаратисты. Тем не менее мало кто решит, что такая возможность реальна. Однако события могут неожиданно развиться таким образом, что эта возможность станет обоснованной. Но в обоих случаях никому не придет в голову говорить об оккупации.

Выглядит искусственной постановка вопроса о том, что Латвия, Литва и Эстония продолжали юридически существовать как самостоятельные государства — субъекты международного права после их включения в состав СССР и якобы "просто восстановили" независимость в 1991 году. Учитывая, что доводы об их оккупации не выдерживают критики, существующие в настоящее время Латвия, Литва и Эстония не должны рассматриваться как "продолжатели (continuity)" довоенных. Они юридически входили в состав Советского Союза после 1940 года. Это не те же самые субъекты международного права, а НОВЫЕ, возникшие на месте прежних и являющиеся по отношению к ним и частично по отношению к СССР правопреемниками, но никак не продолжателями. Можно говорить о восстановлении латвийской, литовской и эстонской государственности, а не об "освобождении" Латвии, Литвы и Эстонии от оккупации и их восстановлении. Показательно, что далеко не все государства восстанавливали дипломатические отношения со странами Балтии, тем самым не возражая против идеи их "продолжательства" (континуитета). Ряд государств предпочел установить с ними дипломатические отношения. Это вынуждены признавать и сторонники континуитета прибалтийских государств.

Можно быть уверенным, что проверки временем так называемая концепция "оккупации" не выдержит, хотя рассчитывать на скорый ее пересмотр сегодняшними руководителями стран Балтии, видимо, не приходится. Какое–то время понадобится и для того, чтобы понять политическую и международно–правовую ущербность линии на дискриминацию большой части населения своей собственной страны, обосновываемую ссылкой на "исторические основания", попыток реабилитации и даже героизации эсэсовских формирований.

Среди политиков и экспертного сообщества Латвии, Литвы и Эстонии давно звучат объективные, основанные на исторических фактах оценки и суждения на данный счет. И хотя движимые идеологизированными установками представители истеблишмента и подвергают их за это остракизму и политическому давлению, это внушает определенный оптимизм. Будем надеяться, что историческая и международно–правовая объективность восторжествует, а международное сообщество и правозащитные организации добьются от правительств Латвии, Литвы и Эстонии отказа от попыток переписать историю и применения двойных стандартов в области прав человека.

Сол Букинголтс, советник президента ЛР, председатель Фонда интеграции общества:

— Латвия — цивилизованная страна, в которой нет этнических конфликтов. И не будет! Да, есть люди, которые пытаются внушить и родителям, и, самое страшное, детям, что в Латвии существует межнациональная напряженность, что в любой момент могут произойти провокации и т. п. Пользуясь случаем, хочу призвать ваших читателей воспринимать эту пропаганду политиканов хладнокровно и ни в коем случае не позволять втянуть себя в их опасные игры. Их цель — превратить вас в марионеток, которыми можно легко манипулировать и достигать своих политических целей. Я уверен, что большинство латышей и нацменьшинств не заинтересовано в конфронтации. Я уверен, что никаких провокаций 1 сентября не будет. Латвия — мирная страна с мирным населением.

Андрей Клементьев, секретарь комиссии сейма по национальной безопасности:

— Помнится, и накануне массовых акций 1 мая тоже нас пугали провокациями. Однако все прошло спокойно. Считаю, что и на сей раз эксцессов удастся избежать. Знаю, что правоохранительные органы серьезно готовятся к грядущим событиям 1 сентября, будут задействованы большие силы сотрудников правопорядка. Не дремлют и спецслужбы — они отслеживают деятельность радикалов и тех, кого принято считать экстремистами.

В то же время, хочу подчеркнуть, что попытки запретить акции протеста совершенно бесперспективны. Ясно, что протестующие все равно придут туда, куда планировали. Зачем создавать основу для конфронтации? В демократическом государстве всем дают возможность выразить свое мнение, но, разумеется, в рамках закона и при обеспечении должной безопасности мероприятий.

Михаил Черноусов, председатель Латвийской федерации детективов и служб безопасности, доктор права:

— Для меня, как специалиста в области правопорядка, очевидно — нельзя заявленные мероприятия запрещать. Было бы разумно, чтобы власти согласовали все пикеты и демонстрации и затем вместе с организаторами выработали план обеспечения безопасности. Конечно, сил частных охранных фирм не хватит, чтобы контролировать ситуацию. Для этого в государстве есть полиция, а в Риге еще и муниципальная полиция. Если все сделать профессионально, то провокаторам негде будет развернуться. А вообще я полагаю, что провокации никому сегодня не выгодны — ни самим организаторам пикетов (зачем им себя дискредитировать и подвергать опасности оказаться за решеткой?), ни национально настроенным политикам (потасовки только навредят имиджу страны), ни тем более властям.

Сергей Анцупов, советник министра образования по школам нацменьшинств:

— Само заявление активистов штаба о возможных провокациях — это уже, простите за тавтологию, провокация. Кажется, что штаб боится собственной агрессивности. Это они сами придумали, что концерт, который организует минобразования, задуман как альтернатива митингу у памятника Освободителям. Между концертом и акцией штабистов нет никакой взаимосвязи. Мы с самого начала объявляли, что концерт на набережной посвящен Дню знаний, началу нового учебного года и одновременно это прощание с летом. И устроен концерт для того, чтобы отвлечь детей от бесцельного шатания по улице в этот день, от наркотиков, от курения, от распития алкогольных напитков. Лучшее средство здорового отдыха — это концерт современной музыки. Концерт так и называется — "Лето, прощай. Завтра в школу!". Однако политиканы решили, что обязательно во время концерта будут какие–то потасовки с противниками реформы. Это очень опасные прогнозы. Мы сделаем все, чтобы обеспечить безопасность всех зрителей.

Меня очень тревожит общая атмосфера в русскоязычной среде в предверии 1 сентября. Меня порой возмущают действия штабистов. Вот на днях мне позвонила одна знакомая, у которой ребенок 1 сентября впервые пойдет в школу. Она говорила, чуть не плача! Вместо атмосферы праздника в школе в этот день будет почти боевая обстановка. Политиканы требуют от детей идти на митинг, а на следующий день вообще пропустить занятия. Ну с каким, скажите, настроением ребенок 1, 2 сентября пойдет в школу? А ведь первый раз в первый класс — это событие, которое остается в памяти на всю жизнь! Я призываю тех, кто планирует и организует акции протеста, задуматься о том, что они делают!